– Думай как хочешь.
– У тебя один шанс из ста, что ты не в последний раз помашешь сегодня своей девушке, – просто сказал Мак-врайс.
– Уже один из семидесяти трех.
– Тоже не так много.
Но хорошее настроение не изменяло Гаррати.
– У меня такое чувство, что я могу идти вечно, – сказал он мягко. Двое ходоков, услышав его, поморщились.
Они прошли мимо круглосуточной заправочной станции, и ночной дежурный вышел из будки, чтобы помахать им. Почти все Идущие помахали ему в ответ. Дежурный прокричал особое приветствие Уэйну, 94-му номеру.
– Гаррати, – тихо окликнул его Макврайс.
– Что?
– Я не могу перечислить всех, у кого билеты. А ты можешь?
– Нет.
– А Баркович?
– Нет. Он впереди. Перед Скраммом. Видишь?
Макврайс всмотрелся:
– А, да. По-моему, вижу.
– Стеббинс по-прежнему сзади.
– Я не удивлен. Интересный парень, правда?
– Да.
Они замолчали. Макврайс глубоко вздохнул, снял с плеча рюкзак, достал оттуда несколько миндальных печений, протянул одно Гаррати. Тот взял.
– Скорей бы все кончилось, – сказал он. – Так или иначе.
Они молча съели печенье.
– Наверное, мы уже прошли полпути до Олдтауна, – сказал Макврайс. – Прошли восемьдесят, и восемьдесят осталось. Как думаешь?
– Да, должно быть, так, – ответил Гаррати.
– Значит, дойдем только к ночи.
От слова «ночь» у Гаррати по коже поползли мурашки.
– Да, – сказал он. И вдруг резко спросил: – Пит, откуда у тебя этот шрам?
Макврайс непроизвольно дотронулся до шрама на щеке.
– Долгая история, – отмахнулся он.
Гаррати пристально посмотрел на него. Волосы его свалялись и спутались от грязи и пота. Измятая одежда висела мешком. Лицо побелело, глаза налились кровью, и под ними обозначились круги.
– Дерьмово выглядишь, – сказал он и вдруг от души рассмеялся.
Макврайс усмехнулся:
– Ты, Рей, тоже, честно говоря, не годишься для рекламы одеколона.
Они рассмеялись, и смеялись долго и истерично, обнимали друг друга, стараясь в то же время продвигаться вперед. Не самый плохой способ завершить эту ночь. Дело закончилось тем, что оба схлопотали по предупреждению. Тогда они умолкли, перестали смеяться и занялись главным делом дня.
Размышлять, подумал Гаррати. Вот главное дело дня. Размышлять в одиночестве, ибо не важно, будет рядом с тобой кто-нибудь в этот день или нет; в конечном итоге ты один. Казалось, мозгу необходимо преодолеть столько же миль, сколько отшагали ноги. Мысли приходят, и нет никакой возможности от них избавиться. Интересно было бы знать, о чем думал Сократ уже после того, как принял цикуту.
Вскоре после пяти они миновали первую в этот день группу зрителей: четверо маленьких мальчиков сидели, скрестив ноги по-индейски, на росистой траве около палатки. Один из них, неподвижный, как эскимос, был закутан в спальный мешок. Руки их равномерно двигались взад-вперед, как метрономы. Ни один из них не улыбался.
Вскоре дорога, по которой двигалась Прогулка, влилась в другую, более широкую, ровную, заасфальтированную дорогу, размеченную белыми линиями на три полосы движения. Идущие миновали придорожный ресторанчик и все как один засвистели и замахали руками трем молоденьким официанткам, сидевшим на ступеньках, – просто чтобы показать, что они еще не сломались. Лишь Колли Паркер отчасти сохранял серьезный вид.
– В пятницу вечером, – громко крикнул Колли. – Запомните: я у вас в пятницу вечером.
Гаррати подумал, что все они ведут себя как-то по-детски, но тем не менее приветливо помахал, а официантки, казалось, остались вполне довольны. На широкой дороге Идущие расположились немного просторнее, тем более что при появлении яркого утреннего солнца они постепенно приходили в себя от полудремы. Начиналось второе мая.
Гаррати снова заметил Барковича, и ему пришло в голову, что Баркович, возможно, избрал самую умную линию поведения: нет друзей – не о ком горевать.
Через несколько минут по Прогулке снова зашелестели разговоры; на этот раз затеяли играть в «тук-тук». Брюс Пастор, парень, который шел прямо перед Гаррати, повернулся к нему и сказал:
– Тук-тук, Гаррати.
– Кто там?
– Главный.
– Главный кто?
– Главный трахает матушку перед завтраком, – сообщил Брюс Пастор и захохотал во все горло. Гаррати хихикнул и передал шутку Макврайсу, тот – Олсону. Когда шутка обошла всех и вернулась, Главный трахал перед завтраком свою бабулю. В третий раз он трахал бедлингтон-терьера по кличке Шила, которая часто упоминалась в его пресс-релизах.
Гаррати все еще смеялся над третьим вариантом, когда заметил, что смех Макврайса стал ослабевать и быстро сошел на нет. Взгляд его застыл на деревянных лицах солдат, едущих в фургоне. Они, в свою очередь, равнодушно смотрели на него.
– По-твоему, это смешно? – вдруг взревел он. Крик его разорвал всеобщий смех, и настала тишина. Лицо Макврайса потемнело из-за прилива крови к голове. Только шрам оставался контрастно белым, резким, как восклицательный знак, и Гаррати со страхом подумал, что у Макврайса инсульт.
– Главный трахает себя самого, вот что я думаю! – хрипел Макврайс. – А вы, наверное, друг друга трахаете. Смешно, а? Нет, разве не смешно, вы, уроды гребаные! По-моему, так очень СМЕШНО, или я не прав?
Другие участники Прогулки с тревогой посмотрели на Макврайса, затем равнодушно отвернулись.
Вдруг Макврайс бегом бросился к фургону. Двое из троих солдат взяли ружья на изготовку, но Макврайс резко остановился и потряс над головой кулаками, как сошедший с ума дирижер:
– Выходите сюда! Бросайте ружья и выходите! Я покажу вам, что на самом деле смешно!
– Предупреждение, – произнес один из них совершенно спокойным голосом. – Предупреждение шестьдесят первому. Второе предупреждение.
О Боже, тупо сказал про себя Гаррати. Он получит билет, он уже близко… он подошел к ним так близко… Сейчас он улетит от нас, как Фрики Д’Аллессио.
Макврайс побежал вперед, нагнал фургон, остановился и плюнул на его борт. Стекающая слюна оставляла влажный след на запыленном борту.
– Идите же! – вопил Макврайс. – Идите ко мне сюда! Подходите по одному или все сразу, мне плевать!
– Предупреждение! Третье предупреждение шестьдесят первому, последнее!
– Начхать мне на ваши предупреждения!
Внезапно Гаррати повернулся и кинулся назад, не понимая, что он делает. Тут же он схлопотал предупреждение. И только какая-то дальняя часть его сознания восприняла это. Солдаты уже прицелились в Макврайса. Гаррати схватил его за предплечье:
– Пошли.
– Иди отсюда, Рей. Я буду драться с ними.
Гаррати наотмашь ударил Макврайса по щеке:
– Тебя сейчас убьют, придурок.
Стеббинс прошел мимо.
Макврайс взглянул на Гаррати так, как будто бы впервые узнал его. Тут же сам Гаррати получил третье предупреждение, и он знал, что от билета Макврайса отделяют считаные секунды.
– Иди к черту, – раздался мертвый, невыразительный голос Макврайса. Но сам он пошел вперед.
Гаррати шел рядом с ним.
– Я думал, ты сейчас получишь билет, – сказал он.
– Но не получил, спасибо мушкетеру, – мрачно ответил Макврайс, дотрагиваясь до шрама. – Елки-палки, мы все получим.
– Кто-то должен победить. Возможно, один из нас.
– Вранье, – возразил Макврайс. Голос его дрожал. – Никаких победителей, никакого Приза. Последнего отведут в какой-нибудь сарай и там пристрелят.
– Да хватит тебе пороть чушь! – в ярости заорал Гаррати. – Ты же сам не понимаешь, о чем бол…
– Проиграют все, – перебил его Макврайс. Глаза его, как два дракона, укрылись в пещерах глазниц и выглядывали оттуда.
Гаррати и Макврайс шли теперь одни, прочие Идущие решили – по крайней мере пока – держаться подальше. Макврайс опасен, и Гаррати, у которого три предупреждения, – тоже, ведь Гаррати пренебрег собственными интересами, когда бросился назад на выручку к Макврайсу. Если бы не он, Макврайс скорее всего стал бы двадцать восьмым.
– Проиграют все, – повторил Макврайс. – Уж ты мне поверь.
Они прошли по бетонному мосту над железнодорожной колеей. На другой стороне их поджидал плакат: ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА 5 ИЮНЯ.
Предупреждение Олсону.
Гаррати почувствовал, как ему на плечо опустилась чья-то рука. Он обернулся. Это был Стеббинс.
– Твой друг что-то резко обозлился на Главного, – заметил он.
Макврайс вроде бы ничего не слышал.
– Похоже, да, – согласился Гаррати. – У меня самого была минута, когда мне хотелось пригласить Главного на чашку чая.
– Посмотри назад.
Гаррати посмотрел. К ним подъехал второй автофургон, за ним тут же пристроился выруливший с примыкающей дороги третий.
– Главный едет, – пояснил Стеббинс. – Сейчас все будут радостно кричать. – Он улыбнулся и стал чем-то похож на ящерицу. – Они еще не возненавидели его как следует. Не успели. Они только думают, что ненавидят его. Они думают, что уже побывали в аду. Но подожди до вечера. Подожди до завтра.
Гаррати с опаской взглянул на Стеббинса:
– А что, если они начнут свистеть и ругаться, швырять в него флягами и все такое прочее?
– Ты собираешься свистеть, ругаться и швырять фляги?
– Нет.
– И никто не собирается. Сам увидишь.
– Стеббинс!
Стеббинс поднял брови.
– Ведь ты веришь, что победишь?
– Да, – спокойно ответил Стеббинс. – Я вполне уверен. – Он снова занял привычное положение.
В 5:25 билет получил Янник. А в 5:30, как и предсказывал Стеббинс, явился Главный.
Когда его джип показался на вершине холма за спинами Идущих, в группе поднялся нарастающий шум. Затем джип протащился мимо них по обочине. Главный стоял в полный рост. Как и прежде, рука его застыла в приветственном жесте. Необъяснимое чувство гордости холодило грудь Гаррати.
Главного приветствовали не все. Колли Паркер сплюнул на землю. Баркович показал Главному нос. Макврайс лишь посмотрел на Главного; губы его беззвучно шевелились. Олсон, казалось, вообще ничего не замечал; он не отрываясь глядел себе под ноги.
Гаррати выкрикнул приветствие. Так же поступили и Перси Как-его-там, и Харкнесс, который решил написать книгу, и Уаймен, и Арт Бейкер, и Абрахам, и Следж, только что схлопотавший второе предупреждение.
Главный обогнал их и исчез из виду. Гаррати почувствовал легкий стыд за свое поведение. Как бы то ни было, он зря потратил энергию.
Вскоре они прошли мимо магазина подержанных автомобилей, где их приветствовал оркестр из двадцати одного клаксона. Голос, прогремевший над трепещущими на ветру флажками, проинформировал Идущих – а также зрителей – о том, что «додж» Макларена является рекордсменом по количеству продаж. Гаррати нашел всю эту сцену несколько обескураживающей.
– Тебе получше? – неуверенно спросил он у Макврайса.
– Конечно, – ответил тот. – Все отлично. Я буду идти и смотреть, как они будут падать один за другим. Это же здорово. Я прикинул в уме – в школе у меня всегда было все в порядке с математикой, – и у меня получилось, что при таких темпах мы должны пройти по крайней мере триста двадцать миль. Это даже не рекорд Прогулки.
