Если говорить о человеке, который, например, меняет страну, то в этом коме должно быть как можно больше того, к чему человек прирос: может быть, сфера деятельности, может быть, расширенная семья, может быть, какие-то мелочи – детские игрушки, хобби и т. д. Крупномер, несомненно, будет со временем прорастать корнями и в новую среду, но этот ком земли из старого места поможет ему адаптироваться на первых порах. Чем он больше, тем лучше.
Подрезаем крону. Второе правило заключается в том, что при пересадке крупномер немного подрезают, потому что, чтобы он прижился, он не должен быть слишком уж большим, и временно придется принять свое некоторое уменьшение. Подрезая крону, мы знаем, что укоренение даст новые листья и почки. Крупномер становится саженцем и дичком.
Ни один живой организм не понимает, зачем ему расти, если он и так большой. Усиленный, ускоренный рост, поиск питания, движение возникают, лишь если есть простор, куда расти.
Пересаживать крупномер рискованно. Однако, если этого не делать, можно остаться пеньком или стать могильным камнем на несколько десятков лет раньше.
Многим клиентам я говорю о том, что они не могут оставаться в прежних социальных ролях, сохранять всю важность и весь пафос, которые защищали их в прежних декорациях. Это балласт, с которым невозможно прижиться на новом месте. Если правильно себя «подрезать», оставив то живое, в чем есть потенциал к росту, со временем на хорошей почве можно отрастить новую крону – гуще прежней – или не отращивать, если не хочется.
Шевелим ветками. При пересадке крупное дерево нуждается в длительной адаптации – каждым корешком, медленно, с чувством. То же самое происходит и с человеком при смене среды. В течение пары лет не нужно ждать роста. Крупномер начинает врастать, когда он разными корешками, разными листиками чувствует тонкие движения – то воздуха, то почвы.
Оживать надо начинать символически. Чувственный опыт важен для максимально эффективной адаптации. Чувственные ощущения в данном случае – это мелкие корешки, которым надо прорасти в новую среду.
Здесь нравится запах, там красивый вид, тут твоя личная пекарня, там ты пошел, с каким-то человеком встретился, пошутил, там встретил на вечернем маршруте какую-то собаку, с хозяином которой ты знаком. Переживаешь все это, дышишь, живешь и становишься частью ландшафта.
Г. переехал по работе в Катар и не может избавиться от ощущения, что в этом месте для него нет ни места, ни воздуха. «Я будто бы задыхаюсь все время – все лучшее осталось дома: и дача, и друзья, и свобода, а здесь только ветер песок гоняет», – жалуется Г. Мы начинаем разбираться, как проходил переезд, и скоро становится ясно, что сразу после переезда Г. сконцентрировался на рабочих задачах и успехах, полностью отбросив все, что связано с ощущениями, эмоциями и приятными мелочами жизни. Дисбаланс в пропорции между социальным и чувственным неминуемо увеличивает тревогу.
Зачем выдирать себя с корнями. Некоторые крупномеры боятся себя пересаживать, другие, наоборот, нигде не могут укорениться и каждые несколько лет выдирают себя с корнями и тащат на новое место или в новую сферу деятельности.
Небольшой диалог с В., сыном военного, который привык переезжать в детстве.
«Ваш папа военный, советский офицер. Ни кола ни двора, сегодня здесь, завтра там. Вот вы и продолжаете эту семейную традицию».
«Да, был период с родителями, когда мы переезжали, путешествовали. До достаточно зрелого возраста у родителей тоже не было базы. В моей картине мира есть две модели. Одни инвестируют постоянно в гнездо, прекрасно себя чувствуют: квартира, дом, дача, машина, хороший диван, телевизор, быт; а есть люди, к которым я себя отношу, это больше про эмоции, ощущения, про то, что можно с собой забрать».
«Представьте, что вы дерево-крупномер. Вот вы так классно выросли. Потом вы вдруг решили взять этот крупномер и в новое место пересадить. Пять лет там крупномер пожил, а у него уже корешки, связи со всем. Опять крупномер вынули и опять на новое место. И вот так у крупномера примерно четыре-пять пересадок за какое-то ограниченное время. Если у вас в запасе четыреста лет – это нормально. А если немножко поменьше?»
Жизнь начерно. Некоторые, чтобы чувствовать себя саженцем, пытаются вечно организовывать себе дискомфорт. Это можно делать разными путями, например все время учиться, не пытаясь применять знания, потому что их все время не хватает и нет уверенности в том, что в реальной жизни удастся хорошо вырасти. Другой путь: как незадачливый садовод из басни, постоянно выдергивать кустик и осматривать корешки, проверяя, как оно растет. Засохнуть не засохнешь, но будешь оставаться вечно голым ободранным прутиком. Первые 70 лет готовимся к жизни, а потом 210 живем на всю катушку. Пока живешь на чистовик, надо быстро бегать, начальству нравиться, все впереди, квартира съемная, ничего своего не надо, волка ноги кормят, и все немного не по-настоящему. От этого возникает ощущение молодости, бодрости, свежести и голода. Если укорениться, то, кажется, сразу завянешь и скиснешь. В этом есть мобильность и драйв. Но есть в таком способе жить и большие минусы. За «сейчас хорошо, а будет лучше» легко не дождаться этого «лучше», не реализовать себя, не принести плодов. Вечная юность голым прутиком без корней – это не лучший транзит, а застревание в привычной роли, парадоксальный страх роста, который стоит преодолеть.
Баобаб, орешник или сосна? Школа была не ахти, но М. была звездой, отличницей и медалисткой, председателем совета дружины. В школе у М. был свой кабинет. Есть такое известное римское высказывание, что лучше быть первым в деревне, чем предпоследним в городе – или наоборот. М. выбирала быть первой в деревне: брала себе плохонькое место, в нем классно вырастала и перерастала его. Приходила на полянку, где есть место для куста орешника, и вырастала там в баобаб. Так по этой формуле и росла, начиная со школы. Я же баобаб? Стопроцентный баобаб. Так я опять куда-нибудь пойду и притворюсь саженцем орешника. Меня возьмут, а я раз – и вырасту в баобаб. Непрестижный вуз, где вновь стала самой лучшей. Фирма, в которой ее отдел перерос основную конструкцию.
Человек всегда движется в двух плоскостях: субъективной и реальной.
Транзит? Предлагать себя не орешником, а строевой сосной как минимум, которая имеет опыт, как дерево-крупномер, серьезных пересадок. При пересадке М. сможет довольно быстро адаптироваться, но только если признает, что она уже выросла, и пересадит себя по всем правилам.
Расти не вверх, а в стороны. Деревья не растут до неба. Но у каждого из них есть ветви, которые тянутся в разные стороны. Дерево может пережить ураган или удар молнии. Иногда теряет половину своей кроны, иногда неблагоприятные условия заставляют его пригнуться к земле, но тем не менее дерево растет.
По тем же законам устроены и человеческие изменения. Это не линейный рост вверх, который обречен в какой-то момент прекратиться, а постоянный процесс, в ходе которого отсыхают или ломаются одни ветки, но из пробивающихся почек образуются и зеленеют другие.
Вот почему тезис «может быть только хуже» нереалистичен. Это такая же иллюзия, как и оптимизм «мыслящих позитивно». Только у них иллюзии радужные, а тут мрачные. Ни те ни другие не имеют к действительности никакого отношения и не помогают нам видеть будущее. Радужные иллюзии не дают принимать меры предосторожности, мрачные – двигаться вперед.
Мы не сможем полностью избавиться от наших иллюзий, как радужных, так и мрачных, да и не должны этого делать. Но что точно стоит попробовать, так это не позволить неоправданному пессимизму помешать нам растить новые ветки – изменяться самим и менять мир вокруг.
Метафора мирового дерева. Вообще, дерево – это отличная метафора не только для самого человека, который растет, но и для его пути. Когда думаешь о жизни в «древесной» парадигме, появляется иное понимание, чем если мыслишь в терминах дорог, развилок и перекрестков. Мы можем идти только по одной дороге и должны выбирать, – но дерево-то растет сразу во все стороны, оно пускает соки и в главные, и в побочные ветки.
Транзит меняет форму нашей кроны, побочные ветки становятся главными, и наоборот. Новая почва и новые условия формируют нас по-новому. Но мы остаемся тем же самым деревом.
Иногда только на новой почве мы по-настоящему развиваем свой потенциал. И обнаруживаем, что новый климат гораздо благоприятнее для роста и позволяет вырасти сильнее, чем если бы мы остались «дома». (Транзит, как мы помним, не только территориальное понятие.)
Любовный напиток
На новом ветру. Когда я говорил о крупномере, то упомянул, что «человеческое дерево», чтобы прижиться на новом месте, должно не только впиваться корнями в почву и получать из нее питательные соки, но и шевелить ветками в новом воздухе. Человек осваивается в новом окружении через множество микровзаимодействий. Эти маленькие взаимодействия очень важны. И потому очень важно развить у себя необходимое самоощущение для таких взаимодействий. Это самоощущение, желание шевелить ветками на новом ветру вполне естественное. Однако многие пересаженные крупномеры слишком одеревенели, так что кажутся сами себе камнями. Это мешает транзиту. Чтобы помочь себе, нужно на эти легкие взаимодействия специально настроиться.
Социальный груминг у обезьян. Это способ общения, свойственный из всех животных именно приматам. Копаясь в шерсти друг друга, обезьяны удаляют паразитов и соринки. Но груминг – не только помощь в наведении чистоты, но и, главным образом, социальное взаимодействие. Путем груминга обезьяны могут выразить друг другу симпатию, извинения, подчиненность и другие отношения или эмоции. Кто именно и кому именно позволяет себя вычесать, зависит и от ранга, и от доверия конкретной обезьяне. Груминг снимает тревогу в стае. Тревогу у особей в человеческой стае снимают микросоциальные взаимодействия.
Микросоциальные взаимодействия у людей. Люди не вычесывают друг у друга соринки из волос, для нас физические прикосновения – нечто более интимное. Наше «трение друг о друга», наша микросоциальная валюта состоит из сокращений дистанции, маленьких инвестиций времени, локальных шуток, смолтоков, приветствий, маленькой помощи (подвезти детей в школу…). Такое общение дает понимание: сейчас ты находишься, в общем и целом, среди своих, в мире людей, чьи проявления не враждебны, а скорее дружественны. Человеку комфортно плавать в этом микросоциуме: махнуть рукой соседу, подстригающему кустарник, обменяться парой фраз с продавщицей, улыбнуться ребенку. Происходит множество касаний, при которых люди бережно меняют с тобой дистанцию, и ты от этого не шарахаешься. Ты открываешься, и тебе открываются – ненамного, ровно настолько, насколько комфортно.
Развернуться и свернуться. Мы разрешаем себе бессмысленное взаимодействие, при котором мы приближаемся друг к другу и доверяем друг другу уменьшение дистанции. Мы находимся в движении, взаимодействуя лицом, руками, улыбкой. Когда мы в хорошей форме, это для нас способ прийти в состояние взаимодействия с другими вне смысла, вне рацио. Я заметная особь в этой стае, которая меня принимает, видит. Это может быть не только общество самых близких, но и вообще «окружающая часть человечества». Общее ощущение доброжелательности округи, через социальность, влияет на наше телесное самоощущение. Многие замечали, как это бывает в небольших городках где-нибудь на Адриатике, и дело не только в том, что мы туда приезжаем в отпуск: людям вообще нравится так жить, и они живут так, когда могут.
Абсолютно противоположное состояние – когда мы напряжены и как бы занимаем меньше места, прижимая к себе руки и ноги. Это ощущение скованности: не трогайте меня, я сам по себе, меня не видно, не замечайте. Не смотрите на меня, я не хочу, чтобы вы мной интересовались. И я тоже не смотрю на вас и не интересуюсь вами. Я в домике, я сам по себе. Это состояние человека в большом городе, в метро, в аэропорту. Оно тоже бывает необходимым и комфортным. Но рост и укоренение в новом воздухе возможны, только если мы хотя бы иногда бываем расположены к другим, развернуты к ним лицом. Хорошо, когда у нас есть такая возможность. Хорошо такие возможности создавать. Мы можем развернуться и свернуться, как еж, высунуть рожки и полностью втянуться в свою раковину, как улитка.
Персонажи виммельбуха. На новом месте с этого мы и начинаем быть своими среди своих. Собаки лают уже не так громко и враждебно; уже не кажется, что сосед только и думает, как бы донести на нас за неправильную парковку у дома. Чужой язык тут ни при чем или почти ни при чем. Можно быть смешным иностранцем и при этом давно своим.
Разумеется, при транзите всегда неизбежен регресс. И этот тип, который шутит с продавщицей, – это не совсем вы, «доктор философии». Но вам и не нужно быть все время доктором. Иногда жизненно необходимо быть таким вот забавным типом. Тело расслабляется, и те, возможно, немногие фразы, которые вы можете сказать, выходят сами собой и с нужной интонацией.
«Меня похвалили за знание языка, когда я знала совсем немного, почти ничего. Но я слышала, как говорят окружающие, и скопировала интонацию. Наверное, это приятно – слышать слова родного языка от иностранца, когда он произносит их точно так, как принято в этой среде». Именно так, а спряжение неправильных глаголы уже потом.
Есть такие детские книжки – виммельбухи. Один разворот – одна большая картинка со множеством мелких красочных деталей, например городская улица, площадь или целая ферма. Много людей, машин, животных, магазинчики, живые сценки. У кого-то улетел воздушный шар, кто-то покупает мороженое, знакомые встретились на улице, цветочница шутит с покупателем, водители спорят за место на парковке, и с миром все в порядке. Вообразите себя на новом месте персонажем виммельбуха, жителем маленького мира, где время катится к полудню, а потом к вечеру, год приближается к Рождеству, а потом к Пасхе. Это успокаивает и освобождает.
Где лучшие круассаны? М. пришел приглашенным директором в новый для себя коллектив и не может избавиться от ощущения давления и неприятия со стороны сплоченной группы людей. Когда я спрашиваю, в чем именно заключается враждебность, о которой М. постоянно говорит, он не может привести ни одного конкретного примера. «Не знаю, просто в воздухе напряжение, они будто бы не верят в мои способности, не полагаются на меня», – жалуется М.
Предлагаю ему обратиться к миру приматов и вспомнить о том, как формируется доверие в группе. Внутреннее разрешение на то, чтобы спокойно и «среди своих» поиграть интонациями, попробовать легкую и многократную смену дистанции в коллективе, разбавить серьезное общение шутливым, позволить себе незлобные игры. Одним словом – отойти от серьезности в сторону раскрепощенности: смолток, общие воспоминания, не перегруженные смыслом разговоры о том, где в городе лучшие круассаны, а где – флэт уайт.
Через месяц М. возвращается ко мне, чтобы похвастаться: отход от сугубой практичности и серьезности дал свои плоды.
Смотри на ботинки соседа. Одиночество в транзите противоположно чувству самодостаточности, принятию себя.
Острота одиночества как экзистенциального чувства связана с той или иной степенью потери контактов с окружающим миром. Мы отворачиваемся от мира, нам не хочется на него смотреть, ни с кем не хочется общаться. Глаза как будто повернуты внутрь. Когда субъективно находишься в этом состоянии, то находишь объективные оправдания, объективные показатели того, почему ты одинок. Поздно приехал и не занял место. Все играют в футбол, а ты не играешь, потому что ты не такой. Люди зарабатывают, защищают степени, шутят о своем, переглядываются, а ты – вне, ты выброшен, и тебе не войти. Это переживание одиночества. Персонаж виммельбуха стоит на полях, ковыряет носком ботинка землю, и его не видит ни читатель, ни автор, ни другие персонажи. Возможно, его просто забыли нарисовать.
В микросоциальном контакте ты видим и развернут лицом к другим. Если сделать маленькое первое усилие по выходу из одиночества – для начала посмотреть не на свои ботинки, а на ботинки соседа, – это чисто механически поднимет самоощущение, а через это и самооценку. Да, как ни странно, самооценку подымают не крупные достижения, а маленькие контакты. Вообще, радость питается мелочами (хотя понятно, что если есть крупные неприятности, то трудно перейти к такому состоянию, в котором может расти радость).
Пояс легкости можно снимать. Есть такой термин у хоккеистов: пояс легкости. На самом деле это, наоборот, пояс тяжести. Хоккеисты надевают пояс в десять кило веса и с ним катаются, а когда снимают – ощущают себя как на крыльях. Моя клиентка П., из самых высших сфер, носит этот виртуальный пояс с утра до вечера, как будто на ней надеты вериги весом 20 килограмм. Кольчуга не снимается. Можно было бы ее снять, но это длинная история: застежки отстегивать, снимать, надевать – еще больше сил уйдет.
Я говорю: «Даже если представить ситуацию, что у вас какой-то друг, какая-то подруга, какой-то возлюбленный, все равно контроль такой, что можно заниматься всем, чем можно заниматься, только в кольчуге. Из-за контроля. Все люди как люди, иногда ходят в туалет, иногда занимаются любовью, иногда смеются с подругами, а вам это все нельзя. Вам, чтобы посмеяться, нужно уехать в другой город, где вас не знают, войти в ресторан, где вас не знают, найти людей, которые вас знают, но не знают, кто вы, с ними можно посмеяться один вечер. Это слишком реалистичная картина. И эта картина трагическая, потому что, нельзя эту кольчугу снять, она уже почти, как вам кажется, прилипла».
Транзит для П. – научиться снимать кольчугу, существовать отдельно от нее. И одновременно снять кольчугу и есть главное условие транзита, без этого не получится. Златая цепь на дубе том: крупномер невозможно пересаживать, если он опутан такой цепью, а не только врос корнями.
Чуть больше воздуха. В наших сессиях вообще часто всплывает тема легкости и тяжести. В воздухе висит идея, что работать надо много и плотно и тогда будет все хорошо. Но внутреннее «хорошо» – это всегда транзит в большую разреженность и легкость. Никто еще не бывал счастлив, работая монотонно.
Даже когда люди работают много и работа у них любимая, она имеет определенный ритм – с паузами, возможно короткими, но эффективными, c кофе-брейками, с профессиональным, дружеским и семейным общением, с побочными ветвями (для ученых это семинары, для психологов – профессиональное обучение и т. д.). Можно работать много или мало, но лучше работать эффективно.
Когда я предлагаю сделать рабочую жизнь более разреженной, мне возражают: но я и так слишком мало работаю, и так слишком много отвлекаюсь и прокрастинирую. Однако оттого и устает человек и начинает «отклеиваться» от работы, что рабочий график у него слишком плотный, в нем нет достаточного воздуха и ритма. Это рассеивает внимание, это погружает в мир необходимости и вызывает естественное желание сбежать, как из нудной школы.
У каждого из нас есть потребность в легкости, потребность чувствовать себя не только служанкой, но и принцессой, не только углекопом, но и королем. Эту легкость в отношениях с людьми и обстоятельствами я называю флиртом.
Флирт с жизнью. Для меня флирт – это не синоним кокетства или гендерного поведения. Я рассматриваю флирт в более широком контексте: как поведение, при котором мы даем понять сами себе и собеседнику, что готовы подойти чуть поближе, что нам нравится общаться, что нам это интересно и мы вовлечены. Точно так же можно вести себя по отношению к работе, делу, стране. Подойти и улыбнуться – это и есть шаг к любому переходу.
Микрофлирт, аналог обезьяньего груминга, наполняет и питает жизнь. Людям для этого не нужны физические прикосновения: мы «почесываемся» нашими границами, социальными телами. Перебрасываемся словами или улыбками с соседом, продавщицей в булочной, машем знакомому через улицу, из любопытства прочитываем несколько страниц книги в магазине, фотографируем расцветающую вишню, принюхиваемся к какому-то аромату, радуемся забавному совпадению и т. д.
Мы флиртуем с обстоятельствами, собеседниками, собой. Для этого хорошо быть внимательным, беззаботным, доброжелательным, культивировать симпатию. Мы флиртуем через ассоциации, которые помогают эмоциональному пониманию и принятию.
Флирт и есть транзит. Он меняет атмосферу вокруг нас, переносит нас в другое качество жизни. Человек, который никогда не флиртует, окружен функциональными объектами (продавщица, коллеги, клиенты, водитель такси) и массовкой (толпа на пляже, люди в самолете). Если вы устаете от людей, скорее всего, вы мало с ними флиртуете. Именно флирт, то есть, осознанный доброжелательный контакт и культивирование симпатии к человеку, позволяет общаться без затраты усилий.
Когда мы флиртуем, мир для нас наполняется объектами легкой симпатии, которые нам как будто немножко знакомы, уже как будто чуточку не чужие.
Все, что не медведь, не годится? Моя клиентка Б. говорит, что хочет только серьезных отношений. Я сравниваю это с желанием поймать медведя: все, что не медведь, мгновенно отбрасывается прочь, хотя могло бы принести большое удовольствие. В поисках единственной цели люди нередко закрывают глаза на все, что не выглядит как эта цель, – хотя в жизни на самом деле одна цель нередко трансформируется в другую.
Я говорю: «Нужна легкость и очарование, а не то, что я с деловым видом иду в супермаркет, а хочется на медведя. Если там нет подходящих мужиков, зачем же я пришла, я могла бы прийти завтра.
Мы обсуждаем с вами, что, так или иначе, есть много незаметных грузиков, которые нас облепляют. Надо их снимать. Корабль покрылся ракушками, и нужно это днище от ракушек очищать. Каждая ракушка – ничего страшного, но сумма предубеждений замедляет ход корабля».
Дюймовочка. Я люблю обсуждать сказки в качестве метаметафоры, большой метафоры. Дюймовочка, по-моему, одна из сказок о транзите, удачном и неудачном, пассивном и активном. Большую часть сказки Дюймовочка плывет по течению, сначала совсем не по своей воле, затем – привнося в действие элементы своей личности. Вспомним, когда Дюймовочку украли жабы, нам еще совсем не важно, какая она. Это просто «хорошенькая маленькая девочка», объект желания: то жаб, то мотылька, то майского жука. Ее спасают рыбки, просто потому, что она им понравилась. Но позже, когда наступает зима, Дюймовочка сама делает кое-что для своего спасения: она просит о помощи, устраивается на работу к полевой мыши. Затем она занимается и спасением другого – ласточки, которая так славно пела ей летом. Транзит складывается как будто сам собой, и, хотя Дюймовочка по-прежнему остается до какой-то степени пассивной (она остается у мыши и покоряется своей судьбе невесты крота), в нужный момент она выходит наружу, и происходит встреча с ласточкой, уносящей Дюймовочку в теплые края, туда, где ей самое место, – в общество эльфов.
Сама себе и мышь, и ласточка. Журналистка Т. говорит о своей депрессии и прокрастинации; при этом мы знаем ее как человека популярного и умеющего жить со вкусом, наслаждаться прекрасными мелочами и, конечно, отличного профессионала. В сессии я использую сказку «Дюймовочка» как повод поговорить о контрастных качествах Т., ее легкости, тяжести и того, что между ними. Т. – и мрачный черный крот, живущий под землей, куда никогда не заглядывает солнце. Она и кропотливая, ворчливая мышь, у которой все в доме продумано и ни одна мелочь не случайна. Она и ласточка, способная перенестись в теплые края (Т. сменила страну проживания и климат на более подходящий). Мышь любит хорошие сказки, и ей рассказывает их Дюймовочка – легкая, светская, умница и красавица, «хорошенькая маленькая девочка», истинная натура самой Т. Но Т. для себя может быть и мышью, и кротом, и жабой – все зависит от того, какой будет пропорция флирта в ее жизни.
Не выходить замуж за на крота. Когда Т. говорит о прокрастинации, рассредоточенности, плохой концентрации внимания, я обращаю внимание на чрезмерную плотность, которую взваливает на себя Т. своим чувством вины и «прокурорскими интонациями» в разговоре с собой. Т. перфекционистка и не может прожить ни дня без внутренних обращенных к себе упреков, ворчания, предъявления обвинений, ответственности, обязанности и претензий. Задыхается в этой темной норе Дюймовочка с ее легкостью, популярностью и умением рассказывать сказки. Дюймовочка непосредственна и изящна, она цветок, украшение, она не создана для тяжкого труда, ей свойственно, как эльфу, порхать с цветка на цветок.
Я говорю: «В вас много изящества, тонкости, стиля, как у Дюймовочки, просто созерцательного разгильдяйства. Но дальше Дюймовочка начинает себя женить с кротом. Вначале включается мышь-сваха, которая должна всех со всеми поженить и все организовать, какие-то узелки завязать. И она в бесконечных хлопотах, разыгрывая необходимую неутомимость. И все это на пути к тому, чтобы организовать этот внутренний брак с кротом, который сама заземленность, сама основательность, сама предсказуемость. И в этой компании еще есть ласточка, которой время от времени нужно отогреться наконец, воспрянуть от депрессивной спячки и куда-то улететь. Вот такая компания внутри. В моей гипотезе, конечно, счастье всему этому дому дает только Дюймовочка». Нужен короткий рабочий день, внутри которого будет делаться ровно столько же, сколько и во время длинного. Крот и хлопотливая мышь должны знать свое место.
Можно просто поиграть. Бизнесмен Г. поступил интуитивно правильно: вложил деньги в то, что ему нравилось, получил удовольствие, хоть деньги и потерял. Он не понимает, что именно он должен чувствовать в таких обстоятельствах, ведь его постигла неудача. При этом он рад, что этот опыт был в его жизни. Я прошу Г. не испытывать по этому поводу слишком много стыда. Наш флирт с жизнью не в том, чтобы постоянно преуспевать и быть безошибочными, а в том, чтобы жить и делать нужные нам шаги. Вот что я говорю: «Требовать от себя, чтобы взлетел мой первый же стартап, где я был бы безукоризненным и не делал бы ошибок, – это от себя требовать, как тревожные родители, которые хотят, чтобы все было правильно. Взялся, пускай у тебя сразу взлетит ракета – это избыточная требовательность, которая нереалистична. Если ты сделал десять стартапов и у тебя десятый окупил все остальное, ты молодец. Если третий взлетел, вообще отличная история. А когда ты от себя требуешь невозможного, чтобы твой первый стартап взлетел, при том, что он реализовал кучу прочих планов и попытался закрыть или продвинул кучу отдельных деталей в общем контексте, – эти требования напрасные… Я считаю, что вы проявили прекрасную смелость, прекрасное свойство экспериментатора и осуществили свои давние желания». «Да, это самоидентичность, – подтверждает Г. – Неожиданно оказалось, что эта история про нас самих, и она сама по себе нас в каком-то смысле драйвила. Мы заработали хорошие деньги и решили в них поиграть, а не просто зарабатывать…»
«И прекрасно, – подхватываю я, – вы же их не украли у вкладчиков».
Г. доказал себе, что может выйти из чужой системы и пойти своим путем.
«Вы еще пока, убежав из дома, если по аналогии с ребенком, не добежали до нужного волшебного леса. Но вы прошли определенный путь, вы где-то запутались, вы где-то потеряли тропинку, вы где-то разочаровались в каких-то людях, но вы смело убежали из этого дома. Может быть, он был очень хорош, но вам захотелось чего-то еще, и вы по дороге из желтого кирпича пошли еще куда-то, к какому-то своему неведомому счастью. Я от мамы ушел, от жены ушел, я на законном основании на чердаке сижу и там делаю бумажного змея, который будет летать. А они пусть там ворчат. Прекрасная история. Просто это история победителя, независимо от того, что первый стартап не дал каких-то еще к тому же ненужных миллионов. Может быть, это и есть закалка для будущего».
Г.: «Инвесторы любят тех, кто зафейлился в первый раз. Они хорошо дают как раз таким». Истории колобка и дороги из желтого кирпича здесь вполне уместны. Дай бог каждому из нас игры и такой смелости играть на основании того, что мы накопили на том этапе жизни, который у нас сейчас идет или кончается.
Обаяние и отвага
Сказка и плутовской роман. Мы привыкли в литературе к линейным сюжетам, которые развиваются как истории успеха (или неудачи). Транзит больше похож на такие старинные жанры, как плутовской роман и роман воспитания. Колесо фортуны непрерывно вращается, своими взмахами то вознося героя на самый верх, то отправляя его вниз. Прихотливо извиваются дороги. Герой романа воспитания делает выбор в рамках того, что ему предложила судьба.
Жизнь сложнее старых сказок и басен. Каждый из нас не один главный герой такой сказки, а сразу все ее герои одновременно. Мы делаем наши выборы как протагонист и антагонист, как побочные персонажи и как волшебные помощники. Каждый из нас сам себе и Бильбо, и Гэндальф, и Голлум, и дракон Смог.
Кот в сапогах: три брата – три дороги. Эта сказка может служить метафорой для того, как по-разному мы мыслим наше развитие, наш путь в рамках транзита. Вообще-то «Кот в сапогах» – сказка, похожая на типичный плутовской роман о ловком слуге, вот только слуга не человек, а хвостатое создание. Можно читать эту сказку и как умение приготовить из лимона лимонад, и как неслыханное везение, когда в малом скрывается большое, и как историю о ловком надувательстве, вроде распродажи акций вымышленной фирмы за огромные миллионы. Но мне особенно интересно думать о том, как сочетаются в нашем транзите пути всех героев этой сказки. Обычно эти разные пути смешаны и человек идет по ним одновременно. Но в условиях транзита хорошо заметно, какой из них он предпочитает. Как мы помним, у мельника было три сына. Когда мельник умер, старший сын унаследовал дом, средний – осла, а младший – кота.
Старший сын: прочность. Старший (хозяин дома) владеет собственностью, отвечает по обязательствам, наводит порядок, занимается линейным планированием, видит базовый – магистральный – путь развития. Для него транзит связан с конвертацией имущества в другое имущество, потоками денег из одного источника в другой. Старшему сыну важна подсчет материальных издержек и удачные находки, недвижимость как опорная точка, поставленная на карте, курсы валют, возможности и риски, связанные с законодательством.
Средний сын: коммуникация. Средний (хозяин осла) получил возможность перевозить товары на рынок и перемещаться в пространстве. Он занимается коммуникацией, контактами, формирует свою сеть, обладает повышенной материальной и виртуальной мобильностью. Для него транзит – это поиск своих людей в точке, куда он собирается переходить (в другой стране или сфере). Чаще всего его транзит и начинается-то со знакомств, рынков, идей, новых актуальных предложений. Средний сын чует тренды, его транзит может быть вовлечением в общий поток. В наши дни большая часть людей стремится действовать как средний сын, развивать в себе мобильность и думать, что она и есть достаточное основание для транзита. Но есть еще и…
Младший сын. Этот младший (хозяин кота – непонятной зверюшки, которая на вид ничего не стоит, но на деле обладает скрытыми возможностями) постоянно находится в точке неопределенности, которая для него более комфортна, чем для двух старших. Для младшего сына транзит – его естественное состояние, он лучше других чувствует, что постоянно находится в транзите, даже когда вроде бы не движется. Поэтому каждая точка для него – это точка возможностей. Младший сын постоянно прислушивается к еле заметным сигналам. Он получает впечатления и перенаправляет внимание. Он не строит свой переход ни на каких прочных основаниях, потому что знает, что замки и новые знакомства могут возникнуть ниоткуда и на разных дорогах они будут разными. Деятельность младшего менее структурирована и стандартизована. Однако именно его транзит наиболее эффективен.
Все три сразу. В условиях транзита каждый может быть понемногу старшим, средним и младшим. Перемещая свое внимание между транзитом собственности, коммуникаций и впечатлений (возможностей), мы можем сбалансировать свои эмоции. Это как ходьба опытного человека по болоту, когда мы то отдыхаем на кочке, то проверяем почву перед собой, то танцующей, но уверенной походкой движемся над зыбкой бездной, понимая, что можем провалиться, но по мелким признакам угадывая, каких мест нам следует избегать.
Часть времени можно мыслить в «стабильных категориях»: – моя профессия масштабируется, если что, не пропаду; – продам квартиру там и куплю здесь; – близкие – надежная опора; – показатели можно запланировать. Здесь нам пригодятся рациональность, профессионализм, умение все продумывать заранее и прочая база.
