С Алей мы познакомились пять лет назад. Именно с этой фразы обычно начинаются все истории любви. Человек расплывается в ностальгической улыбке, откидывается на спинку кресла, закидывает ногу на ногу и, пожевывая губу и уперевшись взглядом куда-то в потолок или вдаль при отсутствии потолка, начинает долгую историю, которая обычно заканчивается словами: «И с тех пор прошло двадцать, тридцать, пятьдесят лет, а мы все еще вместе». Затем следует влюбленный взгляд героини рассказа, сидящей рядом, и какая-нибудь ее ехидная фразочка вроде: «А могла бы и за Ваську замуж выйти. Помнишь, как он за мной бегал?». Мужчина делает пренебрежительный жест рукой, мол, какой там Васька, когда есть я, а затем игриво щиплет свою женщину за коленку. Все смеются, и все счастливы. Моя история не так романтична. В первую очередь из-за того, что хоть мы с Алей и знакомы почти пять лет, девяносто девять процентов этого времени мы не общались и даже не виделись.
В тот день я просто зашел в уличное кафе, чтобы купить бутылку воды. Никогда в жизни – ни до, ни после этого случая – я не покупал воду в уличных кафе, но в тот день почему-то сделал именно так. За барной стойкой стояла Аля, тогда она еще была студенткой, было лето и она подрабатывала барменом после сессии. Влюбился ли я в нее? Наверное, да. По крайней мере, тогда мне показалось именно так, потому что я тут же почувствовал некоторые ощущения внутри себя, которые банально и однотипно описываются в дешевых романах – сердце забилось, внезапный жар в животе сменился резким холодом, а ладони вмиг стали влажными.
В кафе не было посетителей, поэтому обстановка располагала к знакомству. У меня с этим делом всегда были большие проблемы – при виде красивой девушки я в один миг превращался в Буратино, но не того, который веселится и поет песенки, а в того, который деревянный. Удивительно, но в тот день слова из меня лились рекой – я шутил, мило улыбался и всячески пытался произвести впечатление на Алю. И, кажется, это у меня получилось. Она искренне смеялась, поправляя локон волос, падающий на лицо, клонила голову набок и всячески подтверждала правоту автора учебника по психологии делового общения (предмет именно с таким названием был в моем расписании на втором курсе университета): женщину нужно рассмешить, и полдела сделано. Другими словами, я понравился Але, а она понравилась мне. Естественно, эта встреча должна была закончиться если не свиданием в тот же вечер, то хотя бы обменом номерами телефонов. Не произошло ни того ни другого. Когда я так разошелся, что предложил Але бросить свою работу прямо сейчас и пойти со мной гулять по городу и есть мороженое, она с милой улыбкой окатила меня ушатом холодной воды, сказав, что вряд ли ее отпустит на такую прогулку ее парень. Несколько секунд я молча смотрел на нее, почему-то больше всего на свете переживая о том, чтобы не показать ей свое разочарование и не выдать какую-нибудь дурацкую шутку в стиле: «Парень не стенка – подвинется». И все же я ее выдал. Аля шутку не оценила, а только развела руками, как бы говоря, что такова жизнь. В тот момент мне хотелось провалиться под землю от стыда и неловкости ситуации, в которой я оказался. Выручил меня кто-то из друзей, который в этот момент решил позвонить мне на мобильник. Воспользовавшись неожиданным звонком, я на прощание махнул рукой Але, изобразив на лице что-то вроде: «Я бы еще с тобой пообщался, но извини – дела», и вышел из кафе, чтобы больше никогда в него не вернуться.
Аля долго не выходила из моей головы. Долго, по меркам времени, когда тебе немного за двадцать, – это примерно месяц. Я думал о ней, но все мои мысли сводились к тому, что думать о ней бессмысленно и даже вредно. Я не был одним из тех парней, которые любыми путями получают желаемое, особенно когда дело касалось девушек. Мне всегда казалось, что если девушка прямо говорит, что у нее есть кто-то, то этого достаточно, чтобы забыть о ней. Выжидать удобного случая или, наоборот, идти нахрапом, пытаясь отбить ее, – все эти глупости были не для меня. В конце концов, если кто-то увел у кого-то девушку или даже жену, это повышает шансы на то, что когда-нибудь ее смогут увести и у него самого, а в эту ситуацию мне попадать совершенно не хотелось.
Повздыхав немного об истории любви, которая закончилась не начавшись, я продолжил жить своей обычной жизнью. Закончил институт, устроился на работу, переехал в свою комнату. Воспоминания об Але совсем стерлись из моей головы, а жизнь очень не любит, когда что-то забывается – на все случаи у нее есть бэкап, чтобы в нужный момент выудить из памяти то, что давно покрылось пылью.
Я снова встретил Алю спустя пять лет. На этот раз мы столкнулись на дне рождения, как оказалось, нашего общего знакомого. Он решил отметить его в небольшой забегаловке, но зато большой компанией. Половина приглашенных даже не были знакомы друг с другом, но эта проблема, впрочем, быстро решалась с помощью алкоголя… Когда к нашему столу подошла Аля, я был занят заслушиванием очередного, семьдесят четвертого, анекдота от своего соседа. Первые семьдесят три были не очень-то и смешными, но общая атмосфера располагала и я смеялся вместе с другими слушателями. К сожалению, я так и не узнал, что ответил Василий Иванович Петьке, так как все мое внимание переключилось на нее.
Аля была одна. Она поздравила именинника, извинилась за опоздание и села на свободное место. Пять лет, прошедшие с нашей первой встречи, не прошли незамеченными. О мужчине в таких случаях говорят, что он возмужал. Это слово носит исключительно положительную окраску и обычно применяется к молодым людям, которые хотя бы внешне уже перестали быть мальчиками, но еще не превратились в мужиков. Странно, но для женщин нет аналога этого слова кроме дурацкого «расцвела», которое никак не ассоциировалось с Алей. Конечно же, за это время она повзрослела, набралась женственности, научилась чувствовать свое тело и пользоваться всеми его достоинствами – ее жесты стали плавными и грациозными, взгляд – глубоким, а осанка явно говорила о том, что Аля уделяет ей много внимания. Да что там говорить, за это время она стала еще красивее и привлекательнее. Я буравил ее взглядом, вытирая о джинсы вновь вспотевшие ладони, но она меня пока еще не замечала, поэтому у меня было время на то, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. И чем дольше я в нее вглядывался, тем явнее чувствовалась какая-то внутренняя перемена, которая никак не была связана со временем, которое мы не виделись. Аля была напряжена, ее взгляд был рассеян, а пальцы то и дело сжимались в замок. В тот момент я подумал, что ей просто неуютно в такой большой компании, где она со многими незнакома, поэтому тут же решил прийти на помощь.
– Обещанного пять лет ждут, – произнес я над ее ухом, обойдя стол и опершись на спинку ее стула.
Как я уже говорил, мои коммуникативные способности при общении с девушками не развивались вместе с моим сознанием, а оставались и до сих пор остаются в зачаточном состоянии, поэтому я не знаю, как объяснить выбор этой фразы для повторного знакомства с Алей. Тем не менее ее реакция на мой «подкат» меня порадовала. Обернувшись, она некоторое время разглядывала мое лицо, пытаясь вспомнить, где она его уже видела.
– Мы с вами уже встречались несколько лет назад, – я решил ей помочь, – вы тогда работали в…
– А я вас помню, – улыбнулась она, – вы покупали воду.
– Более того, я ее даже купил.
– У вас еще имя было такое необычное…
– Не поверите, но за эти годы оно не изменилось ни на букву.
Аля звонко рассмеялась, а затем бросила слегка растерянный взгляд на своих соседей по столу. Я понял этот взгляд без слов и, попросив ее минуту подождать, пошел договариваться со своим соседом-анекдотчиком о перемене мест. Тот слегка расстроился из-за того, что потерял в моем лице такого благодарного слушателя, но довольно быстро согласился на рокировку, посчитав, что она даст ему возможность расширить аудиторию поклонников своего таланта и на другой стороне стола.
Естественно, нам с Алей было уже не до дня рождения. Весь вечер мы болтали без умолку, не обращая внимания на безобидные шуточки со стороны именинника и других гостей. Казалось, что эти пять лет мы не жили разными жизнями – общаться нам было легко, будто мы давно знаем друг друга. Единственная тема, которую я мастерски обходил стороной, была ее личная жизнь – мне совершенно не хотелось наступить на ту же мину во второй раз. Более того, я решил вообще не задавать ей вопросов, которые могли бы вызвать какую-то неловкость в нашем общении. Надо будет – сама расскажет. Но Аля не рассказывала. Ни в тот вечер, ни после. Более того, она и сама не задавала мне подобных вопросов. Поначалу меня это насторожило – женщины все же очень любопытные создания, и если они не спрашивают о твоей личной жизни, то только по одной причине – им она неинтересна. Впрочем, узнав Алю получше, я успокоился. Она была из тех редких людей, жизненным принципом которых являются недопустимость вмешательства в души людей и уважение свободы личного пространства. Как правило, того же они требуют и от других, поэтому у таких людей обычно очень узкий и ограниченный круг общения.
Со стороны наши отношения могли показаться странными, но именно такими они и были. Мы не шли по натоптанной тропе влюбленных парочек, бомбардирующих друг друга мегатоннами пестрящих смайликами сообщений в мессенджерах и следующих регламентированным сценариям романтических встреч. Притом что Аля была на год младше, она казалась гораздо взрослее меня, прежде всего своим зрелым мышлением и тем самым уважением к свободе другого человека. Она подпускала меня к себе ровно настолько, насколько это было необходимо для того, чтобы и она чувствовала себя комфортно, и я не ощущал себя обделенным ее вниманием. И мне нравилось играть по ее правилам. Никогда еще я не чувствовал себя таким свободным и в то же время нужным.
Мы могли встречаться каждый день, а потом не видеться неделю. И никому из нас не приходило в голову устраивать допрос или сцену ревности. Чем дольше мы не виделись, тем ярче были эмоции от долгожданной встречи. Кто-то назовет это просто дружбой, но, во-первых, у нас было все, что сопутствует отношениям между взрослыми мужчиной и женщиной, а во-вторых, кто сказал, что дружба и любовь несовместимы? Мне кажется, что даже наоборот – одно истекает из другого, и никак иначе. Впрочем, я не хочу погружаться в глубинный анализ наших с ней взаимоотношений, а следую принципу автослесарей и системных администраторов: «Работает – не трогай».
По моим наблюдениям, большинство людей с течением жизни деградирует. Да, наблюдения довольно пессимистичные и идут вразрез с современными представлениями о терпимости. Я где-то слышал, что продолжительность человеческой жизни рассчитана природой на тридцать – тридцать пять лет и то, что люди живут в два раза дольше, – заслуга науки и медицины. Если это правда, то это лишь подтверждает мои выводы. С чего бы развиваться сознанию человека после этого возраста, если его тело уже давно должно окончить свой путь на земле? С этим утверждением можно спорить и размахивать руками, доказывая обратное, но для меня это факт. К счастью, я еще не достиг этого рокового возраста, но уже стал замечать за собой признаки деградации. И дело даже не в том, что я стал читать меньше книг или, к примеру, перестал ходить в театр – туда я и раньше не ходил, просто однажды я заметил, как мир вокруг меня стал потихоньку сужаться. Мои интересы перестали расти в геометрической прогрессии, как раньше. С каждым годом их становилось все меньше. Мечты стали какими-то серыми и приземленными, мысли – медленными и неповоротливыми. Мой мир неумолимо схлопывался в точку. Точку, в которой жизненные интересы ограничены бездумным просмотром роликов в Ютубе после рабочего дня, диваном и бутылкой пива, мечты – лишним выходным, а мысли превращены в тягучий липкий кисель, подрагивающий в черепной коробке. Кисель, в котором уже образовались комочки, самый большой из которых носит название «Чего бы пожрать?», а второй по размеру – «Чего бы посмотреть?».
Да, это печальный процесс, неминуемый для большинства людей, но над некоторыми судьба может иногда сжалиться и протянуть им руку помощи в виде человека, который, лишь появившись в жизни такого страдальца, как домкрат распирает границы его сужающегося мира. Аля стала для меня именно таким домкратом. Нет, она не стала моим мотиватором, учителем или, что хуже – духовным наставником. Она всего лишь своим примером показала мне, как можно смотреть на сложные вещи просто и без лишних заморочек. И как только я примерил на себе ее взгляд на мир, его границы тут же стали расширяться с космической скоростью.
Однажды, в самом начале наших отношений, я пригласил ее в ресторан. За свою жизнь я был в ресторане всего несколько раз – мне никогда не нравились напыщенность и пафос подобных заведений, но стереотипы для того и существуют, чтобы им следовать, поэтому логическая цепочка «цветы-ресторан-романтика», возникшая в моей голове, все же обрела материальную форму.
Мы сидели друг напротив друга за столиком, покрытым белоснежной скатертью. Я пытался выглядеть непринужденно, рассказывая какую-то забавную историю, а сам в это же время косился на салфетку из плотной ткани, стоявшую конусом на столе. Наверное, я просто слишком переволновался перед свиданием, но в тот момент я вдруг обнаружил, что не знаю, как поступить с этой салфеткой – оставить ее на столе, положить на колени или заправить за воротник, как это всегда делают всякие аристократы в фильмах. Я очень боялся ударить в грязь лицом перед Алей и сделать что-то не так. Да, сейчас эта ситуация уже кажется смешной, но в тот момент я распереживался не на шутку. Я закончил рассказывать какую-то смешную историю как раз в тот момент, когда к нам подошел официант, чтобы принять заказ. Бросив взгляд на салфетку, которою я теребил пальцами, не зная, как к ней подступиться, Аля откинулась на спинку стула и указательным пальцем демонстративно отодвинула от себя меню.
– Скажите, пожалуйста, буйабес в вашем ресторане готовят по марсельскому рецепту?
Официант, который, видимо, почувствовал мое волнение и по старой официантской традиции тут же нацепил на лицо слегка снисходительную улыбочку, после вопроса Али заметно погрустнел.
– Простите, что вы сказали?
Аля внимательно посмотрела на него, а затем слово в слово повторила свой вопрос. Я же в этот момент понял, что проблема с салфеткой – не самая животрепещущая. Слово «буйабес» я слышал впервые в жизни, и оно сразу мне не понравилось, потому что даже его звучание намекало на то, что каждая буква в нем стоит немалых денег, которых на тот момент у меня не было. Приглашая Алю в ресторан, я рассчитывал на ее человечность в виде какого-нибудь недорогого салатика, но дело сразу же приняло крутой оборот. Тем временем официант взял себя в руки и на этот раз натянул на лицо маску человека, уставшего от жизни и не несущего ответственности за ассортимент блюд.
– К сожалению, у нас нет такого блюда в меню, – произнес он, как мне показалось, слегка обиженным тоном, – из первых блюд могу предложить суп из тыквы с креветками, щавелевый суп и солянку старорусскую.
Аля посмотрела на меня таким взглядом, будто бы только что узнала о смерти человека, с которым была мало знакома – слегка опечаленным, но в то же время скучающим. Я же растерялся еще больше, потому что нужно было что-то говорить, а в моей голове осталось всего одно слово «буйабес», которое вытеснило все остальные слова куда-то в область мозжечка, и они никак не могли проникнуть в горло.
– Филипп, я хочу буйабес, – капризно надула губки Аля.
– Но… Дело в том, что здесь нет… его, – хрипло выдавил я.
– Тогда пойдем туда, где он есть.
Когда мы шли к выходу из ресторана, я с грустью смотрел на свои начищенные ботинки и думал о том, что мне эту девушку «не потянуть». Судя по всему, она привыкла совсем к другой жизни, которая настолько же от меня далека, насколько первое свидание в ресторане далеко от щавелевого супа. Тем не менее я решил идти до конца и, чего бы мне это ни стоило, все же найти этот проклятый буйабес, даже если для этого придется объехать все рестораны нашего городка и выложить за него всю зарплату.
Как только мы оказались на улице, Аля остановилась и взяла меня за руку.
– Давай по-честному, – глядя мне в глаза, твердым голосом произнесла она и замолчала.
– Давай, – после паузы ответил я.
– Я имею в виду – давай всегда по-честному. Тебе же было там некомфортно?
– Ну…
– По-честному.
– Да, я не люблю пафосные заведения.
– Зачем тогда ты меня сюда позвал?
– А куда еще? – выдал я максимально глупый ответ.
Аля развела руки в стороны, повернув ладони к ночному небу, как бы показывая этим жестом, что наш мир огромен и не заканчивается у порога этого ресторана.
– Никогда не делай того, чего тебе делать не хочется, – взяв меня под руку, сказала она и куда-то потащила, – в этом заключается секрет счастья. Кстати, здесь неподалеку есть кофейня с кофе навынос. Он у них самый вкусный в городе.
– А как же этот… Буйабес?
– Понятия не имею, как он выглядит, и узнавать не хочется. Хочется кофе.
Заметив в моих глазах немой вопрос, Аля все же пояснила:
– У Куприна есть рассказ про это блюдо.
– А, понятно.
Понятно мне ничего не стало, но мышцы моего лица уже устали от непонимающего и растерянного выражения и я решил, что хватит с них на сегодня. Я расслабился.
До двух часов ночи мы гуляли по городу, пили кофе, ели какие-то пирожки и разговаривали абсолютно обо всем. Какая-то невидимая стена обрушилась между нами после этой ситуации в ресторане, и вместо страха сделать что-нибудь не так, что может не понравиться Але, в моей душе поселились спокойствие и свобода. Будто бы я все это время жил в какой-то клетке, которую взяла и разломала Аля. Я будто бы всей грудью вдохнул свежего воздуха, искренне поразившись тому, что такой воздух вообще существует.
Мы давно собирались выбраться на природу и прогуляться с Алей по лесу, но все как-то не получалось то у нее, то у меня. Сегодня был замечательный день для такой прогулки, но дождь нарушил все планы.
– Может, тогда в парк? – предложила она.
Я поморщился – парк, даже при наличии деревьев, был плохой заменой лесу.
– Ты там снова гримасничаешь? – раздался ее голос в трубке.
– А ты снова наблюдаешь за мной через скрытую камеру?
Я поймал себя на том, что невольно пробежал взглядом по потолку. Никак не могу привыкнуть к тому, как Аля чувствует мое настроение даже на расстоянии.
– Конечно. Поэтому я знаю, чем ты занимался сегодня ночью, – игриво засмеялась Аля.
Я посмотрел в угол – туда, где сегодня ночью сидел Темный. В углу было пусто и светло.
– И чем же?
– Наверное, слушал разговоры своих соседей о том, в каком магазине сегодня акция на подгузники?
Алю очень веселят мои рассказы об общежитии и его жильцах. Для меня же ее смех является некой терапией – когда я вижу, как она смеется над моими проблемами, мне становится легче и я уже не так остро воспринимаю все свои неурядицы. Долгое время я не говорил ей о том, что живу в общежитии, – этот факт казался мне чем-то постыдным, особенно на фоне того, что сама Аля живет в собственной однокомнатной квартире. Однажды я не выдержал и рассказал ей о своих переживаниях. Аля выслушала мой рассказ и принялась задавать какие-то, как мне тогда показалось, глупые вопросы, не относящиеся к теме, типа: «Какую музыку слушает Самохин?» и «Сколько лет Верке?». Для меня признание о моем месте жительства было чем-то вроде исповеди. Я ожидал увидеть любую ее реакцию – от сочувствия до презрения, но уж точно не интерес к моим соседям. Заметив, что я отвечаю неохотно, она бросила на меня свой мимолетный, но как всегда чертовски проницательный взгляд и, немного помолчав, сказала:
«Ты хочешь, чтобы я тебе посочувствовала?»
«Еще чего», – хмыкнул я.
«Чтобы порадовалась?»
«Да вроде нечему».
«Вот и я так думаю. Поэтому и задаю вопросы, ответы на которые мне интересны. А место жительства – понятие временное, особенно в твоем возрасте».
Мне нечего было возразить на эту реплику, а ей нечего было к ней добавить, поэтому признание о моем месте проживания, как облачко на морозе, вырвалось из моего горла и растворилось в воздухе без остатка. После этого она часто просила рассказать о своих соседях, что я поначалу делал без особого энтузиазма, а затем мне самому это стало нравиться – иногда мне казалось, что Аля и сама живет в моем общежитии, настолько она была посвящена в суть всех событий, происходящих в нем, хотя ни разу не была у меня в гостях. Единственный, о ком я никогда не упоминал, – это Темный. Ей о нем знать ни к чему, хоть я и уверен, что она за минуту найдет простое и логическое объяснение данному явлению.
– Так что? В парк идем? – спросила Аля, не дождавшись ответа на свой вопрос.
– С тобой хоть на край света.
– Только не говори мне, что ты из секты плоскоземельщиков, – хмыкнула она в трубку.
– Не называй мою секту сектой, – строго ответил я.
– Серьезно?
– Что?
– Ты веришь в плоскую Землю?
– Только в плоский юмор. Это моя религия.
– Ты себя недооцениваешь.
– Ты меня тоже.
Аля рассмеялась, и я улыбнулся. Меня страшно радует ее смех.
– Я буду готова через сорок минут. Зайдешь за мной или там встретимся?
– Зайду.
– Тогда до встречи.
Я уже привык к тому, что, прощаясь, она никогда не дожидалась ответных слов, поэтому просто положил телефон на стол и, вытащив из шкафа чистое полотенце, отправился в место, при посещении которого это полотенце всегда кажется мне неприлично выделяющимся своей свежестью – в душ.
Душевая расположена в самом конце коридора, напротив общей кухни. Она разделена на две части – мужскую и женскую, в каждую из которых ведет отдельная дверь. Если не использовать в описании этого места прилагательные, то может показаться, что это помещение очень даже приличное. Стены и пол обложены кафелем, есть три кабинки, огороженные с трех сторон перегородками, а из леек льется вода. Если все же добавить к этому описанию прилагательных, то общая картина тут же поменяет свои радужные краски. Кафель на стенах и полу серого цвета, хотя изначально был белым, перегородки почему-то заканчиваются на уровне плеч – наверное, чтобы каждый посетитель мог следить за своим соседом и в случае инфаркта от резкого перепада температуры воды при поворачивании вентиля на одну миллионную долю миллиметра смог заметить это и сообщить в скорую. К слову, Шапоклячка однажды пыталась собрать деньги на ремонт душевой, в смету которого, помимо всего прочего, входило и переоборудование этих самых перегородок – они должны были вырасти до потолка и разжиться дверьми, но почему-то именно на это важное и нужное мероприятие жильцы денег пожалели и отвергли предложение Надежды Ивановны.
Я подошел к душевой и дернул дверь за ручку. Она оказалась заперта. Видимо, кто-то из соседей решил помыться в одиночестве и закрылся изнутри. Возвращаться в комнату не хотелось, и я приоткрыл дверь на кухню в надежде, что там окажется кто-нибудь, с кем можно будет скоротать время. За столом сидел Геббельс – человек, с которым время можно только потерять.
Настоящее имя Геббельса – Александр Иванович Лужицкий. Он живет в двести четвертой комнате – через одну от моей. Мы обитаем с ним в одном общежитии, и это единственный факт, который нас объединяет. Впрочем, есть и еще одно немаловажное сходство – мы оба терпеть не можем друг друга.
Как раз на кухне мы с ним и познакомились. Я тогда только осваивался в общаге и старался понравиться всем и каждому. Лужицкий сразу показался мне серьезным мужиком со стержнем внутри. Тогда я еще не знал, что этот цельнометаллический стержень на самом деле является полым сосудом, внутри которого булькает вязкая и вонючая субстанция под названием «политика». Кроме нее Лужицкого не интересует вообще ничего. Все свободное время он тратит на просмотр политических ток-шоу по телевидению, чтением политических пабликов в Интернете и последующим обсуждением всей полученной информации с тем, кто не успел почувствовать его приближение и убежать. Поймав нерасторопную жертву, Лужицкий, как паук, начинает оплетать ее своей паутиной. Начинает он обычно издалека – для затравки может задать какой-нибудь безобидный вопрос вроде: «Ну, как здоровье?». Ничего не подозревающая жертва дает сжатый или развернутый ответ, в зависимости от своих коммуникативных навыков, настроения и прочих факторов, которые совсем не интересуют Лужицкого – он не слушает ответ, а просто ждет, когда жертва закончит говорить. И в этот момент он совершает первый выпад, молниеносно вводит яд и тут же отпрыгивает обратно, наблюдая за тем, как поведет себя жертва: «Слышал, что американцы учудили?». Вместо американцев могут быть кто угодно – немцы, французы, белорусы, мальтийцы, эскимосы или парагвайцы. Все зависит от политической повестки дня и от того, кого сегодня обсуждали в ток-шоу. И в этот момент жертва уже обречена. Как все нити в паутине ведут к центру, так и любой ответ на заданный вопрос ведет в ловушку. Если человек в курсе событий и понимает, о чем его спрашивает Лужицкий, тот тут же начинает оплетать жертву паутиной, затягивая в обсуждение этой ситуации. Обсуждение, как правило, представляет из себя очень долгий и нудный монолог, на девяносто процентов состоящий из чужих мнений, услышанных по телевизору или прочитанных в Интернете, остальные десять процентов – это подборка грозных инфинитивов, наиболее часто употребляемыми из которых являются: запретить, выслать, расстрелять, посадить, уничтожить. Жертва мучается, ищет способ побега, но это не так уж и просто сделать. Я лично наблюдал за тем, как он провожал Самохина, имевшего неосторожность поддержать разговор о каком-то политическом событии, до двери его комнаты. Когда Андрей Андреевич устал слушать Геббельса и попытался уйти, тот шел за ним по коридору, хватал Самохина за рукав и, заглядывая в глаза, пересказывал вечерний выпуск новостей. Лужицкий даже пытался просочиться за Самохиным в его комнату, но тот, интеллигентно оттерев Геббельса плечом и пожелав ему спокойной ночи, решительно захлопнул дверь прямо перед его носом.
Ко второму способу атаки Лужицкий переходит, если жертва не понимает, о чем идет речь, и заявляет об этом вслух. В этом случае он натягивает на лицо маску снисходительного учителя истории и начинает таинство просвещения, рассказывая о предпосылках наступления обсуждаемых событий, начиная от строительства египетских пирамид. Жертва, опять же, обречена на потерю времени и настроения.
И третий сценарий активируется тогда, когда жертва прямо заявляет, что не интересуется политикой. Именно так и состоялось наше знакомство.
– Новенький? – спросил Лужицкий, разглядывая меня, набирающего в чайник воду из-под крана.
– Да, позавчера заселился в двести вторую.
– Как звать?
– Филипп.
– Болгарин, что ли? – дернул за паутинку Лужицкий.
– Почему болгарин? Русский, – простодушно улыбнулся я.
– А-а-а… Болгары же, кстати, за Гитлера воевали, знаешь? А сейчас что?
– Что? – я поставил чайник на огонь и повернулся к Лужицкому.
– А ничего! Продались Западу, легли под НАТО и сидят там. А ты думаешь, они нужны американцам? Да они знать не знают, где эта Болгария находится! Им нужен был доступ к Черному морю, они его получили, а случись что, никто им помогать не будет.
