Они замолчали, слушая, как за перегородкой звякнул кто-то из персонала – то ли убирал витрину, то ли досчитывал товар. В Вере жила редкая порода спокойствия: она не спешила и всегда наблюдала, не торопясь с выводами. Григорий видел, как с каждым новым фактом у неё в голове складывается карта города, где улицы упираются в тупики и закрытые дворы.
– Ты знаешь, что у Елены есть компромат на большинство этих людей? – спросила она, понизив голос.
– Догадывался, – сказал Григорий. – Но какой смысл держать всех на крючке, если сеть всё равно порвётся рано или поздно?
Вера задумалась:
– Смысл – в моменте, когда можно выдернуть сразу несколько жизней. Елена хороша в этом. Она никогда не даст утонуть одной проблеме – цепляет сразу три, чтобы никто не догадался, что всё началось с неё.
– И у тебя есть что-то про неё? – осторожно спросил Григорий.
Вера покачала головой:
– Про Елену нет. Она слишком чисто работает. Но вот про её «друзей» – горы. Например, у главного городского судьи дети торгуют валютой с подставного ларька, а у директора школы – любовник в Самаре. Даже у священника есть брат, который был осуждён за кражу и вернулся под чужим именем.
– Где ты всё это берёшь?
Она показала пальцем на ухо:
– Слушаю. Много слушаю. А иногда просто смотрю, кто как заходит и выходит.
Он почувствовал, что с ней можно говорить всё, не опасаясь, что слова уйдут дальше витрин.
– Мне нужно, чтобы ты подсказала, как убрать одну из сестёр с радаров, – сказал он. – Не навсегда, просто чтобы стала невидимкой хотя бы на месяц.
Вера посмотрела на него серьёзно, потом кивнула:
– Для этого нужны две вещи: чтобы она сама захотела исчезнуть, и чтобы нашёлся кто-то, кто внятно объяснит остальным, почему её не видно.
– Думаешь, получится?
– Ты ведь не о Лизе? – уточнила Вера.
– Нет, – сказал он. – Про Софью. У неё завтра экзамен, и, если она его завалит, эффект домино будет идеальным.
Вера снова улыбнулась – с оттенком женской гордости:
– Ты учишься быстро. Лучше многих, кто тут живёт десятилетиями.
В этот момент в салоне зазвонил телефон. Вера схватила трубку, выслушала пару секунд, потом повернулась к Григорию:
– Тебя ждут к ужину, – сказала она. – Говорят, будет важный гость. Иди, а я подброшу кое-что в чат – пусть Софья получит свой сюрприз.
Он хотел уйти, но задержался на полшага.
– Почему ты помогаешь мне?
Вера не ответила сразу. Во взгляде было то напряжение, которое появляется, когда решают плыть против течения.
– Потому что, если здесь кто-то научится быть честным с собой, – сказала она, – этот город не сразу его сожрёт.
– Спасибо, – сказал Григорий.
– Помни, – прошептала Вера, целуя его на прощание, – в Ситцеве каждому есть что скрывать. Даже тебе.
Он вышел в ночь, где стеклянный фасад салона отражал его, как тень без оболочки. Он шёл по улице и знал: теперь у него есть не только слабости врагов, но и человек, который умеет их превращать в силу.
Вечерняя трапеза с гостями у Петровых всегда была спектаклем особой жестокости: каждое действие репетировалось заранее, каждое слово звучало с точностью удара гонга, а лица даже у домашних блестели воском – не столько от света люстры, сколько от внутренней напряжённости. Сегодняшний гость был не просто посторонним: с той минуты, как Роман Скорпулезов переступил порог особняка, все ощутили в воздухе хлористый запах чужого порядка.
Он вошёл в зал медленно, будто привык к тому, что его появление замечают с первой секунды. Высокий, широкий, с гладкой лысиной, которую он не стыдился, а подчёркивал дорогим, хоть и слегка демодированным костюмом цвета сгоревшего сахара. На лацкане – тонкая серебряная булавка, возможно фамильная. Лицо Романа имело оттенок румянца, как у людей, которые либо много пьют, либо всегда рады рассмешить собеседника; но в глазах – особая желтизна, предательница душевного спокойствия.
– Вот он, – с некоторой усталостью произнесла Елена, поднимаясь со стула. – Роман Львович, проходите.
Он кивнул, скользнул взглядом по столу, словно прикидывал, как расставить фигурки на чужой шахматной доске, и опустился на свободное место. Улыбнулся сёстрам, но в улыбке было больше иронии, чем дружелюбия.
– Это наш новый член семьи и сотрудник, Григорий, – представила его Елена. – Сын моей дорогой покойной подруги.
Роман повернулся к Григорию так резко, что на миг показалось: он сейчас спросит что-то неприличное. Но вместо этого внимательно оглядел молодого человека, задержал взгляд на руках, затем на лице и только потом, будто нехотя, произнёс:
– Я хорошо знал твою мать, – сказал он, и на секунду улыбка исчезла. – Она была женщиной, которой не хватало этого города.
– Не уверен, что ей вообще чего-то не хватало, – осторожно ответил Григорий, не отрывая взгляда от тарелки.
– Наверное, ты прав, – сказал Роман. – Но у каждого в жизни случается момент, когда хочется остаться навсегда. В вашем случае, – он подмигнул Елене, – похоже, Ситцев и есть такое место.
– Переезд был необходим, – сказала Елена. – Тут и работа, и люди – всё по-другому.
– О да, – кивнул гость, – люди в Ситцеве особенные. Они умеют переживать и не умеют забывать.
В этот момент Софья неловко поправила причёску, Лиза посмотрела в пол, а Маргарита, наоборот, вперилась взглядом в Романа, будто хотела сравнить его с кем-то из энциклопедии.
– Чем вы сейчас занимаетесь, Роман Львович? – спросила Маргарита, явно напрашиваясь на взаимный разбор.
– Всё так же, – сказал он. – Поддерживаю порядок, помогаю друзьям решать проблемы. Иногда консультирую, иногда просто слушаю, как они сами себя закапывают.
Он хохотнул, не скрывая удовольствия. За столом вновь повисла пауза: никто не знал, шутка это или угроза.
Гриша почувствовал, как внутри начинается осцилляция – сердце билось слишком быстро, кровь будто кипела оттого, что этот человек мог знать о его прошлом больше, чем хотелось бы.
Елена взяла инициативу:
– Роман приехал по делам. В Москве он – тот человек, к которому идут, если на горизонте появляется серьёзный конфликт.
– Вы же понимаете, – перебил Роман, – что в нашем деле конфликты – не минус, а средство производства. Кто не умеет ими управлять, не выживет ни в бизнесе, ни в семье.
Он повернулся к Григорию:
– А ты как думаешь?
– Думаю, в семье всё решается за столом. Как сейчас, – сказал Григорий. – Главное – не пролить лишнего.
Роман тихо рассмеялся и кивнул:
– Мать твоя так бы и ответила, – одобрил он. – Чувствуется порода.
Потом ужин шёл по инерции: ели, пили, перекидывались репликами, но каждый уже был занят своим. Лиза почти не смотрела по сторонам, Софья нервно теребила ткань скатерти, Маргарита держала лицо, но правая бровь всё чаще вздрагивала при каждом слове Романа.
Лиза в какой-то момент спросила:
– А вы были знакомы с Мариной, матерью Григория?
– И не только знаком, – сказал Роман. – Я, между прочим, был свидетелем на их свадьбе. А потом, как это часто бывает, судьба развела в разные стороны.
Он говорил так, будто ждал, что его перебьют, но все слушали, затаив дыхание.
– Было время, когда мы с Еленой и твоей матерью работали вместе. И не только в офисе – были настоящие авантюры. Стыдно вспоминать, но было круто.
Григорий впервые за вечер позволил себе улыбнуться. Слова «работали вместе» он уже слышал – и от Веры, и от других, – но никогда не получал подтверждения прямо из уст участника этих «авантюр».
– Были ли среди этих авантюр те, о которых здесь не принято говорить? – спросил он, немного рискуя.
Роман широко раскрыл глаза:
– Молодец, – сказал он. – Не все осмелятся спросить такое за столом, где все могут оказаться родственниками.
– Такие вопросы надо задавать вовремя, – сказал Григорий.
– Да, – поддержал Роман. – А то потом будет поздно.
В этот момент Елена сжала в руке салфетку так крепко, что на ногтях проступила белизна.
– К сожалению, мы тогда не думали, что всё так обернётся, – сказала она. – Но теперь, когда вы оба здесь, наверное, можно и поговорить открыто.
– Всё когда-нибудь всплывает, – философски заметил Роман. – Особенно в городах, где ничего не тонет по-настоящему.
Он медленно отодвинулся от стола, посмотрел на часы и сказал:
– Я, пожалуй, пойду перекурю. А потом – если Григорий не против – поговорим пару минут.
– Конечно, – сказал Григорий, стараясь выглядеть так, будто для него это нормально.
Они вышли в коридор, где воздух был плотнее, чем в зале: здесь не было ни запаха вина, ни тени свечей, только пыльные отблески старины и слабый гул от телевизора где-то на втором этаже.
Роман подождал, пока они останутся вдвоём, затем произнёс:
– Я скажу сразу: то, что случилось с твоей матерью, – не просто история про неудачу или ошибку. Там всё было сложнее. Не буду врать: мы с ней иногда ссорились, иногда работали на разные стороны. Но, поверь, если бы я знал, к чему это приведёт…
Он замолчал, будто надеясь, что Григорий подхватит.
– Вы не ответили на ужине, – сказал тот. – Были ли среди ваших авантюр те, о которых не принято говорить?
– Были, – выдохнул Роман. – Иногда казалось, что и выхода из них нет. Елена тогда сделала ход, который спас её бизнес, но, может быть, стоил кому-то жизни.
Он внимательно посмотрел на Григория, ища малейший намёк на реакцию.
– Если ты что-то хочешь знать, – тихо сказал он, – спрашивай прямо.
Гриша почувствовал, как во рту пересохло, но всё равно спросил:
– Правда ли, что моя мать пыталась сорвать сделку, которая могла обрушить всю вашу группу?
Роман кивнул:
– Правда. Но не потому, что хотела нас подставить. Она просто не умела иначе. Для неё справедливость была не словом, а действием.
– А вы?
– А я был тогда слишком молод и слишком зол, чтобы понять, что на свете есть вещи дороже денег. Сейчас, когда смотрю на всё это, думаю: если бы мог вернуть время – повёл бы себя иначе.
– Почему вы тогда не остановили Елену?
– Потому что я её боялся, – честно сказал Роман. – Она была слишком хороша для мира, в котором мы жили. И она никогда не проигрывала.
Пару секунд они просто стояли, не говоря ни слова. Потом по коридору прошёл чёткий каблучный темп, и появилась Елена. Она улыбалась, но улыбка была такой, как у людей, которые только что отмахнулись от собственной паники.
– Вы здесь? – спросила она. – Я как раз собиралась предложить выпить на дорожку.
– Сейчас подойду, – сказал Роман.
Елена посмотрела на Григория с выражением, будто только что выиграла спор у самой смерти.
– Завтра обязательно загляните к нам в салон, – сказала она. – У нас есть кое-что из старой коллекции, что вам понравится.
– Не сомневаюсь, – мягко сказал Роман. – Всегда приятно наверстать упущенное.
Он задержался на секунду, наклонился к Григорию и сказал вполголоса:
– Будь осторожен. Иногда даже самая честная игра оборачивается против тех, кто верил в неё по-настоящему.
Гриша кивнул, ничего не ответив. Он смотрел, как Роман удаляется, а Елена уводит его под руку, и думал: в этом доме никогда не бывает честных ответов, даже если тебя об этом просили.
Вечер закончился быстро: никто не стал пить «на дорожку», все разошлись по комнатам, будто боялись столкнуться в коридоре. В тишине особняка Григорий слышал, как на втором этаже кто-то нервно щёлкает пальцами, внизу скрипит дверь кладовки, а в кухне кто-то – возможно, Лиза – разбивает кружку о край раковины.
Он лёг на кровать и впервые за долгое время не включил свет. В голове ходили фразы Романа, и все они были о том, что иногда проигрывать приходится даже тем, кто всегда был прав. Он понял: завтра всё изменится, и каждый в этом доме почувствует это на себе.
Утро следующего дня было разлито по улице ледяным раствором: всё в городе походило на старую вывеску – цвета будто выгорели, но где-то глубоко под пластами серого жила электрическая жизнь. Именно это первое почувствовал Григорий, когда подошёл к салону. У входа дежурили две полицейские машины – одна с проблесковыми маячками, другая просто так, для веса. Мигающий свет отражался в окнах ювелирной витрины, и казалось, что украшения внутри обретали новую, почти омерзительную ауру.
Он остановился на секунду, чтобы впитать обстановку. Маргарита нервно ходила между дверью салона и лестницей на второй этаж, раз за разом подбирая платок к шее, будто пыталась спрятать нарастающую дрожь в голосе. Елена стояла внутри, спиной к выходу, и разговаривала с кем-то из следователей: голос у неё был ровный, но поза – чужая, будто она пыталась стоять сразу на двух параллельных линиях.
