– Нет, – по-доброму усмехнулся парень. – Магию забрать невозможно.
С этими словами он поднял руку, прошептал что-то, и на ладони в тот же миг заплясал крохотный язычок пламени. Он был неровным и слабым, плясал и потрескивал так, словно ему что-то мешало. А затем и вовсе погас.
И все же он был…
– Мартелла забрала лишь Искру, – продолжил он. – Тетка говорила мне, что то была особенная Искра, очень сильная. Она передавалась по наследству, потому что до конца инициацию пройти никто из моих родственников так и не смог. Ну, Ржавая вдова и заинтересовалась, – улыбнулся он. – Однако магии меня никто не лишал. А учитывая, что со смертью тетки я, десятилетний мальчишка, остался сиротой, можно сказать, что Ирмабелла меня еще и спасла. Она дала мне кров, дала работу, деньги. Некое подобие семьи.
Эйвин хмыкнул, и его губы чуть кривовато изогнулись.
– Так себе семья, надо сказать, – заметила я. – Старуха, воткнувшая кинжал в сердце.
– Не в сердце, а очень близко, – улыбнулся он. – Без Ирмабеллы я стал бы сиротой, и неизвестно, какая судьба меня бы ждала. В общем, – вернулся он к началу разговора, – как ни крути, а вся моя жизнь была связана с твоей бабкой. И с этим домом. – Он обвел руками все вокруг нас, и я невольно огляделась. Словно могла увидеть на кухне старой избушки нечто новое.
Однако после слов Эйвина и вправду казалось, что увидела…
– Ирмабелла привязала мою жизнь к этим стенам.
– Что?!!
– Это старое заклятие, которое создает хранителя дома, – продолжил неторопливо парень. – Только так можно было спасти мою жизнь после того, как кинжал меня едва не убил. Я стал не только подмастерьем ведьмы, но фактически – живым домовым.
– Домовым?! – округлила глаза я, не веря своим ушам.
Да моя бабка не просто черная ведьма! Не уверена, что сам дракон Рока ее гадкой душонкой не подавился! Сотворить такое с человеком!
– Ну, фактически домовым я стану только после смерти, – улыбнулся Эйвин, а я в очередной раз восхитилась его способностью сохранять веселое расположение духа в такие моменты. – А пока я просто человек, прочно прикованный к этому жилищу. И…
Вот тут он запнулся и снова слегка покраснел.
– И если я надолго покидаю его, моя жизнь как бы… отделяется от тела, – добавил он.
– То есть ты не можешь отсюда уходить?
– Не могу, – закончил он, опустив голову.
И мне вдруг стало ясно, чего он так боялся. Что я его выгоню! Что он будет обязан не просто искать себе новое пристанище, он будет вынужден умереть без места, к которому его привязала старая ведьма.
– Знаешь, – задумчиво проговорила я, пытаясь сообразить, как бы поделикатнее сказать Эйвину, что я и не собиралась его выгонять, но при этом сделать так, чтобы он не чувствовал себя обязанным мне, – давай с тобой договоримся кое о чем.
Дело в том, что я вообще привыкла жить там, где много людей. В приюте мне очень редко приходилось оставаться одной, и всегда это доставляло страшные страдания. Я скучала по друзьям, по играм, по воспитателям. Даже по самым злобным, признаться. Оставаться в одиночестве было страшнее.
И сейчас Эйвина я воспринимала как такого же сироту, какой и сама являлась. Разница лишь в том, что теперь у меня появился свой дом. Но зачем нужен дом, если в нем не будет жить тот, кому он действительно необходим?
– Конечно, я весь внимание, – посерьезнел парень, явно приготовившись услышать нечто важное.
О да, это было очень важно!
– К этому жилищу ты уже привык, но теперь оно мое, – твердо сказала я, стараясь не замечать, как парень побледнел. Несмотря на то, что я блефовала, на страдания подмастерья было больно смотреть. – Однако мне очень нужен помощник. Одна я с таким большим хозяйством не справлюсь, а, признаться, денег на то, чтобы кого-то нанимать, у меня нет, – добавила я спокойно. – Поэтому я бы хотела нанять тебя в качестве… моего подмастерья. – Теперь уже я покраснела.
А как иначе: я даже не колдунья, зачем мне подмастерье? Смешно же…
Но Эйвин не смеялся, наоборот, на его лице появилась счастливая улыбка, но он все же ждал, пока я закончу.
– В общем, ты будешь помогать мне ухаживать… за всем «этим», – добавила я, указывая на все вокруг так, словно это была не старая халупа с тремя комнатушками, а целое поместье, – также будешь кормить Лягурмеллу и Шалю, иногда приносить Хмуре яблоки. Ну… и все вроде. А я взамен предоставляю тебе комнату для проживания.
– Я согласен! – излишне быстро проговорил Эйвин, словно едва сумел дождаться, пока я договорю. Казалось, что он весь аж светился от счастья.
Глядя на него, даже я почувствовала себя хорошо.
Однако, как только прозвучало это его «я согласен», случилось нечто странное. По дому словно прокатилась легкая ураганная волна. Стены задрожали, занавески на окнах колыхнулись, а люстра на потолке дернулась, звякнув старыми каменными каплями из желтого агата.
Через секунду все затихло. Я оглянулась по сторонам, но вроде бы ничего другого больше не происходило.
– Это что было? – не поняла я.
– А это какая-то глупая недоведьма впустила в избу домового, – мрачно прокомментировал Хмуря, неожиданно появившийся на окне.
– Почему же глупая, очень даже умная и распрекрасная почти-ведьма, – подмигнул мне Эйвин, вставая из-за стола и убирая тарелки с чашками. – Кстати, самое время сказать твоему фамильяру, что ты от него хотела, Мартелла. Уверен, он справится с поставленной задачей.
– Что это вы там замыслили, я не понял? – прищурился Хмуря, а я только и успела, что подумать: разве вороны умеют прищуриваться?
Кажется, у Хмури были брови. Маленькие перьевые брови. Нет, ну точно были!
– Сперва ты скажи мне, что за способ добыть искру Солнца из принца, – покачала головой я, переводя взгляд на Эйвина. Обрадовать ворона-то я всегда успею. А вот самого важного пока так и не узнала.
– Добыть искру Солнца из принца? – переспросил Хмуря и вдруг так громко засмеялся, что едва не вывалился из окна, на карнизе которого сидел.
Я нахмурилась. Уже привыкла, что ничего хорошего смех этого нахала не сулит.
– Не обращай внимания, Мартелла, – неожиданно спокойно ответил Эйвин, улыбаясь с легким превосходством, пока подставлял грязные тарелки под умывальник. – Вроде умный фамильяр, а ржет, как жаб с болот.
– Лучше смеяться от большого ума, чем от его отсутствия, – резко оборвал Хмуря и жестко посмотрел на Эйвина. – Говори давай, чегой-то вы еще там удумали, пока меня не было?
– Тебе это не понравится, – покачал головой парень, вытирая руки полотенцем и опираясь о столешницу бедрами.
Как только прошла та странная волна по дому, а у меня появился новый подмастерье, Эйвин, казалось, даже выглядеть стал лучше. С лица исчезла привычная бледность, щеки перестали казаться впалыми, как у скелета. А в глазах и вовсе появился озорной блеск.
– Очень не понравится, – добавил он тем временем, ухмыльнувшись.
А я вдруг поняла, что парень насмехается над Хмурей, и ворона это страшно злит.
Ой, как мне неожиданно сделалось хорошо!
– То, что не понравится, я уже понял… – проворчал фамильяр, и его колдовские зеленые глаза опасно сверкнули. – Спелись дармоед и недоведьма. На мою голову…
Глава 8
Примерно 18 лет назад.
Месяц Золотых листьев, 13 число.
– Ты уверен, что хочешь того, что сейчас произойдет? – звучал шипящий, пронизывающий до дрожи голос, в котором слышалось щелканье жвал и ощущался голод смерти.
– Уверен, – негромко ответил мужчина, не поднимая головы.
Он чувствовал на себе взгляд сотен блестящих фасеточных глаз, которые буквально мечтали узреть его разодранным на части. Жаждали его гибели.
Самый древний и сильный монстр Костлявой пади стоял перед ним, ожидая его ответа, а сотни его детей из рода Трясинных пауков хрустели конечностями поблизости.
Это должно было быть страшно.
Это было… никак.
– Хорошо, Дрейгон, твой ответ меня устраивает. Но мне не нужна жертва, смысл которой тебе не ясен. Я хочу знать, что ты осознаешь, кем станешь после того, как я тебе помогу. Ты должен понимать, что превратишься в чудовище, которое будет гораздо хуже, чем любой из моих детей.
Мужчина повернул голову, краем глаза замечая бесконечность шевелящихся тел, покрытых блестящими волосками. Их огромные ноги перебирали по земле, будто в нетерпении, словно надеясь, что «отец» вот-вот позволит им полакомиться свежей плотью.
Лашкарахест – Гнилая пасть болот и Проклятье Костлявой пади – и вправду считался отцом Трясинных пауков. Он был самым старым их представителем из всех известных. Даже Дрейгон не знал, сколько ему лет. Но молва гласила, что эта тварь, которую, по-хорошему, следовало убить при первой представившейся возможности, обладала особой магией. Кто или что наделило колдовской силой паука – неизвестно. Каким образом он обрел разум и научился говорить – тем более.
Возможно, когда-то пару столетий назад Лашкарахест был всего лишь чьим-то оригинальным фамильяром. Какой-нибудь эксцентричный колдун, обладающий недюжинной магической силой, решил, что будет смешно заиметь в качестве волшебного животного не сову или кота, как это было принято, а ядовитую болотную тварь размером с сарай. Прошли годы, и, судя по всему, тварь у колдуна претерпела магические изменения и обрела голос, став еще опаснее, чем была прежде.
Если бы Дрейгон был в подходящем настроении, он бы оценил шутку. Да и вообще, когда-то он и сам любил подобные выверты. Наставники многократно ругали его за это, но…
Казалось, что все это было так давно, будто и вовсе происходило не с ним. Минувшие годы чудились ему прошлой жизнью, от которой он хотел отгородиться как можно быстрее.
Однако стоило признать, что наставники в чем-то оказались правы. Одна из его шуток все же обернулась бедой.
– Я понимаю, – ответил Дрейгон наконец на вопрос паука. – И мне наплевать. Я все равно умираю, Лашкарахест. Сделай то, что нужно, если ты на это способен. Или я найду того, кто это сделает вместо тебя.
Подул ветер, и длинные черные волосы мужчины взметнулись вверх, напоминая мрачные крылья или плащ цвета ночи.
Дрейгон чувствовал отвращение к чудовищу, что расположилось перед ним. Но ничего не мог поделать: у него не было иного выхода, кроме как просить помощи.
– Хорош-ш-шо, – прощелкал жвалами отец Трясинных пауков. – Но за свой дар я возьму не только дань, но потребую и правду. Я вижу, ЧТО именно убивает тебя. Но этого мне мало…
В этот момент его огромные блестящие, как капли ртути, глаза словно зашевелились, и в их отражениях мужчина увидел свое бледное лицо…
Или это была душа?..
Осунувшаяся, разбитая, уничтоженная.
Дрейгон не помнил себя таким, но из отражения на него глядел мертвец.
Это было как откровение. Он и так знал, что от него былого уже почти ничего не осталось, но не подозревал, что все настолько плохо.
Паук тем временем продолжал:
– Я вижу, что убивает тебя, но хочу знать: кто же сделал с тобой это? Кто превратил твои чувства в смертоносное проклятие? Я хотел бы познакомиться с ним, мы с ним так похожи… Кто же тот страшный колдун, который извратил твое существо?
Дрейгону показалось, что он слышит смех. Отвратительный щелкающий смех Трясинного паука.
– Это был я, – ответил мужчина, и смех паука превратился в хохот.
Чудовище подняло вверх передние лапы вместе с челюстями, и все это тряслось и хрустело.
Дрейгон понял, что Лашкарахест и так знал ответ на заданный им вопрос.
– Рас-с-скажи мне… – прозвучал наконец его шуршащий голос, когда смех оборвался.
Мужчина глубоко вздохнул, почувствовав, что от воспоминаний в грудь будто вонзается остро наточенный кинжал и проворачивается внутри.
Так действовало проклятие.
Но он обязан был рассказать, раз это часть платы…
– Все началось много лет назад, когда я проходил магическую инициацию… К несчастью, мой потенциал был таков, что она растянулась на годы, – начал он негромко, потому что боль в груди с каждым словом усиливалась. – В семь лет наставники помогли мне получить первую Искру. В десять я имел уже три. Но с каждым новым шагом испытания становились все сложнее. Даже несмотря на то, что мне помогал десяток лучших колдунов королевства…
– У тебя был сильный дар, – прощелкал паук словно бы с пониманием.
Впрочем, Дрейгон вполне осознавал, что ему уже наверняка мерещится. Он настолько плохо чувствовал себя, что не до конца понимал, где правда, а где галлюцинации. Но сочувствующий паук явно к истине не относился.
– В шестнадцать я получил четвертую Искру, – продолжил колдун, морщась от сильной боли. Во рту начал ощущаться вкус крови.
Чем больше он вспоминал о прошлом, тем больнее становилось. Проклятие работало исправно.
– Но на этом, казалось, будет конец. Последний шаг я пройти не мог, как ни старался, – продолжал он. – Наставники уверяли, что с годами способ найдется и истинная инициация никогда не приведет к смерти. Что лишь неверно проведенное испытание убивает колдуна, но… Я не хотел ждать годами, когда у меня достанет сил, чтобы получить последнюю Искру.
– Ты был молод и нетерпелив… – прозвучал голос паука.
И теперь Дрейгон был готов поверить, что ему вот-вот придет конец, потому что шамканье твари и впрямь звучало скорбно.
Мужчина дернул головой, отбрасывая назад темные волосы, и ничего не ответил, продолжая рассказ:
– Я придумал хитрый способ, чтобы обойти последнюю ступень инициации. Рискованный шаг, но я готов был на него пойти. Всего-то нужно было не добыть Искру, а создать ее самому…
Дрейгон говорил все тише, через силу. Ему было тяжело, он уже не узнавал свой голос.
– Твои наставники, наверно, были рады, что у них такой способный ученик? – спросил паук.
Мужчина покачал головой.
– Они были в ужасе. Пытались меня отговорить. Все, кроме Эльтуса, – вспоминал колдун, закрыв глаза.
