Татьяна Коростышевская "Шоколадница и маркиз"

– Да это-то тут при чем? Девицы отдельно от проклятий!

– Ты совсем запуталась.

– Это ты меня запутал! Ты меня проклял, в этом я абсолютно уверена и… гр-р-р-рм… Проклятье! Клятва Заотара мешает продолжать спор. Минуточку.

Я потянулась к бокалу.

– Не пей, – придержал мою руку Арман, – я передумал.

– Настаиваю на эксперименте!

Наша возня принимала уже довольно фривольный характер: сплетенные конечности, прижатые друг к другу тела, горячее прерывистое дыхание. Его дыхание, я-то себя вполне контролировала. Разумеется, пить зелье Бофреман никто не собирался, мне нужно было всего лишь…

Вуа-ля!

Отодвинувшись, я встретила удивленный взгляд янтарных глаз и спокойно сообщила:

– Так колдуют оваты, милый, привыкай.

Выбираться из тесного закутка было непросто – пришлось даже сесть Арману на колени, чтоб перебросить ноги наружу: ну не через стол же карабкаться, право слово. Аристократ не издал ни звука. Я отодвинула занавес, обернулась:

– Хорошего вечера, маркиз Делькамбр. Думаю, что простецкие оватские оковы удержат вас ненадолго – в крайнем случае, можете позвать кого-нибудь на помощь. Ах, вы же немы, парализованы и, ко всему, невидимы! – я картинно вздохнула. – Ну что ж, значит, вам придется справляться самому.

Подхватив со стола бокал, я отпустила плотную ткань завесы и удалилась.

Дюжина серебряных игл-заглушек скрывалась сейчас в одежде Армана де Шанвера: четыре я приколола за плотными отворотами мужских рукавов, когда мы сражались за бокал зелья правды, шесть – на спину, а еще две вогнала в боковые швы его брюк. Вся дюжина, образуя мудру «бу», или по-лавандерски «нет», не позволяла Арману не только двигаться, но и воспользоваться магией.

Иглы я изготовила сама в артефакторной мастерской, комплект постоянно носила при себе в небольшом футлярчике за поясом.

Да, за прошедший год я кое-чему научилась и не собиралась опять становиться жертвой. Никогда больше.

Бал продолжался, как, наверное, любое празднество любого обитаемого мира. Кто-то танцевал, кто-то занимался флиртом или винопитием, угощался закусками или плел сети интриг. Меня тоже ждала интрига – небольшая, но вполне славная. Еще четверть часа назад я о ней и не помышляла, пока Араман де Шанвер не влил в бокал зелье своей невесты. Как учил меня достойнейший мэтр Ловкач: «Если жизнь подсунула тебе лимон, девочка, сделай из него лимонад». А у меня, простите, нечто гораздо лучшее, чем желтый кислый плод.

Приблизившись к парапету, я посмотрела вниз, помахала рукой Делфин, чтоб она за меня не волновалась, и стала ждать. Через несколько минут ожидание закончилось.

– Малютка Шоколадница высматривает своего… и-ик… благодетеля? Своего…

Добычу, я высматривала добычу. И она вышла прямиком на меня: виконт Гастон де Шариоль.

Ахнув, как будто от испуга, я отшатнулась и быстрыми шажками засеменила вдоль галереи, стараясь не расплескать вино из бокала, который все еще держала в руке.

Шариоль бросился в погоню. Я лавировала в толпе, он, судя по звукам за спиной, толкался. Только бы болвану хватило мозгов не привлечь лишнего внимания – мне абсолютно не улыбается, чтоб бедняжку Гаррель кто-нибудь вздумал сейчас спасать.

Подмигнув изображенному на портрете посмертному почетному ректору монсиньору де Дасу, я шагнула за фальшивую картину, пересекла освещенный факелами коридор и толкнула дверь в кладовую. Здесь с прошлого года не изменилось ровным счетом ничего, только, пожалуй, стало посветлее. Причина была в потолочной лампе, которая зажглась при моем появлении. Пыльная кушетка, колченогий стул, этажерка с хламом. Услышав мужские шаги, я обернулась к двери, пролепетала:

– Святой Портолон! – и трогательным жестом вытянула вперед руку с бокалом, будто в тщетной попытке защититься.

Шариоль плотоядно улыбнулся и, выхватив мой бокал, отпил его содержимое.

Время Гастона не пощадило. Выглядел он просто ужасно: чудовищно растолстел и… Поистрепался? Сальные слипшиеся волосы, помятое лицо с мешками под глазами и глубокими морщинами у рта.

Пока мужчина медленно смаковал напиток, наверняка воображая, что невероятно меня этим пугает, мои пальцы уже нащупали за поясом футляр с иглами. Как поступить? Пустить немного крови, чтоб обездвижить, или просто пригрозить кинжалом? Мудра роста превратит иглу во вполне серьезный клинок.

Но ничего этого не потребовалось. Допив, Шариоль отбросил бокал и тяжело плюхнулся на кушетку.

– Зачем вы здесь? – спросила я.

Он удивленно вытаращился:

– А где мне еще быть? В приличное общество меня больше не пускают.

Опасности, кажется, нет. Впрочем, на всякий случай, одна из игл оставалась между средним и указательным пальцем моей левой руки.

– Неужели маркиз де Буйе… – осторожно начала я.

Гастон перебил:

– Мой трижды проклятый дядюшка – пусть Балор-еретик поджарит его на раскаленной сковороде! Это он во всем виноват! Он и его шоколадница Шанталь! Меня лишили всего, всего! Даже жалкого титула виконта! И за что? Да, я пытался отравить дядюшку. Но ведь не преуспел! Более того, был отравлен тем самым ядом, что предназначался старику! Коварная Шанталь!

Я потрясла головой. Какие еще яды? Собеседник пантомимы не оценил, продолжал говорить, не дожидаясь вопросов, – так, как будто слова жгли его изнутри, и, исторгая их, он чувствует временное облегчение. Исповедь. Катарина Гаррель слушала исповедь виконта Гастона де Шариоля, то есть, простите, просто Гастона.

Как великолепна и безмятежна была его жизнь до того, как в нее вмешалась проклятая актрисулька Шанталь! Да, да! Эта подлая дрянь! Мстительная и беспринципная. Что за месть? Ну раз я настаиваю, почему бы не рассказать. Дядюшка годами преследовал эту мерзавку, колесил по Лавандеру вослед театральной труппе Дивы. Годами! А та изображала неприступность. Двор потешался над маркизом де Буйе, в моду вошло посещать те же представления, чтоб любоваться страданиями влюбленного старикана. И вот однажды…

Бывший виконт достал из кармана фляжку, отпил, крякнул, распространив запах сивухи:

– Пьеса называлась «Королева снегов», дурацкая пафосная поделка. Помнишь ее, Катарина?

Я кивнула: разумеется, у меня и роль в ней была. Гастон мечтательно закатил глаза.

– Дива Шанталь следовала к трону, прекрасная и величественная. Публика смотрела только на нее. Я же не отводил глаз от парочки пажей, что несли за королевой мантию. Знаешь, почему? Мне удалось выяснить, что в труппе играет также дочурка неприступной мерзавки. Мои друзья…

Дальше шло перечисление титулов и аристократических имен, которым, казалось не будет конца. Его друзья! Благородные шевалье сочли забавным увести вожделенную добычу из-под носа маркиза де Буйе и воспользоваться для этого… мною! Ничтожества! Я помнила это представление. Мой партнер Гонза, который играл первого пажа, в тот вечер решил надо мной подшутить и, когда мы оказались на авансцене, сдернул с моей головы бархатный пажеский берет. Мои волосы рассыпались по плечам, вызвав смешки в зрительном зале: «мальчишка – девица, и премиленькая». Разумеется, я сделала вид, что все идет, как и задумано, а потом, уже за кулисами… Не важно, теперь не важно.

После представления благородные шевалье под предводительством Гастона отправились в гримерную мадам Шанталь, чтоб выразить восхищение как спектаклем, так и великолепнейшей юной дивой-младшей.

– Нас было пятеро, Кати, – сообщил бывший виконт, – ей было позволено выбрать одного из нас.

Я сглотнула:

– В противном случае?

Гастон ухмыльнулся:

– Либо мы тянули жребий, кому достанется малышка-паж.

Я топнула ногой:

– Малышке-пажу было тринадцать лет! Вы… Ты…

Мерзавец саркастически приподнял брови:

– Чудесный возраст… Ах, Кати, брось, никто бы тебя и пальцем не тронул. Честно говоря, тогда ты была совсем… – его лицо исказилось, как будто от боли. – Ладно, признаю, все могло быть… Но ведь не произошло! Пока мы спокойно беседовали, подлая Шанталь умудрилась… То есть, наверное, не она, а кто-то из поганых актеришек позвал в гримерную маркиза де Буйе. Дядюшка явился, мерзавка немедленно бросилась в его объятия. Представь себе унижение благородных шевалье, когда нас попросили удалиться! Маркиз не желал, чтоб его женщине докучали! Стража (а старикан всегда был под охраной) вытолкала нас взашей!

Унижение? Прекрасно представляю, особенно то, с каким стоицизмом вы, мерзавцы, его перенесли. Это ведь не слабую женщину запугивать…

Однако сейчас мне стоило поторопиться. Арман во-вот мог освободиться и отправиться на мои поиски.

– Что было потом? – спросила я Гастона.

– Шанталь покинула сцену и стала шоколадницей маркиза, ее дочь увезли в провинцию – в место, которое тщательно ото всех скрывалось, а сама мадам принялась портить мне жизнь. Дядюшка делал все, чего желала его подруга, даже представил ее королю! А мне… – он опять отхлебнул из фляжки, удивился, потряс опустевшим сосудом, вздохнул и, опустив голову на грудь, кажется, задремал.

Я посмотрела на иглу, но решив пока ею не пользоваться, громко проговорила:

– Гастон! Прошлый септомбр! Ты с друзьями-аристократами поехал на виллу Гаррель! Зачем?

– А? Что? – Разбуженный пьянчужка заморгал, его голос приобрел механические нотки. – Септомбр? Нет, Кати, это был конец ута. Зачем? Ну, разумеется, чтоб отомстить проклятой шоколаднице. Мы хотели… Все должно было получиться. Верный человек во дворце Буйе получил пузырек с ядом двадцать шестого числа, дядюшка должен был преставиться двадцать седьмого, и подозрение пало бы на его любовницу. Я стал бы маркизом, барон…

– К демонам титулы! – прикрикнула я. – Ты отравил своего родственника и поехал в Анси, чтоб…

– Это было бы забавно! Да, я хотел, чтоб на суде Шанталь видела, что я получил все, чего хотел! Все! Но мерзавка меня переиграла! Мало того, что успела отправить дочурку в Заотар, так еще и отравила меня тем самым ядом, что предназначался дядюшке! Ты спросишь, как ей это удалось? Она просто подкупила моего верного человека и…

Он продолжал обвинять и жаловаться, но я уже не слушала. Зачем? И так все понятно.

Маменька стала любовницей аристократа, чтоб защитить меня, отправила в академию, а я, неблагодарная дурочка, смела ее осуждать. Она отравила Гастона? Да ему брюхо распороть мало! Жалкий слизняк! Ничтожество! Но теперь, когда опасности нет, нет и причин для мадам Шанталь оставаться подле маркиза? Или…

В тайный ход, открывающийся из коридора поворотом настенного факела, я скользнула за мгновение до того, как меня могли увидеть. Мои щеки горели, грудь болезненно ныла. Какая гадость!

– Ты уверен, Брюссо? – донеслось через тонкую перегородку. – Она пошла сюда?

– Да, Арман. И следом за ней… А вот и он…

– Проклятая Шанталь… – стонал Гастон. – Отравила… обесчестила…

– О чем он болтает? – спросил Арман.

– Да все о том же: мамаша нашей Шоколадницы облапошила бедняжку… Ты разве…? Ах да. При дворе с полгода потешались над этой историей. Мадам Шанталь…

– После расскажешь.

Шаги, негромкое звяканье, задумчивый голос Шанвера:

– Она влила в Гастона зелье правды.

– Отравила, – протяжно всхлипнул тот.

– У этих Гаррель чудовищная семейка: отравитель на отравителе, – хихикнул де Брюссо. – Однако ставлю сто луидоров, что наша крошка Шоколадница воспользовалась для отступления…

Не дослушав, я сорвалась с места. Виктор о тайном ходе знал – именно он показал мне его в прошлом году, когда мы спасали от проклятого виконта Шариоля мою дурочку Натали. Не хватало еще, чтоб сейчас меня здесь застали.

Глава 3

Физическая гармония

Я проснулась, как обычно, за час до побудки. На зеленом оватском этаже я отправилась бы в свой замечательный садик с беседкой и питьевым фонтанчиком, чтоб насладиться утренним солнцем и заняться несложной гимнастикой, но здесь, на лазоревом… Эх… За окнами простиралась снежная равнина. Буря стихла, и холодное голубоватое солнце торчало в холодном голубоватом небе. Какой кошмар.

Выскользнув потихоньку из спальни, я отправилась в умывальню. На лазоревом этаже они тоже были общими, как и на зеленом, но, в отличие от оватских, оказались оборудованными гораздо богаче. Кроме душевых кабинок, в которых – о чудо! – из раструбов, закрепленных у потолка, текла горячая, а не ледяная вода, здесь стояли также мраморные глубокие ванны, стены украшали мозаичные панно и огромные зеркала. И еще одно: здесь было… грязновато. Мрамор и фаянс пестрели отвратительными потеками, на полу лежал мелкий сор – какие-то очески и обмылки, смятые салфетки, расколотые пузырьки. На полочке над умывальником кто-то рассыпал зубной порошок и не удосужился его стереть. Кошмар…

Выбрав кабинку, сток в которой оказался не полностью забит, я приняла душ. Ничего страшного. Наверняка, у филидок тоже существует график дежурств. Вчера был бал – разумеется, девушкам было не до уборок, а сегодня все поправят.

Вернувшись в спальню, я наконец-то ощутила приятное предвкушение первого учебного дня, полюбовалась стопками прошлогодних конспектов на полке книжного шкафа. Студенты Заотара вели записи на магической бумаге, с которой ничего не стиралось, и уничтожить ее мог только огонь. В конце месяца маи в одном из дворов академии разожгли огромный праздничный костер, и многие мои товарищи бросали в него свои конспекты. Я не стала. Изрядное количество сшитых в картонных папках листов служило мне наглядным свидетельством того, что я успела изучить. История, география, артефакторика, биология, консонанта, музыка, теория танца, головоломия, отдельная тетрадь по магической каллиграфии, рисовальный альбом… Шершавый картон под пальцами, долгие часы кропотливой работы. А эта вот папка вообще драгоценна – в ней то, чему мне удалось научиться сверх обязательных занятий.

Осторожно, чтоб не разбудить шумом спящую соседку, я передвинула одно из кресел к самому окну, набросила на спинку штору и устроилась в этом импровизированном шатре со своей драгоценностью на коленях. Голубоватое рассветное солнце давало достаточно света, и я раскрыла папку.

Почетный посмертный ректор Заотара монсиньор де Дас предупреждал меня, что все, написанное на магической бумаге, в любой момент может прочесть начальство. Я этого не опасалась: в отличие от конспектов лекций, эти записи были понятны только мне. Нет-нет, никаких шифров, только схемы-связки с поясняющими надписями.

«Магия» – вписано в кружок по центру страницы, от него три стрелочки – оват, филид, сорбир. Оваты – неживая материя, цвет – зеленый, покровитель – леди Дургела, филиды – ментальность, лазоревый, покровитель – Кернун Исцеляющий, сорбиры – белый, Таранис Повелитель Молний. Магия? Здесь у меня стояло многозначительное многоточие: принципов магии безупречных я пока не понимала. Дальше – цепочка взаимных ссылочек между зеленым и лазоревым корпусом. Менталисты – как противостоять? Мудра «замок», схематичное изображение человека, телесные линии – именно вдоль них у магов струится чародейская сила, грудной поток… Если бы вчера я расположила иглы не у позвоночника Шанвера, а впереди, аристократ не смог бы даже дышать и… умер.

Вздохнув, я закрыла папку. Нет, никого убивать мне не приходилось, слава святому Партолону, но, чисто теоретически, я это сделать могла. Тело человека, даже мага – довольно хрупкая штука и слишком сложно устроенная. Достаточно нарушить один узел телесной механики, чтоб…

Я погладила ладонью картон. Примерно так я и объясняла тем немногим месье и мадемаузелям, которые все-таки пытались навредить Катарине Гаррель в Заотаре. Да, дамы и господа, вы великие менталисты, но сложно сплести минускул с поломанным запястьем, а выбитый зуб помешает четкости фаблера. Консонанта? Ах, оставьте, ваши мудры больше похожи на детские каракули.

Мне пришлось стать жестокой, ибо многие воспринимали вежливость и дружелюбие как слабость. Пришлось… Делфин считала, что гораздо безопаснее быть незаметной, но мне этого не хотелось. Незаметные не получают великолепных отметок, не удостаиваются похвал учителей, им не предлагают дополнительно интереснейшие занятия. А тогда зачем вообще находиться в академии?

Итак, маменька хочет видеть меня трувером? Не вижу препятствий. Для актерской карьеры я, пожалуй, уже старовата, да и внешность не позволит блистать в главных ролях. Тогда – бард? Или, к примеру, мим-пластик? Его величество Карломан Длинноволосый, по слухам, благоволит балету. В его труппе танцуют лучшие из лучших.

Представив себя в свете софитов на сцене (коротенькая пышная юбка, обнаженные плечи), я поморщилась. Пожалуй, нет. Плясать на потеху публики? Общая ментальная магия – прекрасная специальность, о ней тоже упоминал секретарь мэтр Картан. Общая – это предполагает широкие возможности приложения полученных знаний. Кем я стану? Ах, Кати, подумаешь об этом после. Кем-нибудь – например, женщиной, владеющей филидской магией.

Я выглянула из-за шторы. Делфин сладко зевнула, потянулась, спросила:

– Который час?

– Скоро шесть, – ответила я, – мадам Информасьен вот-вот объявит побудку.

– Пора вставать, – подруга сползла с кровати, несколько раз энергично присела, помахала руками, разгоняя по телу кровь. – Итак, Гаррель, вчера тебе удалось избежать моих расспросов, притворившись спящей…

Смущенно покраснев, я подошла к шкафу, чтоб вернуть на место конспект. Делфин продолжала:

– И Лазар, и Мартен опечалились, что их замечательная партнерша решила так рано покинуть бал… Даже мэтр Девидек, новый учитель минускула, был разочарован твоим отсутствием. Долги нужно отдавать.

– Прости? – я обернулась от открытых дверей гардеробной. – Долги?

Деманже мне подмигнула:

– Некая мадемуазель обещала мэтру танец.