Ульяна Муратова "Портал в Альтарьере"

– А чего делать надо? – напряглась я, разглядывая громилу, что подходил ко мне.

– Подсобить, – сощурился он, а потом подошёл вплотную и вдруг хмыкнул: – Да ты не пацан вовсе!

Дрянное предчувствие вспыхнуло мгновенно, кислотой ожгло нутро. Я потянулась к дару и вдруг осеклась – ничего не вышло! То странное, звенящее ощущение, что возникало, когда он работал, никак не приходило.

Попятилась, лихорадочно соображая, что делать. Кровь горячо запульсировала в висках и пальцах. Я потянулась к ножу и отступила ещё на шаг. Затёртая от времени рукоять привычно легла в ладонь и придала немного уверенности.

– Отвянь, – тихо сказала я. – Иди своей дорогой.

Но громила уже сально улыбался. Посчитал, что словил лёгкую добычу.

– Сама виновата по ночам ходить, – хохотнул он. – Коли не будешь сопротивляться, я тебя не покалечу, – протянул он, наступая. – Может, даже понравится.

Мерзкая улыбка обнажила гнилые пеньки зубов. Меня аж подкинуло от отвращения.

Я рванула прочь, но недооценила громилу. Он швырнул мне в спину камень, лопатки ожгло болью. Я запнулась, потеряла скорость и едва не упала, когда он настиг и подсёк меня. Вырвала нож из ножен и наобум пырнула пару раз – в пустоту. Громила с хрипом перехватил запястье и с размаху швырнул меня об стену. Боль пронзила всё тело, но я ей не поддалась, изловчилась и саданула ножом в толстый бок.

Он взревел. Хотел двинуть мне в челюсть, но я увернулась, и он лишь задел ухо. Я снова ткнула в бок, но промахнулась, нож скользнул мимо, и громила бешеным ударом вышиб его из моей руки. Клинок воткнулся в грязь.

Я отпрыгнула в сторону и снова метнулась прочь, но громила меня опять догнал. Я орала, брыкалась, билась в его хватке, но ему хватило сил швырнуть меня в уличную грязь и навалиться сверху. Пока я лягалась и пыталась отползти, он развязал свои штаны и поймал меня за левую лодыжку. Я пинала держащую меня руку правой ногой, и её он тоже поймал. Но прежде чем он рванул обе ноги на себя, я зацепилась взглядом за нож и последним рывком дотянулась до него. Схватила и резко сложилась пополам, всадив лезвие насильнику прямо под ключицу. Он вытаращил на меня глаза и дёрнулся, хватаясь рукой за рукоять. Я кубарем откатилась в сторону и вскочила на ноги. Сердце бешено колотилось, рваное дыхание с хрипами вырывалось из груди.

Мне бы сбежать, но нож… нож стоил денег, которых и так нет. Громила вырвал его из-под шеи, и даже в темноте было видно, как из раны хлестанула кровища. Он в ужасе посмотрел на меня и зажал рану обеими руками.

– Сука! – с присвистом выдавил он, вращая глазами.

Я подхватила выроненный им нож и на долю мгновения замерла.

– Сам виноват по ночам ходить, – процедила я.

Когда он рухнул в жидкую грязь, я судорожно огляделась – тёмная улица была совершенно пуста. Несостоявшийся насильник влажно булькал у моих ног, но я не стала ждать, пока он сдохнет. Зачем? Проверила карманы, выудила кошель и дала стрекача.

Остановилась только у самого дома, лёгкие жарило от бешеного бега. Ещё раз огляделась и взлетела вверх по лестнице, на чердак, что мы снимали с матушкой. Затихла, прислушиваясь к звукам с улицы. Так и стояла минут десять, пока дыхание не унялось, а кожу не начало стягивать от высохшей крови и грязи.

Взяв нож с собой, спустилась с обратной стороны здания во внутренний двор. Сходила на общую кухню и набрала горячей воды из котелка, что стоял на печи. Долила туда свежей, колодезной, и оставила греться. Кто из жильцов оставлял котелок пустым, того и поколотить могли. Горячая вода всем нужна.

Долго остервенело отмывалась, поливая себе из ведра тёплой водой.

Наверное, меня должны были мучить вина и совесть, но нет. Убийство первого кролика далось мне гораздо тяжелее. Дрожала рука, всё внутри скручивалось от нежелания отбирать чужую жизнь, и ещё неделю меня мучили кошмары. Но тогда я убедила себя, что иного выхода нет – только голодать. А теперь мне не приходилось ни в чём себя убеждать – убитая мною мразь не достойна жизни. Лесного кролика жальче, чем городского насильника.

Никто так и не проснулся и не вышел, не постучал в нашу дверь. И хотя меня колотило ещё долго, я всё же убедила себя, что никто не видел, что я сделала.

Кому есть дело до пропитого насильника с гнилыми зубами и не менее гнилой сутью? Я залезла в его кошель и нащупала там три золотых и несколько серебрушек. Три золотых! Этого хватит и чтоб вдоволь поесть, и чтоб ещё одно зелье для матушки купить. Самое сильное.

Вернувшись в нашу каморку, проверила, что матушка поела – опустошённая миска из-под каши стояла на стуле возле постели. Налила немного свежего настоя из кувшина, проверила простыни, вынесла горшок. Матушка так и не проснулась, лежала на постели горячая и бледная. Но хоть поела… Может, не всё так худо?

Я перекусила остатками безвкусной каши, через силу глотая склизкие комки. Завтра куплю нормальной еды. И соли… Да, соли очень хочется. Жаль, грибов ещё нет, грибы в любой каше хороши.

Поев, завернулась в одеяло и завалилась на лавку, стоящую у стены. Ужас от пережитого никак не отпускал, между лопаток саднило, ныло плечо, которым меня приложили об стену. Колотило от страха. Не потому, что я, скорее всего, убила этого громилу, а потому, что меня могут найти и отправить за это на каторгу. И тогда мать останется одна. Вот что страшно! Кто о ней позаботится?

Семья от неё отказалась, когда она в подоле принесла меня. В сытые годы с ней вроде бы начала здороваться сестра, но как только наше положение ухудшилось, сразу же оборвала все связи и сказала на пороге не появляться. Кузенам и кузинам запретила с нами знаться. Вот такая у меня тётка, умеет выгоду считать.

Больше пойти не к кому. Деда с бабкой в живых нет. Кроме тётки – ещё трое дядьёв, но они не помогут. Один моряком пошёл, его ещё поди найди. Второй просто сгинул, а третий пожаднее тётки будет: из отчего дома выгнал ту сразу же, как дед с бабкой померли. То есть умерли. Ещё большой вопрос – сами или он помог. Так что к дядьке соваться бесполезно, матушка как-то пыталась, так он даже калитку не открыл, через закрытую послал. А больше пойти не к кому.

До утра я так и не спала, ворочалась с боку на бок на жёсткой узкой лавке. Хоть мы и постелили на неё стёганое одеяло, а всё равно неудобно. Да и спина болела нещадно…

А утром в дверь напористо постучали, и я покрылась липкой испариной, поняв, что за мной пришли.

Глава 4. Зоя

Двадцать пятое цветеня, в день окончания турнира в Альтарьере

Вскочила и замерла в ловушке комнаты. Окно – жалкая щель, в которую не пролезть, дверь одна, никуда не деться.

Допрыгалась зайка Зойка.

– Зо?йчик, открой! Я это… – пробасили за дверью.

Сердце заухало в груди, как взбесившийся филин, когда я узнала голос. Не может быть! И чего ему надо?

Перед глазами каруселью пролетели воспоминания. Первое свидание, когда Трайдар сводил меня на поляну с подснежниками и подарил алую ленту. Первая летняя ярмарка, куда уговорил пойти, невзирая на страх перед ищейками отца. Первый поцелуй в начале лета. Первый танец, когда казалось, что вместе с нами кружатся в вихре мелодии сами звёзды. Первая ночь в лесу, наполненная пряными запахами осени и любовью. Первое предательство, когда на исходе зимы я узнала, что он женится. Первая боль, от которой несколько месяцев не знала, куда деться.

Зойчиком меня называл только он, и я теперь ненавидела это прозвище так же горячо, как ненавидела то, что Трайдар со мной сделал.

Но я не из тех, кто боится глядеть боли в лицо, поэтому распахнула дверь и посмотрела на незваного гостя. Такого же статного и златокудрого, как раньше, разве что немного раздобревшего. Ну так не удивительно. Жена-то кормит, старается.

– Далеко вы забрались… – окинул он взглядом до позорного нищую комнату за моей спиной. – Это, кстати, тебе.

Он протянул мне резной ларец, но я не шелохнулась. Просто смотрела в голубые глаза, бывшие для меня когда-то целым небом, и молчала.

– Зойчик, ты… может, выйдешь? Есть разговор… Только обещай никому не рассказывать.

– Обещаю, – легко согласилась я.

Трайдару я могла пообещать что угодно.

Я вышла и прикрыла за собой дверь. Любопытно было выслушать, хотя я примерно догадывалась, зачем он пожаловал. Говорят, жена его на сносях и плохо переносит беременность. Лежит, мается, на боли жалуется.

– Слушай, тут дело такое … Я знаю, что когда деда Абогара кабальд зашиб, нелегко вам пришлось. И знаю, что стоило подойти к тебе… помочь как-то… Но вот веришь, так стыдно мне было, что даже поглядеть на тебя не мог. Я ж это всё не со зла. Отец пригрозил меня из дома выгнать, когда я о свадьбе с тобой заговорил. А куда мужик без дома? Нищету плодить-то?.. Зойчик, я понимаю, что ты на меня злишься. Но ведь люблю я тебя. До сих пор забыть не могу. А по-другому я не мог поступить. Ты уж прости…

Эти слова разбередили старую рану. Именно их он мне сказал, когда я пришла спросить, врала ли молва, что он с Инкой помолвлен. Оказалось, что молва не врала. Трайдар врал, а молва – нет.

«По-другому я не мог поступить. Ты уж прости…»

Я словно заново это пережила. Казалось бы, столько месяцев прошло, а до сих пор – как ножом под сердце.

Трайдар виновато посмотрел на меня, а потом снова заговорил:

– Мы ж не чужие. Тебе деньги нужны, я понимаю. Я б тебе помогал. Ну… ежемесячно.

– В обмен на что? – сипло спросила я, разглядывая его новую расшитую рубаху.

Небось, жена вышивала, глаза ломала, а он в этой рубахе ко мне пришёл.

Мразь.

– Ну как же… На ласку. Тоскливо мне без тебя. Душа болит. Родная ты мне, – он коснулся рукой моего лица, и я даже не дёрнулась. И даже не залепила ему пощёчину в ответ.

Рано. Слишком рано.

– Деньги мне нужны, это так, – согласилась я, изо всех сил сдерживая злую усмешку. – А что душа болит – понимаю. У меня тоже болит. Нужно с этим что-то сделать, да?

Он воодушевился. Видимо, не ожидал такого ответа. Улыбнулся залихватски, приосанился, упёрся рукой в стену возле моей головы и ласково проговорил:

– Ты бы знала, как я скучал.

– Ты бы знал, как я ждала, что ты придёшь, – также ласково проговорила в ответ.

Трайдар с облегчением выдохнул. Скандала ждал? Не в том я положении, чтоб скандалить по пустякам.

– Подарок-то возьми. Там эти, гребни. И пояс вышитый.

Я взяла. А чего б не взять-то, если дают?

– Матушка болеет тяжело. Деньги на лекарство очень нужны. И на зелье… противозачаточное… – проворковала я, испытующе глядя на предателя.

Даже намёк на беременность его всегда пугал, так что на зелье бывший обычно не скупился. Он и теперь обрадованно кивнул, достал из кармана кошель, хотел вынуть пару монет, но я опередила. Ласково сжала кошель в кулаке, забрала себе целиком и с нежностью сказала:

– Спасибо, Трайдар. Я сбегаю к целителю сейчас, еды куплю, матушку накормлю, потом на работу в Приказ схожу. А ты жди сегодня на нашем месте. Я к вечерней зорьке приду. Обязательно приду.

И улыбнулась, сверкая глазами.

– А сейчас?.. – слегка нахмурился он.

– А сейчас я с матушкой. Уход ей нужен. А вечером приду. Ты только жди. Ну всё, не стой тут, а то ещё увидит кто, донесёт твоей жене.

Кто мог его увидеть в этом закутке под крышей самого захудалого доходного дома? Кому было до него дело на задворках самого злачного квартала Альдарота? Но он опасливо оглянулся и кивнул. Правильно, Инке такое совсем не понравилось бы. А что не нравится Инке, то не нравится и семи её братьям. И как Трайдар вообще осмелился прийти?

Непуганая мразь.

Он кивнул и быстро ушёл, а я заперлась изнутри и залезла в кошель. Негусто. Но лучше, чем ничего. Зато теперь у меня наскреблось целых шесть золотых, а этого уже хватит не просто на зелье, а на приём у целителя-мага. Да, у слабенького, но тем не менее. А значит, мама будет здорова!

Я улыбнулась своим мыслям и принялась за дело. С тоской посмотрела на похудевшее матушкино лицо с запавшими, слезящимися от горячки глазами. Пробудила её от лихорадочного сна, обтёрла, одела в платье и потащила к целителю. На дом-то куда дороже вызвать, а мама хоть вяло, но ноги переставляла. Ослабела совсем. Я с трудом волокла её на себе, но монеты звенели в кармане, а значит, всё будет хорошо.

До лечебницы мы добирались целую вечность. Уж и солнце припекать начало, и улицы заполнились людьми.

Сели в приёмной и принялись ждать. Целитель вызвал нас ближе к полудню, когда обессиленная матушка дремала у меня на плече. Жар от неё шёл, как от печки, но помощь уже близко. Я втащила её в комнату, где среди сотен баночек и пузырьков расположился за добротным столом плешивый кряжистый целитель.

Он осмотрел матушку, поводил над ней руками и сказал:

– Хм. Тут у нас тяжёлый случай воспаления лёгких на фоне чахотки. Понадобится три сеанса лечения, каждый по пять золотых.

Я застыла. Его слова ударили, как лопасть мельницы по голове зеваки.

– Но ведь… пять золотых приём… – нервно сглотнула я. – У меня только пять золотых.

– Барышня, за один присест такое не вылечить. Я с тебя даже денег брать не буду за осмотр, иди, ежели не веришь, к другому целителю. Только поторопись. Жить ей осталось хорошо ежели сутки.

– Какие сутки? – задрожала я. – Она же сюда сама, своими ногами дошла!

– А завтра уже никуда не дойдёт. И в сознание не придёт, спать будет. Нет, ты сюда спорить со мной пришла или чего? Я тебе всё сказал – три сеанса по пять золотых. Не желаешь – уходи. У меня очередь.

– Погодите, – запаниковала я. – А за пять золотых нельзя вылечить? Ну, или как-то… ну… подтолкнуть к выздоровлению?

– Нельзя, – отрезал целитель, недовольно поджав мясистые губы. – Надо три сеанса с разницей в три дня. Ежели сегодня будет первый день лечения, то приводи на четвёртый и на седьмой. А иначе толку не будет. И учти, ежели второй раз ты её не приведёшь, то дней через пять-шесть она скончается.

– А я могу… отработать? За первый сеанс заплатить, а за второй и третий – отработать? – с дикой надеждой спросила я.

– У меня вас таких отработничков – целый полк, да был бы толк. Ежели ты такая работница умелая – дак иди и наймись к тому, кто тебе деньгами заплатит. Мне десяток поломоек ни к чему, – резко ответил целитель.

Я понимала, что он прав, но обидно было до тонтеровых мостиков. Целитель внезапно шагнул ко мне, сгрёб в охапку ворот рубахи и принюхался.

– Вы чего? – дёрнулась я, отодвигаясь.

– От вас обеих плесенью разит, – недовольно буркнул он. – Чахотки у тебя пока нет, но скоро будет, ежели место жительства не смените. Плесень организм изнутри разъедает, нельзя жить с ней рядом. Никаких лекарств не хватит, ежели каждый день ею дышать, – его голос немного смягчился, и он посмотрел на меня почти по-доброму: – Сделаем так. Ты мать оставляй, плати пять золотых. Обычно я за госпитализацию беру два золотых в день, но в вашем случае, так и быть, возьму полтора. Питание, лечение – всё будет обеспечено. На три дня. Через три дня приходи и вноси ещё четыре золотых. Посмотрим, может этого и хватит. Ежели организм крепкий, то, может, она и оправится раньше.

– Тогда вот… шесть золотых… За четыре дня, – благодарно прошептала я. – Спасибо, господин Куранде?р.

– Хорошо. Через четыре дня приходи. Но имей в виду: ежели вернёшься туда, где вы сейчас живёте, то всё по новой начнётся. Ищи другое место. Ежели твоя мать каким-то чудом встанет на ноги за четыре дня, то заберёшь её. Но состояние у неё плохое. Воспаление уже перекинулось на другие органы. Сколько дней у неё жар?

– Десятый пошёл.

– Плохо. Очень плохо. Раньше надо было приходить! Неизвестно, как она на лечение отреагирует, а я – не всесильный. С того света не возвращаю. Ну всё, иди и работать мне не мешай.

Я оставила матушку у целителя и вышла на улицу. До Приказа почти бежала, не хватало ещё, чтоб оттуда уволили за опоздание. Но моего отсутствия никто не заметил. А я мыла полы и усиленно думала. Пыталась придумать, как с неба молока надоить.

Что же делать? Откуда взять столько денег? Не просто на лечение, а на новое жильё, чтоб оно было сухое и желательно зимою тёплое?

В голову ничего толкового не лезло, хотя одна задумка всё ж таки появилась. Если повезёт…

Закончив работу, я вернулась к себе, наскоро помылась, поела, надела чистую одежду и наконец отправилась на свидание с Трайдаром. Только по пути зашла на пять минуточек переговорить с одним старым знакомцем. Он, конечно, удивился, увидев мой цвет волос и стрижку, но спрашивать ничего не стал.