Анна Раф "Измена. Ты предал дважды!"

Сердце обливается кровью. Мне безумно стыдно признаваться, что мой муж изменяет мне с Ольгой. Даже думать об этом противно…

– Развод…

– Родная моя, не совершай ошибок. Мужик снимет стресс, погуляет и вернётся, – в очередной раз бросает короткий взгляд в сторону отца и продолжает говорить: – А ты останешься без единой копейки за душой. Тебе тридцать лет, вот-вот четвёртый десяток разменяешь. Кому ты нужна, когда вокруг тебя ходят молодые и красивые?

Сердце с болью ударяется о рёбра. Немногим иной поддержки я ожидала от родной матери.

– Папа? – поднимаю взгляд на отца.

– Мать права! – произносит безапелляционным голосом.

Ну ещё бы отец был против. Кажется, пора привыкнуть, что у них одно мнение на двоих – мамино. И что его голос в доме не стоит ровным счётом ничего.

– Ольга… – имя предательницы срывается с моих губ.

– Ольга! – кричит мама, не дав мне закончить мысль, и в следующее мгновение младшая сестра спускается со второго этажа и направляется к нам.

Сердце начинает стучать так громко, что я перестаю слышать окружающее меня пространство.

Мерзавка, зная, что я пойду к родителям, опередила меня и наверняка уже успела настроить всех против меня…

Глава 4

– Сестрёнка, ты почему не предупредила, что приедешь? Мы бы тортик купили, – произносит мерзким голосом Ольга и смеётся одними лишь глазами.

Ком слёз встаёт посреди горла. И как у меня только язык поворачивался называть эту хищницу своей родной сестрой.

– У Настьки что-то случилось в отношениях с Цареградцевым, – поясняет мама.

– Да ты что? Разводятся? Как жалко, такая красивая пара была, – с нескрываемой злобой в голосе произносит сестрёнка и садится за круглый семейный стол прямо напротив меня.

– Тьфу на тебя, Оля. Никто не разводится, – отмахивается мама. – Перебесятся и будут дальше жить дружно.

Сердце с болью поскрипывает. И зачем я только пришла в этот дом? Я же заранее знала, что будет цирк. На что я надеялась? На родительскую поддержку? Надо было сразу ехать в деревню к бабушке с дедушкой. Отцовские родители всегда питали ко мне особенную любовь.

– Мама, не надо! – собравшись с мыслями, наконец нахожу в себе силы ответить.

– Мама, не на-а-адо… – передразнивает Ольга в привычной для себя манере. – Катается как сыр в масле, а всё мало, правда, мам?

– Что есть, то есть, доча, – одобрительно кивает, уставившись на младшенькую.

Слёзы подкатывают к глазам. Подобного унижения, как сейчас, я не испытывала ни разу в жизни. Это настоящая психологическая атака.

Молча встаю из-за стола и иду в сторону выхода.

– Настька, ты куда пошла? – кричит мне в спину мама. – Мы не договорили. Без маминого совета ты наломаешь дров! А ну вернись!

– А я не просила ничьих советов! – жестко отвечаю я.

Приехала, называется, к родителям. Получила такую массу отрицательных эмоций, что ещё долго приезжать не захочу. Впрочем, они нисколько не расстроятся, у них же есть любимая Олечка, которую они холят и лелеют.

Ехала я сюда с одной мыслью – раскрыть глаза родителей на младшую дочь. Хотела рассказать всё как есть про Ольгу и Григория, но не смогла. Не смогла рассказывать такие гадости про родного человека. Это просто ужасно.

Впрочем, ладно, пусть и дальше возносят мерзавку в стан богов.

– Ты куда? – догоняет меня мама.

– Домой, – лукавлю я. Лучше ей не знать, что я уезжаю к бабушке с дедушкой. С моей мамой у них очень натянутые отношения, и, кажется, я понимаю почему.

– Вот это ты правильно. Походишь перед Григорием в нижнем белье, он и простит тебя сразу, – меняет голос с гневного и раздражённого на мягкий.

Горький на вкус ком встаёт посреди горла.

От каждого слова, сказанного матерью, становится тошно. Уму непостижимо, как только у неё язык поворачивается говорить подобные вещи, пусть и не самой любимой, но своей родной дочери.

– Ты по секрету маме расскажи, с кем мужа-то застукала. Я никому не скажу, а совет дать могу, – наклонившись, шепчет мне на ухо.

– А это ты лучше у Ольги спроси. Она тебе в красках всё опишет, – буркнув в ответ, вылетаю из дома, ненароком хлопнув дверью.

Покинув территорию частного дома родителей, заказываю такси и еду к любимым дедам за город. Вот кто меня точно поймёт, поддержит и ни при каких условиях не осудит.

Полтора часа занимает дорога. По пути заезжаю в магазин и покупаю немного вкусностей. Дедушка тот ещё сладкоежка, за шоколадное овсяное печенье последнюю рубаху снимет с себя и отдаст. Дай ему волю, только сладости бы и ел, но, увы, бабушка ему не позволяет.

Стучу в деревянную раму.

Спустя мгновение дверь в дом открывается, и на пороге с широкими улыбками на лице появляются мои родные.

– Настюшка ты почему не предупредила? – в шуточной манере ворчит дед и скорее бежит обнимать меня.

– Сюрприз! – скашиваю неловкую улыбку.

– Случилось чего? – считывает с моего лица эмоции бабушка.

– В дом! Там обо всём поговорим. Под печеньки разговор хорошо идёт, – дед, забрав у меня пакет, уходит в дом и мы с бабулей остаёмся наедине.

– Бабуль, а дед тебе не изменял? – произношу сквозь зубы горькие на вкус слова.

– А почему такие вопросы, внучка? – щурит на меня глаза.

– Просто интересно стало…

– На пустом месте такие вопросы не возникают, – качает головой из стороны в сторону. – Что, обижает тебя твой Гришка? Только не ври бабке. Говори как есть.

Слёзы выступают на моих глазах и скатываются по щекам.

– Изменяет значит, мерзавец… – понимает без лишних слов.

Не в силах сказать и слова, киваю в ответ.

– Ничего-ничего, внучка, – обнимает меня, – хорошо, что сейчас узнала, а не через десять лет.

– Оля… – имя младшей сестры срывается с моих губ.

– Не может быть, – смотрит на меня глазами, округлившимися до размера пятирублёвой монеты.

– Я застала их на нашей постели…

– Вот же мелкая гадина! Вот никогда она мне нравилась. С детства была пакостливой. Помню, потехи ради всю клумбу мне истоптала. Вся в мать! – с нескрываемым презрением в голосе произносит бабуля.

– Она ждёт от него ребёнка… – шепчу сквозь слёзы.

Руки сами собой опускаются на живот, инстинктивно защищая малыша.

– Кобелина! – следит взглядом за движением моих рук и верно считывает мой жест. – Про тебя Григорий знает?

– Нет… – произношу на выдохе и качаю головой из стороны в сторону.

– Правильно. Не надо кабелю ничего знать о твоём ребёнке. Нашёл себе прошмандовку, вот пусть она ему и рожает.

Слёзы градом начинают быть из моих глаз.

– А ну не сметь плакать из-за козла! – хмурится. – Это пусть он плачет, что такую жену потерял. Ольга ему ещё покажет свой характер, волком выть будет и локти кусать.

Громкий шум автомобильных колёс заставляет вздрогнуть.

– Кто это? – вздрагивает бабуля и озирается по сторонам.

Всматриваюсь в щёлку в воротах и узнаю внедорожник Цареградцева.

– Григорий… – утробный голос срывается с моих губ.

– Да как он только посмел заявиться в наш дом! – ругается бабуля и во всё горло кричит деду: – Степан, неси ружьё, зятя встречать будем!

Дед у меня боевой. И он действительно может выстрелить…

Глава 5

В груди неприятно кольнуло. Супруг, который изменил с моей родной сестрой, приехал к моим бабушке с дедушкой. За мной ли? Но зачем? Чтобы униженно просить прощения или же, напротив, чтобы поставить точку в наших с ним отношениях?

– Ружьё у меня наготове. Я же завтра на охоту с соседом собираюсь. Заранее достал, как знал, что пригодится, – из дома выходит дед с оружием в руках. – Куда стрелять? – спрашивает бабушку, направляя дуло на ворота.

Сердце уходит в пятки. Зная вспыльчивый характер деда, я могу со стопроцентной уверенностью сказать: выстрелит.

– Пока просто попугаем, – считав неоднозначные эмоции с моего лица, успокаивает меня бабуля и шепчет деду на ухо так, чтобы я не слышала: – Если будет проявлять агрессию, стреляй по бубенцам. Кобелю они не нужны.

– Баб! – не успеваю возразить, как ворота открываются, и Григорий оказывается во дворе.

– Степан Николаевич? – удивлёнными глазами смотрит на направленное в его сторону дуло. – Что-то не так?

– Охренеть, он ещё и спрашивает! – возвращается бабуля и даёт отмашку деду: – Заряжай!

Цареградцев словно по взмаху волшебной палочки меняется в лице. Кажется, он неслабо так испугался.

– Да вы что, с ума посходили, что ли? – смотрит на деда дикими глазами и крутит указательным пальцем у виска.

– Степан, целься в бубенцы! – отдаёт свой приказ бабуля.

Я же, не в силах выдавить из себя ни единого слова, просто стою и молча наблюдаю за развернувшимся на моих глазах представлением.

– Настя, нам надо поговорить! Мне звонила твоя мама и умоляла меня, чтобы я простил тебя, я подумал, она пьяная, – разводит руками. – Про какую-то измену говорила, я ничего не понял.

Ком слёз подступает к горлу. Кажется, ещё немного, и я, не сумев сдержать эмоции, заплачу в три ручья.

– Дед, ст…

– Нет! – кричу во всё горло и перебиваю бабушку, практически отдавшую приказ стрелять на поражение.

Дедушка, взглянув в мою сторону, послушно кивает и отводит прицел в сторону.

– Спасибо, Степан Николаевич, когда мушка в лоб не смотрит, говорить сразу легче становится, – неловко улыбается и делает пару шагов в мою сторону.

– Бабушка, дедушка, родные мои, оставьте нас, пожалуйста, наедине… – в сердцах произношу я.

Всё-таки это мой выбор, и поставить точку в отношениях с предателем я должна самостоятельно, без чьей-либо помощи.

– Хорошо, внучка, – утвердительно кивает бабушка и, грозно посмотрев на Цареградцева, добавляет: – Но ты, негодник, знай. Мой дед со ста метров не промахивается.

– Да, Антонина Павловна, я знаю, – кивает. – Ходили со Степаном Николаевичем на утку, собственными глазами видел, как он метко бьёт из своего ружья. Десять выстрелов, и все чётко в яблочко.

Дед расплывается в довольной улыбке и, подхватив свою жену под руку, уходит со двора, оставив меня с Цареградцевым наедине.

– Настюша, я понятия не имею, что произошло и откуда твоя мама взяла этот бред, – начинает отпираться.

Бред… Ну конечно, Цареградцев дал заднюю и сейчас всеми правдами и неправдами будет убалтывать и убеждать меня в том, что я сумасшедшая и страдаю зрительными галлюцинациями.

Мерзавец! Если изменил, то имей храбрость признаться! Как в трусы к любовнице, так это с радостью, а как правду сказать, так сразу в кусты! Трус!

– Цареградцев, не надо! Не надо оправданий, не надо ничего! – голос невольно срывается.

– Я не ищу оправданий. Я хочу разобраться в том, что произошло, – разводит руками, – давай поговорим.