Дарья Лукешина "Леля и медведь"

Боже, ничего я не собиралась предлагать! И почему так неприятно от того, что этому дикарю не понравился мой полураздетый вид. Можно подумать, меня бы порадовало, если бы он расхаживал по дому в одном полотенце на бедрах. Впрочем, как знать…

Я обернулась, чтобы посмотреть на то, как сильные руки Ивана достают из пикапа мой чемоданчик, который рядом с ним казался просто игрушечным. Это высокое гибкое тело навевало мысли о хищниках, об охоте, о скорости и… И о чем-то глубоко сокровенном. Внутри зашевелились странные чувства, и меня щекотнуло внезапно пробудившимся любопытством, словно до этого момента меня никогда ранее не интересовало мужское тело.

Похоже, посреди этого леса я действительно превращаюсь в дикарку. Во мне оживают чувства, которых я никогда не испытывала, а, если и подозревала об их существовании, то затыкала силой разума как можно глубже. А здесь и сейчас мне словно открывался новый мир. Новая Леля. И я не могла понять: бороться с чувствами с большей силой или дать им волю и посмотреть, к чему это приведет?

***

Едва дикарь отпер дверь, как я, плотно сжав губы от обиды, пронеслась вперед. Пересекла комнату и, глухо отстукивая пятками по деревянной лестнице, поднялась на второй этаж. И, кажется, снизу послышалось насмешливое:

– Фурия.

Я теперь не только дикарка, но и фурия? Как это понимать?! Скрестив руки на груди, я пересекла мансарду вдоль и поперек несколько раз, пока случайно не наткнулась на свое отражение в пейзаже, висящем в рамке за стеклом. Отвлекшись от изображения реки, мирно протекающей по лесистой местности, я снова поймала свое лицо.

Щеки пылают персиковым цветом, перекрывая даже веснушки. Волосы огненной вспышкой обрамляют хмурое лицо. Губы упрямо сжаты. Глаза сияют парой изумрудов, поцелованных солнцем. Верхние пуговки рубашки расстегнуты – возможно, как и резинка в волосах, они не выдержали тесного контакта с ширинкой Ивана.

Распахнутый ворот открывает весьма интересный обзор на ложбинку – ту самую, что кроме Стаса и моего первого молодого человека, больше не видел ни один мужчина. Впрочем, Иван скорее всего уже рассмотрел все мои чрезмерные объемы, когда я вышла к нему в полотенце после бани. После этого дефиле он и попросил меня больше не раздеваться. Как иронично.

Только надо отдать должное, хозяин дома прав. Я выгляжу, как настоящая дикарка. Отражение в стекле только подтвердило его слова. Но так ли плохо это смотрится – вот вопрос, в котором мне предстоит разобраться. Не знаю, что насчет внешности, но внутри это ощущалось удивительно.

Как резкий глоток воздуха после долгого нахождения в душной комнате – утоляет жажду, но вызывает головокружение. Как кусок любимого эклера после трехдневной диеты – будоражит сладостью и дарит чувство вины. Как дорога, обещающая одновременно пугающую неизвестность и дурманящее ощущение свободы.

То новое, что пробуждалось внутри меня, не могло не тревожить. Я долгие годы отстраивала крепость своих убеждений. Кирпичик за кирпичиком закладывала высокоморальные ценности. Присматривалась к требованиям общества и формировала образ: достаточно закрытый, чтобы не вызывать возмущения, и в то же время улыбчивый, добродушный, отзывчивый – настолько, что грань между доброй помощницей и наивной лошадью, на которой можно ездить, стерлась напрочь.

Стерлась я сама. Собственными руками я перекрыла творческий поток, что должен был взрастить мой истинный характер. Я пошла против своей природы и там, где должно было вырасти нечто особенное, я вырыла семена и посадила скромные белые петунии – такие же, как и на каждой второй клумбе города посреди лета. И самое страшное в том, что я не знала, что именно должно было расцвести в моем внутреннем саду.

Есть ли шанс выпустить эту природу наружу? Пробудить то, что годами выкорчевывалось без разбору? Вдруг я превращусь в сплошной сорняк, если дам волю своей первородной сущности? Сколько мыслей. Я никогда не думала ни о чем подобном прежде. Я всегда думала, что люблю белые петунии.

Из мыслей меня выдернул шум под одном. Я осторожно присела на матрас, брошенный на полу, и подползла к стеклянному окну. Распахнула его, впуская в комнату легкий ветерок с озера.

Мне пришлось высунуться чуть дальше в окно, чтобы увидеть, как Иван достает какие-то коробки из хозяйственного пристроя. Радуясь тому, что не забыла надеть линзы, собирая вещи в пансионе, я с любопытством уставилась на мужчину, то появляющегося перед домом, то исчезающего в глубине сарайчика.

Ванино лицо было сосредоточено, и, хоть внешне он все еще походил на настоящего дикаря, заросшего в своей глуши, то по глазам его считывалась непростая личная история. Может, он превратился в нелюдимого отшельника не по своему выбору? Может, у этого всего есть своя трагичная предыстория?

Наталья сказала, что около года назад Иван вернулся из Москвы другим человеком. Что могло произойти такого, что заставило его свернуть с пути и связаться с местными бандитами?

«Они мне не дружки».

Возможно, он не врал. Тогда, выходит, врала Наталья, а вместе с ней и все те, кто распускает слухи по поселку. Ох, обо мне ведь тоже начали судачить. Как можно было про меня подумать, что я приехала к Ивану ради любовных утех? Не успев вступить в возраст половой зрелости, я уже выглядела, как эталон целомудрия, и уж точно не заслуживала, чтобы про меня пускали грязные слухи.

Хотя что мог подумать тракторист, когда увидел меня в одной рубашке на другой стороне оврага. Что я бесстыжая дикарка. Все верно. Эти люди не знают, какая я в своей обыденной жизни. Спокойная, рассудительная, в длинных юбках и закрытых рубашках. Если бы они знали, то не стали бы говорить обо мне такие мерзкие вещи. Или дело все же не во мне, а в тех, кто не умеет держать язык за зубами?

Из сарая вместе с Ваней появился добротный деревянный стол. Темные лакированные ножки поблескивали на солнце, пока мужчина придирчиво осматривал пыльную столешницу, проверяя, нет ли повреждений.

Прямо на стол слетела уже знакомая мне оранжево-малиновая птичка с кривым клювом. На лице Ивана появилась улыбка.

– Привет, малыш, – тихо проговорил он, по-свойски кивнув птице. – Что нового?

Яркая птичка просвистела в ответ, словно понимая человеческую речь. Или птица видела в Иване не человека, а косматого медведя? Что, если этот огромный мужчина обращается диким зверем каждое полнолуние и возвращается в глубь леса, чтобы, подобно царю этих мест, восстановить справедливость в самых отдаленных уголках чащи. Я рассмеялась собственным фантазиям, и Иван поднял голову на мой смех. Птичка вспорхнула и скрылась с глаз.

– Подслушиваешь, хитрая лиса? – спросил Ваня, прищурившись от солнечного света.

– Просто выглянула посмотреть, – ничуть не обидевшись на «хитрую лису», ответила я.

Настроение стремительно улучшалось. Погода была идеальной: достаточно тепло для последнего месяца лета и в то же время в воздухе веяло легким ветерком, приятно освежающим покрасневшие щеки. То ли лес меня дурманит, то ли дело в Ване, но я, кажется, еще никогда так часто не краснела. От стыда, от злости, от смущения, от радости. Внутри кружился калейдоскоп эмоций, и хотелось дышать полной грудью, и любоваться солнечными бликами, танцующими по безупречно ровной глади голубого озера.

– Я хотел попросить тебя кое о чем, – Иван сложил ладонь козырьком и снова посмотрел на меня. – Ты не могла бы не говорить Вике о том, что сегодня произошло?

– Вика! – я ударила себя по лбу и, не дослушав просьбу Вани, метнулась к сумке.

В суматохе последних событий я совершенно забыла сообщить подруге, что со мной все в порядке. Последний раз мы созванивались, когда я только сняла комнату у Натальи. Викуля даже не знала, что я собираюсь ехать в лес на ночь глядя, чтобы посмотреть на дом. Она думала, я буду есть пирожки и смотреть сериал про цыганские страсти. Кто бы знал, какие страсти крутятся в этом поселке и без всяких сериалов!

Телефон улыбался мне милым зайкой с заставки экрана, но такие нужные палочки связи никак не отображались.

– Ну же, давай! – взмолилась я, на цыпочках расхаживая по комнате с телефоном, поднятым вверх. Связи не было.

Едва ли не бегом я спустилась вниз и, нырнув в огромные тапки, что стояли на небольшой этажерке у выхода на улицу, неуклюже прошлепала к Ивану.

Тот не без удовольствия глянул на мои розовые ступни, утопающие в длинных резиновых тапочках, судя по размеру ноги принадлежащих самому Ване. Только я слишком торопилась, чтобы обсуждать этот момент. Вика никогда не паниковала, но, если бы мне угрожала опасность, она примчалась бы верхом на машине МЧС. А я точно не хотела здесь техники с мигалками.

– Мне нужна связь! – запыхавшись, выдала я.

Иван лениво приподнял одну бровь и, слегка склонившись в мою сторону, заговорщицки добавил:

– Связать? – видимо, на моем лице нарисовалось пугающее выражение, потому что Иван тут же отступил со своими шуточками: Возле ивы.

Он кивнул на раскидистое дерево, тянущееся ветвями к озеру немного левее помоста. Крепко сжимая телефон, я подхватила полы длинной юбки и направилась к иве – так быстро, как только мне позволяли эти огромные тапки.

Добравшись до дерева, я всем телом прильнула к шероховатой коре и с надеждой глянула на экран телефона. Ни-че-го. Ни единой палочки! В любой другой момент отдых в лесу без вечных надоедливых уведомлений в телефоне показался бы мне раем, но не сейчас, когда Вика, возможно, уже мчит сюда в упряжке из всевозможных спасательных служб.

– Давай же, миленький, лови, – шептала я, вытягивая телефон выше.

Тут меня сзади обдало жаром. Тело Ивана едва коснулось моей спины и прижалось к дереву рядом. Увлеченная внезапной близостью, я с удивлением посмотрела на мужчину, взявшего мой телефон и поднявшего его на высоту птичьего полета. Утрирую, конечно, но с ростом Вани надежды поймать сеть были куда выше.

Моя голова замерла на уровне его груди. Появилось странное желание ткнуть пальцем в белый кармашек на его футболке, чтобы проверить, насколько это тело каменное. По крайней мере, выглядит оно именно так. Сурово, мощно. Словно скала пришла мне на помощь. Я не видела таких мужчин на предательски близком расстоянии. Со своим телосложением я не могла себе позволить даже думать о мужчинах с таким телом, как у Ивана.

И вот мы практически обнимаемся у ивы, и я завороженно смотрю, как капелька пота стекает по его шее и скрывается за воротом футболки. Странная близость буквально отключает мой мозг, и я уже не помню, зачем мы здесь. Только обвожу взглядом точеные линии плеч и налитые силой мышцы рук. Поднимаю глаза выше и замечаю, как дергается кадык, как плотно сжаты губы за бородой, как холодные светлые глаза пронзают меня заинтересованным взглядом.

– О чем ты думаешь, Леля? – шепчет Ваня, и я неровно выдыхаю, не зная, что ему ответить. В сумбуре мыслей забитая в дальний угол хорошая девочка кричит, что я творю безрассудство, а тело едва держится на ногах от внезапно накатившего напряжения. Тело хочет, чтобы его поймали. Подержали. Изучили этими сильными руками.

Я раскрыла рот, чтобы ответить, но лишь продолжила часто дышать, глядя прямо в глаза Ивана. Внутренности сжало в пружину. Слова застряли посреди горла. Ваня сглотнул и, казалось, будто его лицо стало чуть ближе к моему. Паника и желание раскрутили карусель внутри меня, и я слегка подалась вперед от головокружения. Мои ладони легли на грудь дикаря – она действительно была каменной.

– Леля, – выдохнул мужчина в мою макушку. Его рука коснулась моей поясницы и в этот момент над нашими головами затрезвонил противный рингтон телефона.

Не отстраняясь друг от друга, мы одновременно подняли глаза вверх.

На экране мигало «Стас» и изображение алого сердечка рядом с именем.

Глава 10

Ваня опустил руку и вручил мне телефон с таким видом, будто я выиграла кубок в конкурсе на самое нелепое выражение лица. Оставив меня наедине с поющим мобильником, лесной дикарь стремительным шагом направился к сараю, в котором его ждали доски, коробки и ящики с инструментами. А я, не без сожаления проводив взглядом его широкую спину, ответила на звонок.

– Оля! Ну, наконец-то! – в голосе Стаса послышалось нервное возбуждение. Я все еще пребывала в ступоре от того, что едва не произошло между мной и Ваней, и потому не ответила.

Мне показалось, или мы чуть не поцеловались? Что это было? Как так вышло, что мой разум отключился, и я, словно марионетка, следовала велению чувств. А чувства творили внутри меня настоящую сказку, какой я никогда не видела ранее.

Кажется, будто перед глазами все еще плывет пелена, и очки не спасают от странного блеска, покрывающего все вокруг. Будто маленькие феечки осыпали волшебной пылью мшистую кору дерева, вытянутые листья ивы, крылья летающих вокруг бабочек, загорелую кожу на руках Ивана.

– Оля! Ты меня слышишь?! Ответь! – кричал динамик, и я наконец вырвалась из сладкого сказочного плена. Воздух перестал потрескивать от напряжения, и феечки с их опасной радужной пыльцой попрятались под папоротниками.

– Слышу, – на выдохе ответила я, слегка придерживаясь за дерево. После всплеска эмоций и резкого включения разума в режим активного контроля голова немного кружилась. И было странное ощущение, будто звонок Стаса, который должен был стать знаменованием моей победы, оказался так не кстати.

– Открой мне дверь, пожалуйста, – нетерпеливо попросил мужчина, которому я доверила звание героя своего романа. – Я понимаю, что ты злишься. Я не с пустыми руками приехал.

Я представила, как Стас стоит под козырьком моего подъезда, нервно постукивая носком лакированного ботинка по тяжелой металлической двери. Он в сотый раз жмет номер моей квартиры на домофоне и сдержанно улыбается соседке, чье недовольное лицо, вечно торчащее из окна первого этажа, держит в перманентном страхе каждого жителя нашего дома. С виду Стас все тот же вылизанный интеллигент, но что у него внутри?

Злится ли он? На меня. На себя. Матерится ли он внутри себя так же, как Ваня, когда ввалился в дом с раненой ногой? Хотел ли Стас зарядить охотничье ружье и пальнуть в воздух от злости? Нет, конечно, не стоило сравнивать Стаса и Ивана, но мне отчаянно хотелось знать, способен ли мой мужчина на живые эмоции? На те, что я успела раскрыть в себе за столь короткий срок пребывания в этом невероятном лесу.

– Я не могу открыть тебе дверь, – я поймала себя на мысли, что, вместо привычного щенячьего восторга от звонка Стаса, я вдруг испытала нечто другое.

Скорее любопытство. он позвонил мне сам. Не после моего сообщения, а по своей инициативе. Что двигало им? Тоска без меня? Боль в сердце? Волнение? Или пустая похоть? Лишь привычка возвращаться в теплую постель к покорной рыжей кошечке. Но Стас еще не знает, что домашняя кошечка ушла на прогулку. Так далеко, что не получится потискать ее в обеденный перерыв, пока жена думает, что молодой муж отправился на бизнес-ланч с коллегами.

Может, на самом деле я хотела уехать подальше только ради того, что дать Стасу возможность сделать для наших отношений более серьезный шаг, чем просто заехать на котлетки. Я хотела, чтобы он оставил все и приехал за мной. Потому что без меня ему пусто.

– Брось, Оленька, открой. Я знаю, ты дома. – судя по голосу, у Стаса было мало времени. Вечерело, и ему, видимо, пора было возвращаться в руки влиятельной жены. – Я привез китайскую еду, чтобы мы могли поговорить.

Ах, подлец! Он увидел, как Вика приехала ко мне с крылышками, и решил, что это путь к моему сердцу. Возможно, так и есть. Но по этому пути двигаться можно только Вике и никому больше. Мы с ней со школьной скамьи бегали друг к другу в гости, и пачка любимых воздушных слоек или бабушкин сметанник в авоське были нашим тайным знаком, предвещающим глубокие разговоры на важные девчачьи темы. Это наш с Викой ритуал.

И я хотела, чтобы Стас потрудился создать для нас с ним свой особенный ритуал. Но пока выходило как-то криво.

– Я в отъезде, Стас, – повторила я, обернувшись на сарай.

Иван выложил на темный стол несколько тубусов и бумагу, свернутую в рулоны. Географические карты? Ваня поднял на меня глаза, и я тут же отвернулась, не смея выдавать себя. К тому же, Стас на другом конце разговора снова начал звать меня так, будто связь то и дело прерывалась.

– Оля! Куда ты могла уехать? В библиотеку на другом конце Москвы? – мужчина беззлобно рассмеялся и, поняв, что я не разделила его гениальную шутку, поспешил сменить тему: Когда ты вернешься?

– Никогда, – ляпнула я, желая подстегнуть его интерес. Чтобы не думал, что я вернусь из своей библиотеки и дам ему все, что он захочет.

– Это уже не смешно, Ольга, – тон его голоса заметно похолодел, и я начала волноваться – не перегнула ли я палку, не потеряю ли я его здесь и сейчас? Нужно успокоиться. Я уехала для того, чтобы во всем разобраться на расстоянии. Чтобы понять, что чувствую я к Стасу и что он чувствует ко мне.

– Хорошо, – сдалась я, накручивая на палец волнистый рыжий локон. – Возможно, я вернусь. Но не знаю, когда именно.

В каком-то смысле это было полной правдой, ведь Иван лишь вскользь упомянул, что у него будут дела в Москве на следующей неделе, и только тогда он сможет отвезти меня домой. А пока…

«Мне очень жаль, Леля, но ты остаешься» – кажется, как-то так сказал Ваня сразу после того, как прижал мое лицо к своей ноге. И я не могу знать наверняка, когда этому дикарю заблагорассудится вернуть меня в лоно цивилизации. И в руки Стаса.

– Ты далеко? – уточнил Стас.

Внутри меня загорелась надежда: если он спрашивает, далеко ли я, значит, прикидывает, за сколько сможет до меня добраться.

– Не в Москве, – затаив дыхание ответила я.

– Хорошо, – Стас шумно выдохнул. Что-то зашуршало, послышался глухой звук удара. Я представила, как Стас бросает пакет с китайской лапшой в урну у моего подъезда, и мне стало не по себе. Не из-за выброшенной еды (что тоже, безусловно, плохо), а из-за того, какую взбучку мне устроит та самая соседка с первого этажа, когда я вернусь.

– Давай используем эту разлуку, чтобы подумать о нас, – поджав губы, попросила я, и Стас на том конце усмехнулся.

– Чтобы думать о нас, нужно быть рядом, Оля. Быть рядом и говорить. Как взрослые люди. – в его голосе отчетливо звучало раздражение. – А ты бежишь от того, что мы могли бы решить.

– Ты разведешься? – вопрос сорвался с языка так быстро, что я не успела его придержать. Стас не любит такой прямолинейности.

– Я не буду ничего обсуждать на расстоянии, – недовольство нарастало, и я уже чувствовала, как внутри меня растекается неприятно липкое чувство вины. – Выйди на связь, когда вернешься.

– Хорошо, – растерянно пробубнила я.

– И еще, Оля, – на прощание позвал Стас. – На твоем месте я бы не затягивал с возвращением.

Звонок завершился на этой тяжелой угрожающей ноте, а я так и осталась стоять с телефоном, прижатым к уху. Как так вышло, что я начала разговор, чувствуя в себе силу и решимость расставить все по своим местам, а закончила… Как размазня.

Если бы Вика слышала этот разговор, она назвала бы Стаса мерзким манипулятором, а потом перезвонила бы ему и забила бы стрелку где-нибудь на отшибе. Я серьезно, у нее есть кастет. Говорит, что это реквизит для съемок, но я слишком хорошо знаю Вику, чтобы сомневаться в ее готовности расширить функционал этого предмета.

О боже, Вика! Я же ей так и не позвонила!

Гудок. Гудок. Еще и еще. У меня вспотела ладонь от мыслей о том, что подруга уже, должно быть, перебирается через овраг с альпинистским снаряжением, чтобы проверить, в порядке ли я.

– Да, Лель, привет, – неизменно бодрая Вика показалась мне неожиданно растерянной. – Как добралась? Вещи распаковала? Как там дом?

Я раскрыла рот, чтобы выразить свое удивление тому, как она не заметила, что я уже пару дней как должна быть в ее доме, а на связь должна была выйти еще раньше, только не успела я подобрать слова, как осеклась, услышав в трубке мужской голос.

Что именно он сказал – я не поняла, но реакция Вики не заставила себя ждать.

– Останешься на кофе? – спросила она с такой надеждой в голосе, какой я еще никогда не слышала в голосе подруги. Особенно в обращении с мужчинами.

Ее таинственный собеседник что-то ответил, и следом послышался звук закрывающейся двери.

– Вика? – осторожно позвала я, стараясь через телефон прощупать состояние подружки.

– Ох, Леля…

– Что это значит? – встревожилась я. – Мне кажется, или ты предложила кому-то остаться на кофе? Ведь ты обычно никогда не приводишь никого к себе домой. А тут кофе. Твой любимый. А этот парень еще и русский, похоже, – от волнения я начала тараторить, и Вика на том конце усмехнулась в трубку.

– Лель, угомонись, пока не надумала себе лишнего! – следом послышался фирменный смешок. Вика пытается снизить градус и отвлечь мое внимание, а, значит дело куда интереснее, чем подруга хочет признать. Возможно, она пытается обмануть не только меня, но и себя.

Если сначала мне было только тревожно, то теперь еще и обидно. Лучшая подруга от меня что-то скрывает. Мужчину, если быть точнее. Что-то тут нечисто.

– Мы еще вернемся к этому разговору, когда я вернусь. – серьезно предупредила я. – С меня эклеры, с тебя – информация.