– Никуда я его не заберу! С ним все в порядке!
– Роза, нет больше смысла прикидываться, будто с ним все хорошо. Ты сама на него погляди! Шесть лет – и…
– Он не идиот. Он нормальный! И будет как все остальные!
Отец печально улыбается и смотрит на сына, а Чарли поднимает вертушку: смотри, мол, как она красиво крутится.
– А ну убери! – пронзительно кричит мать и вдруг резким движением выбивает у него вертушку – та летит на пол. – Иди играй с алфавитными кубиками!
Чарли стоит, напуганный внезапной вспышкой гнева. Он съеживается, не зная, что еще мать учудит. Все тело сотрясает дрожь. Родители спорят, и голоса, звучащие то в одном, то в другом месте, давят и вызывают панику.
– Чарли, марш в ванную! Не смей делать это в штаны!
Он бы и рад послушаться, но ноги будто обмякли и не шевелятся. Руки машинально вскидываются вверх, чтобы заслониться от ударов.
– Ради бога, Роза. Оставь его в покое. Ты его запугала. Вечно ты так, а бедный ребенок…
– Почему ты мне не помогаешь? Я все делаю сама! Каждый день стараюсь его учить, чтобы он не отставал от других. Он просто медлительный, вот и все. Но учиться он может так же, как и другие.
– Ты сама себя обманываешь, Роза. Это нечестно ни по отношению к нам, ни по отношению к нему. Прикидываться, будто он нормальный. Дрессировать его, как зверюшку. Почему ты не оставишь его в покое?
– Потому что я хочу, чтобы он был как все!
Пока они спорят, у Чарли внутри все сжимается сильнее и сильнее. Кажется, что кишечник вот-вот лопнет, и он понимает, что должен сходить в туалет, как мать и велела. Но не может сдвинуться с места. Хочется сесть прямо здесь, на кухне, но это неправильно, и ему достанется.
Вот бы сейчас вертушку. Если он будет смотреть, как она крутится, то возьмет себя в руки и не наделает в штаны. Но вертушка рассыпалась: часть колец под столом, часть – под раковиной, а нитка – рядом с плитой.
Очень странно: я отчетливо помню голоса, но их лица все еще размыты, и я вижу только силуэты. Папа массивный и сгорбленный. Мама худая и подвижная. Слушая сейчас их спор, который длился годами, я хочу заорать: «Поглядите на него! Вы, там! Гляньте на Чарли! Ему надо в туалет!»
Чарли стоит, вцепившись в свою красную клетчатую рубашку, и теребит ее, пока предки сотрясают воздух из-за него. Эти слова словно искры гнева проскакивают между ними – гнева и вины, которых он не в силах понять.
– В сентябре он снова отправится в школу № 13 и пройдет семестр заново!
– Почему ты не хочешь признать правду? Учительница говорит, что он не в состоянии учиться в обычном классе!
– Эта сука? Хотя, будь моя воля, я бы назвала ее и похлеще! Еще сунется – я не только в министерство образования напишу! Я этой стерве зенки выцарапаю! Чарли, что ты вертишься? Иди в ванную! Сам иди! Ты сам все можешь.
– Ты что, не видишь – он хочет, чтобы ты ему помогла? Он перепугался до смерти!
– Брось. Он прекрасно может сам пользоваться ванной. В книге сказано: это придаст ему уверенности в себе и он будет чувствовать, что чего-то добился.
Чарли боится оказаться один в холодной ванной комнате. Он тянется к маминой руке и всхлипывает:
– Ту… туа…
Но мать шлепает его по руке.
– Нет! – резко бросает она. – Ты уже большой мальчик. Можешь справиться сам. А теперь иди в ванную и спусти штаны, как я тебя учила. Предупреждаю: сделаешь в штаны – отшлепаю.
Я почти чувствую сейчас, как завязываются в узел его кишки, когда они оба выжидательно стоят над ним. Хныканье переходит в тихий плач, он больше не может себя сдерживать, закрывает лицо руками и пачкает штанишки.
Смесь облегчения и страха. Оно мягкое и теплое. Это принадлежит ему, но мама все заберет, как всегда, и оставит себе. А его отшлепает. Мать подступает к нему, крича, что он плохой мальчик, и Чарли кидается за помощью к отцу.
Внезапно я вспоминаю: ее зовут Роза, а его – Мэтт. Странно, что я забыл имена своих родителей и так долго о них не вспоминал. А что там с Нормой? Вот бы сейчас увидеть лицо Мэтта и узнать, о чем он тогда думал. Помню только, что, когда Роза начала лупить меня, Мэтт Гордон повернулся и вышел из квартиры.
Жаль, что я не могу разглядеть их лица более отчетливо.
Отчет № 11
1 мая
Почему я никогда не замечал, какая Элис Кинниан красивая? У нее карие глаза, как у голубки, и пушистые каштановые волосы ровно такой длины, чтобы любоваться впадинкой на шее. Когда она улыбается, ее губы складываются бантиком.
Мы сходили в кино, а потом поужинали. Первый фильм я почти не смотрел, потому что слишком остро ощущал ее близость. Дважды ее обнаженная рука касалась моей, лежащей на подлокотнике, и оба раза страх, что она рассердится, заставлял меня отстраниться. Все, о чем я мог думать, – это о ее нежной коже в нескольких дюймах от меня. Потом я увидел, как молодой человек в соседнем ряду обнимает свою девушку, и мне захотелось обнять мисс Кинниан. Страшновато. Но если делать это медленно… сначала положить руку на спинку ее сиденья… продвигаясь вверх… дюйм за дюймом… чтобы коснуться ее плеч и затылка… как бы невзначай…
Я не осмелился.
Самое большее, на что я посягнул, – это опереться локтем о спинку ее сиденья, но тут же пришлось передвинуться, чтобы утереть пот с лица и шеи.
Однажды ее нога случайно коснулась моей.
Это стало таким болезненным испытанием, что я заставил себя не думать о ней. Первым был фильм о войне. Все, что я увидел, – это финал: солдат возвращается в Европу, чтобы жениться на женщине, которая спасла ему жизнь. Второй фильм меня заинтересовал. Психологическая драма о мужчине и женщине, которые вроде бы влюблены, но на самом деле губят друг друга. Все идет к тому, что мужчина собирается убить свою жену, но в последний момент она что-то выкрикивает в кошмарном сне, и это заставляет его вспомнить случившееся с ним в детстве. Внезапно ему открывается, что на самом деле его ненависть направлена на развратную гувернантку, которая повлияла на его личность, пугая страшными историями. Взволнованный этим открытием, он вскрикивает от радости, и его жена просыпается. Он заключает ее в объятия, и получается, что все его проблемы решены. Такой примитив! Наверное, я не смог сдержать недовольства, и Элис захотела узнать, в чем дело.
– Это вранье, – объяснил я, когда мы вышли в вестибюль. – В жизни все не так.
– Конечно! – засмеялась она. – Это мир фантазии.
– Нет, это не ответ! – настаивал я. – Даже в условном мире должны быть правила. Из частей должно закономерно складываться целое. А тут весь фильм – ложь. Все притянуто за уши, просто потому что сценаристу, режиссеру или кому-то еще захотелось, чтобы было так, а не иначе. А это неправильно.
Элис задумчиво смотрела на меня, пока мы брели среди ярких огней ночной Таймс-сквер.
– Ты так быстро двигаешься вперед.
– Я сбит с толку. Сам себя не понимаю.
– Не бери в голову, – настойчиво сказала она. – Ты начинаешь все видеть и осознавать.
Элис повела рукой, будто хотела собрать все неоновые огни по пути к Седьмой Авеню.
– Ты начинаешь прозревать, что скрывается под поверхностью вещей. То, что ты сказал о связности частей, целого, – это понимание самой сути. Прямо в точку.
– Да ладно. У меня вовсе нет ощущения какого-то прогресса. Я ничего не понимаю ни о себе, ни о своем прошлом. Даже не знаю, кто мои родители и как они выглядят. Когда я вижу их в воспоминаниях или во сне, их лица размыты. Даже выражений не распознать. Я ни в чем не смогу разобраться, пока не увижу их лиц…
– Чарли, успокойся. – На нас уже оглядывались прохожие. Она взяла меня под руку, чтобы успокоить. – Наберись терпения. Не забывай: ты за недели проходишь путь, который у других занимает всю жизнь. Ты как огромная губка, впитывающая знания. Скоро все начнет складываться воедино, и ты увидишь, как связаны друг с другом разные области познания. Все уровни, Чарли, – словно ступени огромной лестницы. Чем выше поднимаешься, тем больше мир, который открывается вокруг.
Мы вошли в кафе на Сорок пятой улице, взяли подносы, и Элис оживленно продолжила:
– Обычные люди видят очень немногое. Они не могут сильно меняться или ощутимо расти над собой, но ты – гений. Ты будешь подниматься выше и выше и видеть все больше и больше. И с каждой ступенью будешь открывать для себя миры, о существовании которых даже не подозревал.
Люди в очереди оборачивались и глазели на меня, пришлось слегка толкнуть Элис локтем, и тогда она понизила голос и прошептала:
– Просто молю Бога, чтобы тебе не было больно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72243844&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
В оригинале обыгрывается слово spearmint ( англ. мята). – Здесь и далее прим. ред.
2
«Великий Гэтсби» (1925) – роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда (1896–1940).
3
«Американская трагедия» (1925) – роман Теодора Драйзера (1871–1945).
4
«Взгляни на дом свой, ангел» (1929) – роман Томаса Вулфа (1900–1938).
