– Крестоносец! – предупреждающе громыхнул Штрауб.
– Просто увидеть! – поспешил объясниться Кай.
– Завтра мы придём на Литургию, – вовремя вклинилась Ева, предотвращая очередной всплеск братской ревности. – Я буду очень рада видеть вас, сэр Кай! Храни Господь вас и ваш чудесный дар! Это большая радость – обрести друга на чужой земле. Не правда ли, Гуго?
Рыжий рыцарь пробурчал что-то невнятное, и Кай наконец покинул уютный дом, выходя на притихшую улицу. Солнце давно перевалило зенит, Тир готовился к вечерним сумеркам и ночному сну. Кай с трудом взобрался на коня, едва удержавшись от болезненного вскрика.
– Может, останешься? – вышедший из дома Штрауб прислонился к калитке, скрестив руки на груди. Янтарные глаза вспыхнули и погасли, как у дикого зверя; сощурились, пряча в глубине зрачков отблески заходящего солнца. – Ты не подумай, сэр Кай, я ничего против тебя не имею. Ты, кажется, славный малый, – грубовато признал госпитальер, – даром, что монах и англичанин.
– С чего ты взял, что я монах? – поразился Кай.
– Сам говорил, что в монастыре жил! – парировал Гуго. – Я слышал! Кроме того, печать у тебя на лице… благообразная, что ли? Давал обет безбрачия, а ну, признавайся?!
Кай улыбнулся и кивнул госпитальеру:
– Увидимся на Литургии, сэр Гуго.
Штрауб недовольно засопел, но Кай уже дёрнул поводья, направляя коня подальше от сумасбродного германского рыцаря. Наверное, сложно быть братом такому сокровищу, как Ева, но Кай не хотел проверять на себе всю мощь его подозрительной ревности. Не сейчас, когда усталость и болезненная слабость липкими щупальцами оплели тело, уговаривая закрыть глаза и сдаться на произвол судьбы.
Кай выехал на одну из оживлённых торговых улиц: купцы собирали товар и закрывали лавки, люди торопились по своим жилищам, припозднившиеся покупатели спешили к ещё работавшим прилавкам; стражники ходили небольшими группками, внимательно и с подозрением вглядываясь в лица горожан.
– Теперь, когда Конрад пал, город беззащитен, – услышал Кай громкий шёпот у одной из лавок. – Ничто более не сдерживает мамелюков от нападения…
– Проклятые мусульмане, – обречённо выругался собеседник. – Надо уходить отсюда на юг, здесь становится всё опасней…
Кай повернулся, смерив взглядом двух переполошенных горожан; дёрнул поводья, пуская коня шагом через нестройные людские ряды. Взгляд его скользил по расступавшемуся перед ним народу, запнувшись лишь раз – о встречный взгляд, направленный на него. Человек нагнул голову, натягивая капюшон поглубже, и крестоносец отвернулся, сделав вид, будто не заметил ассасина. Сабир пропустил его мимо себя и неспешно пошёл вслед за конём, пользуясь образовывавшимся за крупом проходом: толпа не мешала ассасину, а туша коня скрывала от глаз стражников, ищущих убийцу на противоположной стороне улицы.
Они успели пройти несколько кварталов и оказались уже далеко от торговых рядов, прежде чем Сабир нагнал его, перехватывая поводья.
– Ты должен был оставаться на месте, – убийца решительно потянул коня в сторону, сворачивая в узкий проулок. – Думал удрать от меня, крестоносец? А я разузнал кое-что о твоём отце.
Приготовивший презрительную тираду Кай осёкся на вдохе, захлопнул рот и выжидающе посмотрел на ассасина. Сабир скосил на него синие глаза и усмехнулся.
– А ты думал, я был настолько занят своей работой, что забыл про тебя? Вот она, истинная христианская благодетель – порвать в клочья оглашенного грешника и сжечь его останки в священном огне праведного гнева! – ассасин блеснул белыми зубами, но Каю было не до смеха.
– Ты понимаешь, какого человека убил? – с болью выдохнул молодой рыцарь. – И что теперь будет с городом, без его защиты?
– Конрад – не самый влиятельный и не самый выдающийся человек из тех, кого мне довелось убить, – отрезал Сабир. Лицо ассасина превратилось в каменную маску, улыбка спала с лица. Теперь на Кая смотрел тот самый убийца, который собирался прикончить его во внутреннем дворике Акры: безжалостный, равнодушный, и неумолимый, как пущенная в упор стрела. – Но даже они – всего лишь люди. Не лучше и не хуже всех остальных.
– Неужели тебе действительно всё равно, Сабир? – тихо спросил Кай.
– Тебе интересно, что там с твоим отцом, или нет? – резко оборвал его ассасин.
Молодой рыцарь опустил голову. Сабир знал, на какие рычаги его человеческой души нажимать: Кай в порыве нахлынувшего на него отвращения мог отказаться от любой помощи, но мог и наступить на горло своей гордости – и только по одной причине.
– Интересно, – сник крестоносец.
Сабир усмехнулся, сворачивая на нужную улицу. Конь, ведомый его рукой, фыркал, отмахиваясь хвостом от вечерней мошкары, совершенно не заботясь враз ослабевшим всадником. Кай и в самом деле чувствовал себя выжатым и бесконечно уставшим, безвольно, словно скот за хозяином, следуя за направлявшим его ассасином.
– Я узнал, – не стал томить его Сабир, – что несколько раненых крестоносцев попались сарацинам вблизи Сайды. Их повезли в Иерусалим – на продажу или на казнь. Если твой отец жив – он должен быть с ними. Если ему удалось бежать – правду мы сможем узнать только от крестоносцев, которым посчастливилось – или не повезло – выжить.
– Как? Если их пленили?..
– Доберёмся до Иерусалима – узнаем, как, – отмахнулся Сабир. – У меня есть глаза и уши в городе. Не переживай, крестоносец! Со мной не пропадёшь…
– А если отец в плену? Или убит? – не мог успокоиться Кай. – Кто с тобой расплатится?
– Если лорд Ллойд не оплатит мои труды… – Сабир на секунду задумался, – тогда я продам сарацинам тебя! Эй, крестоносец, я пошутил! А-а, шайтан!..
Сабир отпустил поводья, поддерживая окончательно лишившегося сил Кая, медленно кренившегося набок, и вскочил на коня позади него, вновь нащупывая брошенную узду. Им повезло, что улица обезлюдела, и далеко ехать не пришлось: убежище находилось поблизости. Остановившись у нужных ворот, Сабир спрыгнул наземь, тут же подставив руки, чтобы удержать бледного, как смерть, крестоносца. Ему пришлось дёрнуть рыцаря на себя, вытаскивая из седла, и, перебросив его руку через плечо, протащить Кая к калитке.
– Сын шакала! – выругался Али, как только Сабир перешагнул порог вместе с бесчувственной ношей. – Твой рыцарь был на площади! Он видел! Он знает!
– Займись конём, – ровно попросил Сабир, укладывая Кая на подушках. – И принеси воды.
Али захлопнул рот, дико глянул на скинувшего капюшон убийцу и молча вышел из дома. Сабир не обманывался на его счёт: Али успеет высказаться позже, его горячность давно стала притчей во языцех среди ассасинов. Впрочем, безумцем Али тоже не был и прекрасно знал, когда следует остановиться. Портить отношения с Сабиром, который считался одним из лучших убийц Шейха, он не собирался.
– Вот, – Али вошёл в дом, поставил большой кувшин воды рядом с подушками. Присел на корточки, настороженно наблюдая, как Сабир стягивает монашеский балахон с рыцаря, принимаясь разбинтовывать левое плечо. – Шайтан! – снова выругался Али, но уже гораздо тише: болезненные прикосновения Сабира тревожили Кая, и молодой рыцарь метался на подушках, пытаясь увернуться от чужих рук. – Скажи мне, потому что я не понимаю, Сабир! Он ранен, избит, слаб и бесполезен. Зачем он тебе?
– Он знает то, что нужно мне, – коротко ответил ассасин, накладывая свежую повязку на больное плечо рыцаря.
– Так заставь его говорить! Узнай, что тебе нужно, и убей! Так будет гораздо проще, разве нет? – Али заглянул в смуглое лицо товарища почти умоляюще.
Сабир долго не отвечал, и Али уж решил, что ответа он так и не дождётся, когда ассасин наконец разомкнул губы:
– Он мне жизнь спас.
Али едва воздухом не поперхнулся, подозрительно уставившись на лысого убийцу. Пояснений не последовало, и он вновь осторожно подал голос:
– Ну и что? Ты отдал долг, вытащив его живым из пустыни. Ты ничего не должен ему, Сабир. И не был должен, даже если бы он тебя трижды спас. Разве не этому учит нас Горный Старец? Истины нет, и дозволено всё…
– Я помню, чему учил меня отец, – отрезал Сабир. – И хотя я был с ним не всегда согласен, я смотрю на мир другими глазами, чем вы. Шейх знал это, принимая меня. Тебе тем более придётся смириться. Крестоносец идёт со мной. Я так решил. Это всё.
Али рывком поднялся, сделал несколько порывистых шагов от стены к стене, затем резко остановился, запуская руку за пояс.
– Вот, – стараясь, чтобы его голос не дрожал от гнева, выговорил Али. – Когда ты ушёл, принесли письмо от Старика. Для тебя. Должно быть, новый заказ.
Сабир, не глядя, протянул руку, развернул тщательно сложенный листок, пробегая глазами текст. Шейх писал на франкском – немногие знали европейскую письменность, и Али не был исключением. Зато франкский прекрасно знал Сабир, так же, как арабский, семитский и все местные диалекты. Письмо мог прочесть только он, и именно на это рассчитывал Горный Старик.
– Я угадал? – нетерпеливо потребовал Али. – Новый заказ?
Сабир сложил листок, пряча его за поясом. Лицо его не переменилось, когда он выпрямился, укрывая Кая покрывалом, и поднялся на ноги. Внимательный взгляд скользнул по расслабленному лицу, задержался на пульсировавшей у виска жилке.
– Нет, – медленно выговорил ассасин, не отрывая взгляда от крестоносца. – Скорее, уточнение старого.
***
Кай проснулся от бесцеремонного пинка под рёбра. Когда крестоносец, охнув, открыл глаза, то первым, кого он увидел, оказался Сабир. Араб разглядывал его столь пристально, что Каю стало не по себе.
– Что? – хрипло спросил крестоносец.
– Ничего, – в тон ему откликнулся араб и внезапно улыбнулся. – Спишь больно тихо. Вот, подумал, не помер ли ты часом.
– Время! – вдруг вскинулся Кай, подрываясь на ноги. Боли в простреленном бедре даже не почувствовал, с тревогой оглядываясь на единственное в комнате оконце. – Литургия, я ведь обещал прийти на Литургию!
– Кому? – внезапно заинтересовался Сабир. – Уж не тому ли очаровательному рыжику с его невзрачной сестрицей? М-м?
– Ты откуда знаешь? – поразился Кай. – И Ева вовсе не невзрачная!
– Ева, значит, – улыбнулся ассасин. – Ну-ну.
– Мне нужно идти, – заторопился Кай. – Я должен там быть!
– Понимаю, – усмехнулся ассасин. – Постой, крестоносец! Я тут раздобыл кое-что… насколько мне известно, у вас не принято приходить на службу в заляпанной кровью одежде? Вот, возьми! И умыться не забудь – уж если твоя Ева и взглянет на тебя, то она, по крайней мере, не должна испугаться. Приведи себя в порядок, рыцарь, – и Сабир вновь усмехнулся, глядя, как Кай вспыхнул, принимая у него из рук чистую одежду.
– Спасибо, – поблагодарил крестоносец.
Сабир терпеливо дождался, пока Кай наденет свежую рубаху и штаны, и протянул белый балахон – наподобие того, который носил сам.
– Накинь, – посоветовал ассасин. – Ни к чему тебе лишнее внимание, поверь. Даже в христианском городе.
Кай не стал спорить, накинул балахон убийцы, повесив поверх него кожаную перевязь с мечом, и наскоро ополоснул лицо и руки в стоявшей у входа жестяной миске.
– Джигит! – поцокал языком Сабир, окинув его взглядом. – Только беленький слишком…
– Я пойду, – пропустил сомнительный комплимент мимо ушей Кай. – Не хочу опаздывать.
– Э, нет, – внезапно разрушил его планы ассасин. – Всю жизнь мечтал побывать на этой вашей службе! Когда ещё такой шанс представится! Я иду с тобой.
– К-как? – Кай проводил спокойного убийцу ошарашенным взглядом: Сабир остановился у двери, всем видом демонстрируя готовность идти с ним. – З-зачем? Ты ведь… не христианин! Да тебя проклянет весь мусульманский мир, если узнает об этом!
– Мне нет дела до мусульманского мира, – внезапно прервал его ассасин, меняясь в лице. – Как и до христианского лицемерия. Ничто не истинно, крестоносец! Все проповедники – лгуны, и все боги мертвы! Я не видел ни Аллаха, ни Христа во всех тех безумствах, которые творились с их именами на устах! А ты? Давай, соври мне, крестоносец! Ты видел своего Бога?
– Бога я действительно не видел, – сглотнув, ответил Кай. – Но всякий раз чувствовал – на Божественной Литургии, во время Святого Причастия, в каждой молитве, в каждом слове… Я долго жил при монастыре, Сабир. Мне не хватало семьи, я тосковал по брату, скучал по отцу… но когда он забрал меня с собой, Бога мне стало не хватать ещё больше. С того дня, как я покинул монастырь, каждый шаг уводил меня всё дальше от Его Божественной любви. Я жил с Богом и без Него, Сабир, мне есть, с чем сравнить. Без Его любви жизнь тяжела и безрадостна…
– И, конечно, Его любовь вдохновила жадных правителей с запада послать на наши земли толпы алчных и безбожных варваров с крестами на груди, – саркастически заметил Сабир. – Ох, оставь свои красивые слова, сэр Кай! Я всё это уже слышал, и ничему этому не находил подтверждения. А уж я искал, поверь мне! Всё думал, что Горный Старик ошибается, как заблуждался мой отец, как обманывались остальные… но пока что лишь его слова мне не удалось опровергнуть. Ничто не истинно, сэр Кай! И всё дозволено…
– Но…
– Но если ты не заткнёшь свою проповедь за пояс, мы рискуем опоздать к твоей прекрасной Еве… то есть, конечно же, опоздать на службу, – сощурив на него насмешливые синие глаза, поторопил его Сабир.
Спорить было, похоже, бесполезно: убийца уже всё решил. Кай вышел из дома с тяжёлым сердцем. Несмотря на оказываемую ему помощь, он по-прежнему не верил молодому арабу.
– Что, если Гуго тебя узнает? – использовал Кай последний аргумент, забираясь на коня. – Он же тебя видел!
Сабир вскочил в седло соседнего скакуна – не иначе, разжился у Али – и тронул поводья, задавая направление. Каю оставалось лишь поспевать за самоуверенным арабом.
– Нет, не видел, – почти весело откликнулся Сабир, выезжая на главную улицу. – Твоя Ева, может, и разглядела, а рыжик не присматривался.
– Прекрати называть её «моей», – слабо запротестовал Кай. – И как же тебя представить?
– Лучшим другом, – рассмеялся Сабир. – Дыши спокойнее, крестоносец! Я – твой проводник. Из местных. Так и говори – мол, попутчик, Сабир. Видишь, даже врать не придётся.
Кай промолчал. Врать, может, и не придётся, но и сказать всю правду тоже не получится. Впрочем, Сабир вряд ли задумывался о таких тонкостях; сам Кай тоже не стал, справедливо рассудив, что если ничего не изменить, то и отношения портить незачем.
У храма было людно. На чтение утренних Часов они всё же опоздали, так что, спешившись и подойдя ближе к распахнутым дверям, оба услышали едва различимый в переполненном храме глас епископа:
– Dignum et iustum est…*
(*Благословен Бог вовеки…)
Привстав на цыпочки, Кай вытянул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как распахнулись царские врата – Литургия началась.
Не было никакой возможности протолкнуться в битком набитый храм; казалось, весь город пришёл на службу. Каю удалось пробиться к входу, и недовольная толпа тотчас прижала его к косяку одной из распахнутых дверей. Рыцарь не жаловался: отсюда, по крайней мере, он мог хотя бы слышать то, что происходило у алтаря. Рассмотреть же ни духовенство, ни верующих внутри не представлялось возможным, и Кай загрустил: похоже, ему так и не удастся повидать брата и сестру Штрауб. Сабир затерялся где-то в толпе, и крестоносец оказался предоставлен сам себе, на что не жаловался: по крайней мере, можно было погрузиться в службу и священные тексты, не чувствуя на себе насмешливых взглядов ассасина.
Ему очень повезло оказаться на воскресном богослужении, и Кай лишь сожалел, что не сумел исповедоваться накануне, и оттого не мог теперь приступить к Причастию. И всё-таки он был в храме. Впервые за долгие, долгие месяцы он присутствовал на Литургии – пусть на пороге, пусть тесно прижатый к двери – и беззвучно повторял слова молитвы вслед за священником.
– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium…** – грянул храм, и Кай сложил руки, с улыбкой повторяя слова любимой молитвы вслед за всеми.
(**Верую во единого Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого…).
– Et in unum Dominum Iesum Christum, Filium Dei unigenitum, et ex Patre natum ante omnia saecula. Deum de Deo, lumen de lumine, Deum verum de Deo vero, genitum, non faktum, consubstantialem Patri: per quem omnia fakta sunt…***
(***И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого всё сотворено…).
Толпа у ворот нестройно качнулась, и грузный горожанин пихнул Кая в левый бок, наваливаясь едва ли не всем весом. Крестоносец охнул, поперхнувшись на вдохе, схватился за раненое плечо. Мужчина не замечал распластанного по створке двери рыцаря – вытянув шею, старательно картавил всеобщую молитву.
– Et in Spiritum Sanctum, Dominum et vivificantem: qui ex Patre Filioque procedit…**** – сумел выдавить Кай, прежде чем давление толпы стало совсем невыносимым.
(****И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца исходящего…).
– Посторонись.
Кай узнал голос Сабира, но повернуться не смог – слишком крепко был прижат к двери.
– Посторонись, говорю, – повторил убийца, и его голос, холодный, как сталь, странным образом был различим в общем гуле. По крайней мере, обращение совершенно точно услышал тот, кому оно предназначалось. Грузный мужчина удивлённо вздрогнул, переводя взгляд на мужчину в белом балахоне, и поспешил почему-то выполнить приказ, втягивая живот и отстраняясь настолько, насколько позволяли окружившие его прихожане. Кая дёрнули за локоть, оттаскивая от двери, и крестоносец лишь теперь смог увидеть прокладывавшего в толпе дорогу ассасина, уводившего его всё дальше от храма.
– Сабир, нет, – запротестовал Кай, но убийца не слушал – последний рывок, и оба оказались у местного стойла, где привязали своих лошадей. – Там же… служба… ещё не закончилась!
– Для тебя – закончилась, крестоносец! – отвязывая своего коня, отрезал араб. – В такой рубке даже здоровому дурно станет, что уж говорить про тебя. Твоей Еве тоже нехорошо; рыжик сейчас пытается вывести её из храма. Здесь и встретимся.
– Ты откуда знаешь? – поразился Кай.
Сабир хмыкнул.
