Яблочная кожура на полу.
Мужчина наступил на нее ногой. Раздавил.
– Руку протяни, – попросил он.
Мальчик не пошевелился.
– Я кому сказал? Ну?! – Мужчина слегка повысил голос: – Руку сюда! Правую. Ты же не левша. Ладонью вверх!
И ребенок подчинился. Подобно загипнотизированному сомнамбуле.
Мужчина вложил ему в руку очищенное яблоко, испачкав ладонь липким соком.
Пальцы мальчика дрожали. Застыв в ступоре, он продолжал сидеть с вытянутой рукой с яблоком.
– Кушай яблочко, гаденыш, – словно хищник из «Красной Шапочки», широко и победно улыбнулся мужчина. – Жуй!
Мальчик поднес очищенное яблоко ко рту.
– Лады. Ты ж голодный. Ешь. – Мужчина сочувственно вдохнул. – Десерт беседе не помеха. А вранье не выход из сложившейся ситуации.
Мальчик послушно укусил яблоко. Ощущая его медовую сладость, он глядел на ножницы, которые мужчина продолжал сжимать в кулаке.
Глава 3
Ревность
Когда-то давно…
Облачное хранение памяти
Самая яркая картина из его малолетства. Ему пять. Отец еще жив. Вскоре он умрет от передозировки. «Скорая помощь» окажется бессильной – отец скончается на руках врачей в квартире матери, так и не успев за все проведенные совместно годы с ней официально расписаться.
Но сейчас отец жив и здоров. Весел, оживлен, разговорчив и одновременно внутренне сосредоточен: впереди у него вечерний спектакль. Он сам забирает пятилетнего сына из детского сада. Тот недалеко от филиала Малого театра. Они вдвоем пробираются через паутину кривых безлюдных переулков Замоскворечья, и отец по пути рассказывает ему: «В желтом особнячке коптил небо жадный купец, он поймал на Оке золотую рыбку, сварил из нее уху, но золотая рыбка даже вареная наказала его». «А в доме с колоннами обитал один чувак прикольный – он писал памфлеты и стал прототипом другого чувака, кричавшего: „Карету мне, карету!“»
Он слушает отца с упоением. Он не знает слова «памфлеты», но уже знаком со словом «чувак». Отец его – молодой, высокий, красивый – похож на принца в байкерской куртке. В ухе у него по тогдашней моде стальная серьга с жемчужиной.
Они добираются до филиала Малого театра, попадают внутрь через служебный вход, и отец ведет его по коридору в свою гримерку. Он делит ее с двумя другими актерами, но они в сегодняшнем спектакле не заняты. Пьеса называется «Лес». Спустя годы он, повзрослев, делает для себя вывод: в тот вечер давали именно «Лес» Островского, и отец играл в нем бывшего гимназиста и любовника капризной стареющей барыни.
Отец переодевается и гримируется перед зеркалом сам. А он… он сидит на стуле, болтает ногами и уплетает пирожок с яблоками, купленный отцом по пути в театр. Он всегда голодный и не прочь поесть! После звонка для актеров в гримерку входит пожилая билетерша и с рук на руки принимает его, пятилетнего, у отца перед выходом на сцену.
Билетерша сначала поит его чаем с вареньем в комнате для персонала. А после третьего звонка для зрителей ведет за руку через опустевшее фойе и благоговейно останавливается перед мраморным бюстом кудрявого ухаря в рубашке а-ля Байрон. Бюст корифея Малого театра Хрисанфа Блистанова – великого романтического трагика. Ему он, маленький Блистанов, приходится по отцу праправнуком. Именно поэтому к нему в театре и в его филиале особое отношение. Кровь! Порода! Традиции! Живая история! И отцу его многое позволено из-за громкой фамилии. Даже его тайные пороки. Даже серьга жемчужная а-ля Вермеер в ухе.
Театральный зал наполовину пуст. С верхнего балкона он вместе с билетершей созерцает первое действие «Леса». Ему, малолетке, скучно, взбадривается он, лишь когда на сцене появляется отец. А в паузах он размышляет о матери. Она не пришла в садик его забрать. Мать является лишь к окончанию спектакля. Ждет их у служебного входа. Мать, по обыкновению, сутки пахала в своей полиции. Она приезжает к театру без формы, «по гражданке»: сильно накрашенная, на высоких каблуках и в джинсах-скинни, всеми силами старающаяся выглядеть круто и сексапильно. Она тщится превзойти прелести «актерок» и прочих девиц – от фанаток-поклонниц, осаждающих отца, до пьяных проституток из ночных баров, где он частенько зависает надолго. По меткой исторической пословице прапрадеда-корифея: «Бегает от дома, точно черт от грома».
Две полоумных фанатки (одна даже с букетом) караулят отца у служебного входа и в тот памятный вечер. Кидаются к нему – вроде за автографом, одна сует букет и… буквально вешается ему на шею – бесстыдно и пылко.
– Ты чего к нему лезешь? – кричит ей мать, быстро подходя к ним.
– Да пошла ты! – Фанатка прижимается бедрами к отцу, пытаясь его поцеловать, вроде в щеку. Но целит в губы, оторва!
У отца заняты обе руки: правой он крепко держит сына, а в левой – букет роз с напиханными туда записками с телефонами фанаток (сотовые в те времена еще большая дорогая редкость). Мать вырывает у него букет роз и тычет им фанатке в лицо:
– В морду тебе! В харю цветочки! Отвали от него, потаскуха!
Мать ревнует отца безумно, страшно. Страстно! Громко! Она забывается и ведет себя неприлично. Недостойно офицера полиции, пусть и «в свободное от исполнения служебных обязанностей время».
«О ревность, ты яришься и кипишь! И словно хищный лев алкаешь крови!» – возвещал некогда со сцены корифей Хрисанф Блистанов.
– Сука! Да ты сама отвали! – визжит вторая фанатка.
– За оскорбление – статья! Еще слово – и в «обезьяннике» у меня насидишься! – Мать выхватывает из кармана косухи «корочку» и сует под нос фанатке. Швыряет на тротуар букет роз. Топчет его.
Фанатки мигом отшатываются от отца.
– Не связывайся с ментовкой, – шипит одна фанатка другой. – Мы ж и виноваты останемся!
Они почти бегом несутся к Садовому кольцу. Одна вдруг останавливается, оборачивается и орет:
– Подавись своим нариком! Кому он нужен? Ни в одном сериале не снялся, лузер!
У матери злое лицо в тот момент. А он, маленький, напуган скандалом. Отец, источник всех несчастий, берет его на руки. И одновременно машет проезжающему такси. В машине мать и отец молчат. Мать – гневно, отец – с виноватой кривой усмешкой. В тесной «двушке» на окраине, доставшейся матери от ее родителей, отец сажает его на кроватку и просит раздеться самостоятельно. Родители уходят в комнату и закрывают дверь.
Голоса… Мать кричит… Звук пощечины… Отец что-то тихо бормочет в ответ…
Он, пятилетка, уже давно приучен раздеваться и одеваться сам. Но обожает, когда мама ему помогает. Надевает рубашку, вязаную кофточку, курточку. На голову – теплый шлемик с ушками. Опускается на колени и зашнуровывает крохотные ботинки. А зимой мама надевает ему комбинезон-пуховичок – валяться в сугробах. И натягивает варежки, целуя каждый его пальчик.
Мама, когда не ревнует отца к «потаскухам» (она называет их порой и совсем непечатно, если ей кажется, что ее никто не слышит), сущий ангел. Ему, своему сыну, она дарит любовь и заботу. И тепло… и нежность.
Но сейчас он в комнате в полном одиночестве. Ему опять скучно и неуютно. Уже поздно, и его клонит в сон. И одновременно тянет плакать и ныть. Он спрыгивает с кроватки и бредет к закрытой родителями двери, дергает за ручку, но изнутри дверь подперли стулом.
Всхлипывание… вздох… Мать плачет?
Стул чуть отодвигается, и он заглядывает в щель.
Мать и отец, сплетенные, на полу у дивана. Темные густые волосы матери разметались по вытертому коврику… Они совершенно голые оба. В комнате горит яркий свет. И он, пятилетка, долго наблюдает за родителями.
А затем возвращается к себе и ныряет в кроватку. Поворачивается на живот, утыкается лицом в подушку. Странное чувство охватывает его…
Он завидует отцу.
Не полностью понимая смысл увиденного, он тем не менее желает оказаться на месте отца.
Повзрослев и превратившись в молодого мужчину, он всегда в размышлениях о тех событиях убегает сам от себя: «К черту, к черту, пофиг, пофиг…» И одновременно задает вопрос: он ревнует лишь мать? Или всех понравившихся ему женщин?
А в тот вечер… уже ночью отец (облаченный в махровый халат) является к нему, удивляясь:
– Не спишь до сих пор? Ну даешь, старик! Сказку почитаем?
Он, повернувшись в кроватке, недовольно отпихивает отца от себя. И заявляет мятежно:
– Ты плохой!
– Я? – удивляется отец. Жемчужная серьга его в ухе мерцает, на шее – след алой помады. Он до боли смахивает сейчас на принца из «Десятого королевства», они недавно смотрели его всей семьей по видео. – Ну прости меня. У театра ты ведь не сдрейфил? Нет? Храбрец! А мама наша просто вспылила. У нее, словно в пьесе, горячее сердце. Но, понимаешь, это круче в сто раз, чем светит, да не греет. Мы с тобой оба маму должны беречь. Мы ж мужчины. А она – слабая женщина. Если я накосячу, ты меня поправишь, договорились, сын? Ты ж у мамы всегда на первом месте. Ты – самый главный. И так будет всегда. Запомни.
Из всего заявленного отцом в тот вечер он в свои пять лет запомнил лишь его последние фразы. И хранил их в своем сердце.
А отец утром испаряется и пропадает почти на неделю. Мать не находит себе места. Под ее глазами – темные круги от бессонницы.
Позже, уже взрослым, из сплетен полицейских доброхотов – коллег матери он узнает: мать, по обыкновению, на дежурной машине с мигалкой лично разыскивала отца – по барам и ночным клубам. И даже на квартирах соперниц. И в ходе тех «рейдов» она с коллегами часто накрывала наркопритоны.
Затем отец появляется. И дома вновь воцаряется бесшабашное семейное счастье.
Но ревность…
Она затаивается.
«Ревнуют не затем, что есть причина, а только для того, чтоб ревновать. Сама собой сыта и дымит ревность!» – устами шекспировского Отелло некогда предупреждал потомков великий трагик Хрисанф Блистанов.
Словно в воду… в омут глядел корифей с Кручи.
Глава 4
Ужасающие обстоятельства
– Ужасающие обстоятельства убийства. Потерпевшему нанесли множественные раны. Причем использовался сельскохозяйственный инвентарь.
Арсений Блистанов на секунду умолк. Катя, внимавшая ему, глянула на мужа – Гектор слушал невозмутимо.
– Потерпевшего ударили по голове, – продолжил Арсений Блистанов. – Наносили удары ломом в спину, видимо, пытались проткнуть его насквозь, пригвоздить к земле. Но не удалось. Тогда его перевернули на спину и уже косой…
– Косой? – переспросила Катя.
– Вроде литовка называется, такой сено в деревне заготавливают. – Арсений Блистанов поморщился. – Ею засадили мужику в лицо, пробили челюсть. Коса у него в черепе застряла. Убийце же показалось мало. Он облил тело горючей жидкостью и поджег. Тело наполовину сгорело. И экспертизы не смогли установить точно, от чего он умер: от кровопотери из-за ударов этих зверских или от огня?
– Или от всего вместе… – Гектор пожал широкими плечами. – Комплекс наложившихся друг на друга причин?
– Когда произошло убийство? – Катя, обращаясь к Арсению Блистанову, внезапно ощутила смутную, пока еще не осознанную тревогу.
– Одиннадцать лет назад, – ответил Блистанов.
– Выходит, старая история? Одиннадцать лет – большая давность. А убийцу тогда поймали?
– Обвинили его сына.
– Он получил срок? Все еще в тюрьме?
– Сыну тогда было одиннадцать лет.
Катя подалась вперед, облокотилась на стол. Ощутила уже леденящий холодок в груди.
– Пацан? Малый ребенок? – Выражение лица Гектора тоже изменилось. Его показная бесстрастность улетучилась. – Убийца? В одиннадцать?!
– Ага. Причем совершивший особо жестокие действия. Садист. Он полностью признался тогда в убийстве отца. – Арсений Блистанов выдержал паузу. – Конечно, он не достиг возраста уголовной ответственности. Малолетка. Они возились с ним. А потом дело вроде совсем прекратили. И скинули в архив.
– Прекратили из-за недостижения обвиняемым возраста ответственности. – Катя кивнула, поправив высокий ворот водолазки-безрукавки.
– Наверное. Или по иной причине. – Арсений Блистанов снова помолчал. – Я не знаю точно. А мелкий вырос. И сейчас, через столько лет, заявляет: он, мол, ни в чем не виноват. И отца своего не убивал.
– Сеня, а кому парень говорит подобное? – поинтересовался Гектор.
– Мне он сказал. И другим тоже. Разным людям. – Арсений Блистанов нахмурился: – Разобраться мне надо в том старом убийстве. Я хочу… то есть я обязан докопаться до правды. Ну, мне просто позарез это нужно, понимаете? И ему тоже. Он настаивает сейчас с пеной у рта на своей полной невиновности. И я подумал… Я часто вспоминаю наше совместное расследование в Полосатово. Круто мы тогда все провернули, и быстро. То есть это вы, Гектор Игоревич, и вы, Катя. Высший класс! Я-то вам просто помогал, чем мог, и учился у вас обоих[1 - Расследование, о котором вспоминает Арсений Блистанов, описано в романе Т. Степановой «Великая иллюзия».]. Но сейчас… я отдаю себе полный отчет: я не способен справиться в одиночку с расследованием отцеубийства. А вы – дело другое. У вас опыт, ум, профессиональные знания. Посодействуйте мне снова, пожалуйста! В этом моя просьба к вам и заключается. Чисто личная просьба. Но мне необходима ваша помощь, поверьте!
– Арсений, я ушла из полиции и больше никакого отношения к ней не имею. – Катя наблюдала за Блистановым: с момента их последней встречи капитан полиции Арсений Блистанов как будто изменился, он показался ей иным. По-прежнему слегка рыхлый, обожающий вкусно поесть, рыжий, восторженный, во многом все еще сущий мальчишка, несмотря на свои двадцать семь лет. Очень яркий и непосредственный, он сейчас будто померк – осунулся, потускнел. Катя в тот момент даже подумала, что Блистанову нездоровится. Он простудился.
А если он здоров, то… Она пока еще не могла разобраться, что именно ей кажется странным и в самом Блистанове, и в его неожиданной просьбе.
– Мы с Катей отрясли с себя прах и пепел госслужбы, – объявил Гектор. – Мы теперь абсолютно свободные люди. Моя жена сейчас пишет книгу. И мы скоро с ней снова уезжаем. Ждем лишь новые загранпаспорта с нашей объединенной фамилией. А потом наше свадебное путешествие продолжится. Долгий вояж.
– И куда вы направитесь? – Блистанов словно расстроился от этой новости.
– В Трою. В Чанаккале и к горе Иде-Каздаг. И по всей Турции: в Эфес, Милет, в Каппадокию и еще дальше на Восток.
– Я всегда подозревал: Троя вас позовет, Гектор Игоревич, – вздохнул Арсений Блистанов. – Понял. Не вовремя я сунулся со своими заморочками. Даже бестактно с моей стороны. У вас такое событие в жизни: свадьба, путешествия… Планы ваши, а я… Извините меня.
– Гек, нам паспортов с биометрией ждать еще больше двух недель, – тихо заметила Катя. И обратилась к Блистанову: – Арсений, а старое дело об убийстве и поджоге трупа… оно чем-то важно для вас?
– Очень важно! Я должен разобраться. Напоследок, перед уходом на гражданку со службы.
– Убийство произошло в Полосатово? – по своей прежней репортерской привычке продолжала задавать вопросы Катя.
– Нет.
– В Перхушково? Где вы с матерью живете? – предположил Гектор.
– Нет. Оно вообще случилось не в Подмосковье. В Кукуеве.
– А где град Кукуев? – усмехнулся Гектор.
