Я кивнул, хотя внутри меня всё кипело от ярости и отвращения. Этот человек думал, что он может манипулировать мной, использовать мою жену как инструмент давления. Но он сильно ошибался. Я, Марат Салманов, не тот, кого можно запугать или заставить играть по чужим правилам.
В то время как Шах удовлетворённо улыбался, в моей голове уже крутился план, как обратить ситуацию в свою пользу. Я не позволю этому мерзавцу уничтожить мою жизнь и жизнь Алисы. Я найду способ отомстить ему и защитить то, что мне дорого, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Глава 4
Я повернулся к Алисе, глядя на неё сверху вниз, и мои слова звучали жёстко и бескомпромиссно. Она не узнает, что я сделал с тварью. Которая бросила моего ребенка, а до этого не кормила его и не ухаживала должным образом…Я до сих пор помню ее страшные, огромные глаза и жадный взгляд на миску с собачьей едой, которую ей не давали. Тана изуродовала ее до неузнаваемости, и я отпустил ее на все четыре стороны, оплатив лечение. Конченая сука сдохла в подворотне. Кто-то забил ее насмерть. Это был не я. Но жалости не испытал. Она нюхала, когда носила моего ребенка…это скажется потом, через время. До двух лет я буду в святой уверенности, что мой красивый сын…что с ним все хорошо.
Воспоминание о том дне, когда мне впервые дали в руки Шамиля, всплывало в моей голове как яркий, но болезненный всплеск. Ему было всего два месяца, малыш явно отставал в развитии и имел маленький вес для своего возраста. Я помню, как его хрупкое тельце лежало у меня на ладонях, как я ощущал его дыхание, такое лёгкое и неровное.
Бабушка Зулейха, когда увидела его, зло фыркнула и сквозь зубы бросила: "Этого мальчишку надо отправить в горы, в аул. Пусть никто не знает об этом позоре." Я почувствовал, как во мне вскипает гнев. Как она могла назвать моего сына позором? Мой Шамиль, моё продолжение, мой кровиночка.
– Мой сын не позор, – резко ответил я, сжимая Шамиля крепче, словно пытаясь защитить его от её слов. – Мой сын – это подарок Аллаха. А вот та сука, которая его бросила, заслуживает самой страшной участи.
Я видел, как бабушка встрепенулась от моих слов, но я не собирался отступать.
В тот момент я понял, что буду защищать Шамиля всеми силами, невзирая на обстоятельства и чужое мнение. Он стал моим искуплением, моим испытанием и моей радостью. Несмотря на все трудности, которые ему предстояло преодолеть из-за своего состояния, я решил быть рядом, поддерживать и любить его безоговорочно. Мой Шамиль – моя радость, мой свет в темноте, и я буду бороться за его счастье до последнего своего вздоха. Как умею…К сожалению мое присутствие рядом не имеет для него значения. Но я люблю его…Как умею. Как мне дал Аллах уметь любить.
Алиса не должна знать все. Я и не собирался ей рассказывать свою жизнь. Замолчал на мгновение, давая моим словам утонуть в тяжёлой гнетущей тишине, а потом добавил, смотря прямо в глаза Алисе, чтобы она поняла всю серьёзность последствий: "Тана знает вкус крови матери Шамиля. Помни об этом…
Я видел, как Алиса дёрнулась от моих слов, но я не собирался смягчать удар. Вот что может быть за предательство. И я не знаю как наказал бы Алису сам, если бы она не попала в руки Шаха.
Я Марат Салманов, и я не привык отступать перед лицом трудностей или изменять свои решения из-за чужих слёз и страданий. Я жил по своим правилам, и те, кто окружал меня, должны были это понимать и принимать.
Я стоял перед Алисой, глядя на неё, и чувствовал, как во мне бушуют противоречивые эмоции. Она была сломлена, её глаза – пустые, безжизненные, как будто в них погас весь свет. Видеть её в таком состоянии, понимая, что я – часть её боли, вызывало во мне адскую жалость и одновременно дикий гнев на себя.
Как я мог допустить это? Как я мог не защитить её от того кошмара, который принёс Шах в нашу жизнь? Моя несгибаемость, моя сила, всё, чем я так гордился, обернулись против меня, превратились в моё проклятье. Я смотрел на Алису, и каждая клеточка моего тела кричала от боли и отчаяния. Совсем другую женщину я привел когда-то в свою квартиру…Только тогда я не чувствовал к ней и десятой доли тех эмоций, которые испытывал сейчас, раздираемый яростью, болью.
Моя лютая ненависть к Шаху, к этому человеку, который посмел тронуть мою женщину, достигла предела. Я клялся себе, что он заплатит за всё, что он сделал. Моя месть будет страшной. Но больше всего сжирало то, что я не могу отомстить сейчас. Что пока я бессилен что-либо изменить. Пока что я подстилка Шаха, и он вытирает об меня ноги. Ничего. Придет время дать сдачи. Я умею ждать…
Но в этот момент моё внимание было приковано к Алисе. Мне хотелось обнять её, защитить от всего мира, но я боялся, что даже моё прикосновение причинит ей боль. Я чувствовал себя бессильным, и это ощущение бессилия было для меня новым и невыносимым. Когда она спала, забываясь тревожным сном и кричала во сне, я чуть ли не орал вместе с ней. Я приносил ей воды, гладил по волосам, что-то шептал, чтоб она уснула. Первые дни я поил ее транквилизаторами, чтоб загасить боль, чтоб она могла спать, могла существовать и не наложила на себя руки. Я адски боялся один раз прийти и найти ее мертвой…
"Прости меня, Алиса," – прошептал я, едва слышно, когда она спала. Шептал себе… а потом, потом на меня накатывало и я вспоминал, что она сука тоже виновата, что это она пошла к ментам, она решила меня слить… а еще она решила вернуться к своему ублюдочному мужу. Земля ему стекловатой.
Были моменты когда мне хотелось избить ее до полусмерти…останавливали следы ссадин на ее теле, затравленный взгляд, бледная кожа и опухшие от слез глаза. Она постоянно плакала. Постоянно…меня это сводило с ума.
Потом я поклялся себе, что сделаю всё, чтобы вернуть ей желание жить, чтобы она увидела во мне не причину своих страданий, а защиту. Но в то же время в моём сердце бушевало адское пламя мести, и я знал, что скоро придёт время действовать.
Чувство предательства, мешающееся с ненавистью к Шаху, кипело во мне, как вулкан, готовый извергнуться. Но гораздо сильнее болело осознание, что я никогда не смогу стать для Алисы настоящим мужем. Да, я говорил ей что больше не хочу ее, говорил, что больше не трону. Я лгал. Я причинял ей боль за то, что чувствовал эту боль сам. Я бил ее словами, потому что сам чувствовал себя избитым. Блядь! Вы не представляете какого это когда твою женщину трахают насильники на твоих глазах. И ты ни хуя не можешь сделать. Только смотреть и выть, реветь от бессилия.
Мысль о том, что её тело касались другие мужчины, сжигала меня изнутри, оставляя после себя лишь пепел разрушенного достоинства. Ее муж, пидор Шах… Этот человек, его противные глаза, полные холодного, мерзкого расчета, стали для меня воплощением всего самого ненавистного. Я клялся, что когда придет время, я разорву его на части. Он будет мечтать о смерти. И она будет такой страшной, какую он даже не может себе представить.
Я хотел ее…Да, я, конченый придурок, мазохист, презренный подбиратель чужих костей, я ее хотел. Моему мозгу, моему члену, моему нутру было насрать на то, что были другие. Я унизительно, раболепно хотел ее себе. Меня возбуждало бледное лицо, ее великолепное пусть и исхудавшее тело, ее торчащие нежные груди, ее соски, ее задница, стройные ноги. Я хотел ее…блядь…я даже не знаю как это произнести. Я любить ее хотел. Любить, понимаете? Впервые в своей долбаной, никчемной жизни я хотел любить женщину и понимал, что она никогда мне этого не позволит, не подпустит, не даст. Все. Это конец. Между нами стоит проклятый, ебучий Шах! Чтоб он сдох падла! В ее памяти и в моей…но больше в ее. И я для нее один из них, такой же. Я вижу это в загнанном взгляде, в затравленном выражении лица.
Новость о ребенке была как удар ножом в спину, выбивший из меня всю почву из-под ног. В моей голове крутилась одна мысль – выпотрошить из нее этого проклятого чужого ребенка, избавиться от всего, что напоминает о Шахе и его насилии. Но это похоронит нас обоих. Шах хочет иметь рычаги давления на меня. Как только он их потеряет…он назло мне убьет Алису. Пока он считает, что рвет мне каждый день яйца, она будет жить. И я… я согласен, чтоб мне тянули внутренности клещами лишь бы она жила. Я не знаю что я к ней чувствую. Что-то темное, страшное. Что-то очень непохожее на человеческие чувства. Нечто звериное, приниженное, адское. Хочу ее, ненавижу, презираю, боготворю, восхищаюсь и снова ненавижу. Могу дрочить в ванной представляя ее соски и кончать, могу выпустить сперму едва вспомню как лизал ее клитор. А потом рычать и бить кулаком в стену понимая, что больше этого не будет…а внутри нее этот проклятый плод, это проросшее семя твари. Он же кончил в нее… я это видел. А я не кончал. Так что сразу понятно чей ребенок. Не знаю когда он родится как я смогу спокойно смотреть на него. На отпрыска Шаха…который ыл зачат от насилия над женщиной от которой я с ума схожу.
***
Передо мной стоял Шах, его противные близко посаженные глаза впивались в меня, как стальные когти.
– Где деньги, Марат? Где моя доля? Ты обещал процент! – его голос звучал угрожающе, но я сохранял спокойствие.
– Товар ещё не продался, – отвечал я, стараясь контролировать свой тон, чтобы не показать ни малейшего признака слабости.
Шах прищурился, его взгляд стал ещё более пронзительным.
– Как поживает жена, Марат? Прекрасно? – он выпалил этот вопрос с ядовитой усмешкой.
– Прекрасно, – мой ответ был кратким, хотя каждое слово давалось мне с трудом.
– Вспоминает меня?
– Нет.
– Уверен?
– Уверен! У нее сейчас хватает забот.
– Да, я слышал, что ты скоро станешь отцом. Поздравляю, Маратик. Ты молодец. Видишь, как я позаботился о тебе и нашел тебе хорошую жену. Не целочку да…но красивую сучку.
Вдруг Шах выхватил из кармана сотовый и ткнул мне в лицо фото Алисы на заправке, и мир вокруг меня застыл.
– Скоро бой с Али, и ты должен этот бой проиграть, дать себя избить. Кости себе пересчитать. Ставки не на тебя. Ты понял, Маратик? – его слова звучали как приговор.
Я кивнул, хотя внутри меня всё кипело от ярости и отвращения. Этот человек думал, что он может манипулировать мной, использовать мою жену как инструмент давления. Но он сильно ошибался. Я, Марат Салманов, не тот, кого можно запугать или заставить играть по чужим правилам.
В то время как Шах удовлетворённо улыбался, в моей голове уже крутился план, как обратить ситуацию в свою пользу. Я не позволю этому мерзавцу уничтожить мою жизнь и жизнь Алисы. Я найду способ отомстить ему и защитить то, что мне дорого, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Глава 5
С каждым днем становится всё тяжелее смотреть на себя в зеркало. Я видел в нем монстра, которого сам же и создал много лет назад, только теперь его оскаленная морда смотрела с яростью на меня самого. Алиса… Её пугающая хрупкость, её глаза, полные боли и обиды, все это вонзалось в меня, как тысячи зазубренных кинжалов. Я начинал осознавать, что моё поведение должно измениться. Да, блядь, я должен переступить через себя, надавить себе на горло. Но это не так просто, как кажется. Мои нервы были натянуты, как струны, готовые вот-вот порваться от любого, даже самого незначительного раздражителя.
Это понимание тогда, что она что-то сделает с собой. Это ощущение, что все может выйти из-под контроля, что я снова увижу ее окровавленную, полумертвую…или ее не станет. От одной мысли об этом мне рвало ребра как от взрыва мины внутри груди.
Я пытался быть внимательным, заботиться о ней, показывать, что её благополучие для меня действительно важно. Насколько вообще умел. Но каждый раз, когда я пытался быть мягче что ли, это оборачивалось против меня. Мои попытки заботы казались ей лживыми, мои слова утешения звучали в её ушах как насмешка. Я видел эту загнанность в глазах, страх, ненависть. Она ведь меня реально ненавидела.
Меня это злило. Сводило с ума. Я не привык чувствовать себя таким бессильным, не в силах изменить ситуацию, которая меня не устраивает. Я Марат Салманов, черт возьми, я всегда брал то, что хотел. Но теперь… Я сталкивался с проблемой, которую не мог решить ни силой, ни властью. Это ее душа, ее сердце. Я не знал, что в них творилось. Всегда чувствовал, понимал людей, а ее нет.
Мои эмоции были как взбешенные волны в штормовом море, готовые в любой момент вылиться наружу. Я чувствовал, как во мне накапливается гнев, ярость к тому, кто посмел трогать мою женщину. Шах. Его имя вызывало во мне такую бешеную ярость, что казалось меня сейчас разорвет нахрен. Я поклялся, что его смерть…он будет о ней умолять.
Но в то же время, я видел, как Алиса медленно меняется. Она становится сильнее, учиться бороться с демонами своего прошлого. И это внушало мне надежду. Слабую. Тупую. Презренную надежду, что однажды она посмотрит на меня иначе.
Но пока я стою на этом пути, я понимаю, что каждый шаг дается мне с огромным трудом. Я должен измениться ради неё, ради нас. Но сможет ли когда-нибудь Марат Салманов стать другим человеком? Сможет ли он отбросить маску безразличия и жестокости, за которой так долго прятался?
Время покажет. Но одно я знаю точно – я должен попробовать. Для неё. Для нас.
С каждым днем, проведенным в этом доме, я вижу, как Алиса находит утешение в общении с Шамилем. Что за ирония судьбы – женщина, которую я привел в свой дом, не жена, не любовница, по сути никто, все наши отношения сотканы из лжи, эта женщина становится светом для моего сына. Мне всегда казалось, что в моем мире нет места нежности и уязвимости. Но глядя на них вместе, я начинаю сомневаться в своих убеждениях.
Алиса и Шамиль… Они находят общий язык, который недоступен мне. Она говорит с ним тихо, ласково, и Шамиль кажется, слушает ее. Он не отвечает, его мир закрыт для нас, но иногда мне кажется, что он чувствует ее доброту и заботу.
В своей жизни я мало видел подобное. Мои сестры и бабушка давно перестали предпринимать попытки общения с моим сыном. Его вычеркнули. Инвалид. Невербальный. Что можно от него хотеть. Притом он сам показывает, что не нуждается ни в ком из нас.
Но их общение сейчас – это символ надежды, светлый луч в этом мрачном мире. Алиса делает для Шамиля больше, чем я мог когда-либо представить. Она не только терпит его и его странности, но и принимает его, обнимает его мир своим сердцем. Когда так говорила мне мама. «Я обниму твой мир своим сердце, Марат. Оно большое…в него поместится вся твоя Вселенная».
Мне сложно признать, но я благодарен ей. Ее доброта к моему сыну размягчает даже мое черствое сердце. Вижу, как Шамиль отзывается на ее присутствие, и это заставляет меня чувствовать к ней нечто большее. Может быть, в глубине души, я начинаю уважать ее. Потому что страсть, похоть, желание и нечто безумное, что я испытывал к ней имело мало связи с уважением.
Но я не привык ни к каким эмоциям. Моя жизнь – это борьба и выживание. Мне не присущи нежность и уязвимость. Моя сила – в моей жесткости и властности. И хотя я вижу, что происходит между Алисой и Шамилем, я не могу позволить себе стать слабым. В этом мире слабость может стоить тебе жизни.
