Сергей Лукьяненко "Девятый"

Что Уотсу со мной делать, даже когда прибудут и подрастут клоны? В патрули посылать? А вдруг я снова чего-то натворю? И давить на меня опасно, в друзьях настоящий серафим, пусть и какой-то дефектный.

Лучше всего, если я исчезну. Героически.

Думать про это было обидно, я выкинул такие мысли из головы и снова погрузился в дрёму, попросив искина разбудить меня за полчаса до сближения. Когда твоя работа – космический патруль, то быстро привыкаешь засыпать при необходимости.

До «Гаргантюа» оставалось всего пятьдесят километров.

Грузопассажирский корабль огромный. Длиной он в сто пятьдесят шесть метров, в диаметре – от сорока в кормовой части и до двух метров в носовой части. Издали корабль может показаться исполинским конусом, но на самом деле это восьмиугольная пирамида. Обтекаемость «Гаргантюа» не нужна, он никогда не входит в атмосферу.

Четыре двигателя корабля вынесены в стороны на решетчатых плоских пилонах, выполняющих функцию теплообменников. Размещать в корме их не стали, потому что корабль тащит за собой грузовые баржи – здоровенные цилиндры с собственными двигателями. В них есть несколько пассажирских отсеков, но в полёте они пустуют. Когда корабль выходит на орбиту вокруг планеты, пассажиры переходят в баржу через надувные коридоры. Наверное, для гражданских это целый аттракцион.

На первый взгляд кажется, что цилиндры с кораблем ничем не связаны, но на самом деле они пристыкованы к четырем тонким тросам. Там использована какая-то сложная мономолекулярная технология сращивания вольфрамовых и титановых нанотрубок, благодаря которой тросики толщиной в карандаш прекрасно удерживают баржи при разгоне и торможении. Но чудес не бывает, боковые нагрузки для тросов опасны, поэтому «Гаргантюа» разворачивается плавно и величественно, пока не «подвесит» баржи по оси вектора движения.

Сейчас разворот был завершён, все четыре двигателя работали, создавая тягу торможения примерно в половину земного притяжения. Выглядел корабль совершенно нормально – дрожало голубое свечение в дюзах, светились никому не нужные сигнальные огни, в нескольких настоящих иллюминаторах из просветленного титана горел жёлтый свет.

«Пчела» приближалась к кораблю по спирали, будто наматывая нитку на гигантскую катушку. Я осматривал «Гаргантюа» и глазами, и на экране радара, хотя искин уже вынес своё заключение: никаких чужих объектов поблизости нет, корабль не выглядит повреждённым, ответчик отработал правильно, корабельный искин выдал траекторию на сближение с четвертым шлюзом.

– Сигма один, – сказал я, когда расстояние сократилось до двадцати пяти километров. – Приветствую грузопассажирский корабль «Гаргантюа». Моё имя Святослав Морозов, я прибыл согласно вашему запросу. Прошу разрешения пристыковаться и подняться на борт.

Никакой реакции. Хотя нет, реакция есть, у шлюза замигали зелёные огни, а створки внешнего люка раздвинулись. Но ни слова в ответ.

Да что ж это такое?

– Начинай медленное сближение, – велел я. – Установи связь с базой Титан.

– Выполняю, – ответил искин.

В динамиках возник звук. Сигнал цифровой, помех нет, но когда связь установлена, то даже тишина становится живой, будто дышать начинает.

– Сигма один, – сказал я. – Сближаюсь с «Гаргантюа», ничего необычного не наблюдаю, получил автоматическое визуальное подтверждение стыковки и курс сближения. У меня вопрос к генералу Уотсу. Прошу уточнить, на основании чего была принята версия о мятеже экипажа. Нет ли какой-либо дополнительной информации, которая может быть полезной?

Так, вопрос я задал. На ответ, даже если Уотс в штабе, а скорее всего так и есть, надо рассчитывать секунд через десять. От меня до Титана почти в четыре раза дальше, чем от Земли до Луны.

«Пчела» сближалась с буксиром. Мы шли с «Гаргантюа» почти по одной траектории, одновременно притормаживая относительно Титана и будто вальсируя друг с другом. В детстве у нас на один год ввели занятия танцами, но потом почему-то отменили. И ещё кучу всяких интересностей убрали – рисование, музыку, литературу. Видимо, не укладывались в план подготовки.

– База Титан – Сигме один, – раздалось в кабине. – Это Уотс, сынок. Сигнал чёткий, видим «Гаргантюа», твоё решение о стыковке одобряем. И тебя видим. Рад, что ты в хорошей форме.

Понятно.

За мной наблюдают, как я и ожидал. И мой разговор с искином Уотс слышал, пускай и в записи.

Как я этого и хотел.

– К сожалению, наши данные говорят о мятеже. С «Гаргантюа» шла контрольная трансляция на базу: фотография рубки и нескольких ключевых точек раз в минуту. Передача прервалась за четверть часа до сообщения капитана Дюваля. На последнем снимке инженер Себастьен Моро находится у пульта управления связью, положение его рук допускает отключение системы контрольной трансляции. Добавлю, что систему не отключить случайно и о её существовании знал только капитан.

Генерал замолчал.

А я внезапно понял, почему Уотс упустил этот маленький факт в разговоре. Такая же система, вероятно, стоит во всех истребителях. И каждую минуту, если связь с базой установлена, «пчела» сливает информацию о происходящем в кабине.

Да, мы все были уверены, что разговоры все пишутся, а по запросу включается камера. Но постоянную фото или видеофиксацию почему-то не предполагали.

Блин, как-то неприятно.

– Мне нравится твоя дотошность, – добавил Уотс. – Я принимаю твои размышления как знак доверия. Даю слово офицера, что никакой дополнительной информацией не располагаю и всецело на твоей стороне. Разберись, что там произошло, хорошо?

Я вздохнул.

И решил, что верю генералу. Он странный, конечно. Но в нём есть какая-то старомодная воинская честь.

– Спасибо, генерал, – ответил я. – Ценю ваше доверие.

«Гаргантюа» надвигался – тускло-серый, в бело-синих огоньках по корпусу, с зелеными проблесковыми маячками над тёмным провалом шлюза. Наши скорости и траектории были идеально согласованы и «пчела», казалось, влетает в жадно раскрытый зев. Зажглось внутреннее освещение, надвинулись стены, стих гул двигателя – и пол шлюза упруго ударил по шасси.

Я был внутри.

– Спасибо, – сказал я искину, хоть и понимал, что это ненужная глупость, лишняя загрузка нейронной цепи.

– Удачи, – отреагировал искин. И добавил: – Возможно, вам будет полезна следующая информация: после получения траектории сближения у меня больше нет контакта с искином «Гаргантюа». Я пытаюсь выйти на связь, но нет даже подтверждения приёма.

Закрылся внешний люк, я ощутил дрожь «пчелы», когда стягивались створки. Зашумел врывающийся в шлюзовую воздух.

Вздохнув, я выбрался из костюма. Достал пачку гигиенических салфеток, обтерся, запихнул их в пакет для мусора. Потом вскрыл сверток с парадной формой.

Парадку мы носили раз-другой в год. Она красивая, из светло-голубой ткани, с пуговицами. К ней полагаются белые ботинки, полосатый бело-синий берет и белые перчатки. Совершенно непрактично и выглядишь будто малыш на маскараде…

Ругаясь и пыхтя, я натянул трусы, влез в брюки, застегнул рубашку. Не хотелось мне вылезать голым и одеваться снаружи.

Мешала кажущаяся сила тяжести – «Гаргантюа» тормозил со скорость четыре целых семь десятых метра в секунду, создавая эквивалент гравитации почти в половину земной. Помогало то, что я сейчас был невысоким и тощим, в реальные двадцать лет я бы не смог так крутиться и поворачиваться в кабине.

К счастью, никто меня не торопил.

Поверх формы я застегнул пояс с ножнами. Кортик, если честно, был элементом формы только у командиров крыла, но, когда я наотрез отказался брать пистолет, Гиора молча принёс свой и закрепил на моём ремне. Пистолет бы мало чем помог, был слишком крупным для меня и сразу настраивал на конфронтацию. Кортик всё-таки был частью парадки и выглядел не так агрессивно.

Последними я аккуратно натянул перчатки. Подушечки пальцев в перчатках были выпуклыми и утолщенными, но это не слишком заметно.

Интересно, кто и для чего их разработал. И догадывается ли экипаж «Гаргантюа», что оружие может выглядеть так безобидно?

– Пошёл… – пробормотал я, глубоко вдохнул и открыл фонарь. Давление уже было выровнено. Я встал на кресле, огляделся.

Ну, шлюз, он везде похож. Небольшой. «Пчела» занимала половину разметки на полу, всё-таки собственные корабельные шлюпки побольше. Их на «Гаргантюа» три, а шлюзов четыре – как раз на случай таких вот визитов.

Под потолком светили яркие лампы. Пахло космическим кораблём – металл, пластик, электричество, химия, плесень. Почти как на базе, только там обычно добавляют какой-нибудь земной аромат. Пол металлический, решетчатый, стены выкрашены тёмной металлизированной краской. Лючки с трубопроводами и кабелями закрыты, в нише, закрытой прозрачной дверью, стоял болван. Глаза у него слабо светились жёлтым, он был в режиме ожидания.

Я помахал рукой, стеклянная дверь уползла в стену, болван дёргающейся походкой вышел из ниши, глаза загорелись зелёным.

– Эй! – сказал я. – Послеполетное обслуживание, заправка, зарядка.

Болван молча кивнул, не тратя времени открыл один из лючков, достал чёрный силовой кабель и потащил его к «пчеле».

А я выбрался на крыло, спрыгнул и пошёл к внутренним дверям. Шлюзы располагались в нижней, самой широкой части пирамиды. Во время полёта я внимательно посмотрел схемы корабля, когда-то мы изучали устройство буксиров, но это было лет пятнадцать назад. В памяти оставались лишь какие-то обрывки, но стоило просмотреть чертежи, как всё легко выстроилось обратно.

Четыре шлюза, между ними технические помещения и баки. Круговой коридор, от него четыре прохода к транспортной шахте. Шесть маленьких помещений – комната со скафандрами и ракетными ранцами, медицинский отсек (резервный), санитарный блок с душем и сортиром, небольшая кладовая (их тут вообще-то полно, эта предназначена для ценных скоропортящихся грузов), каюта карго-офицера, контрольный пост грузовых барж.

В общем, ничего особо интересного.

Заправив рубашку в брюки и подтянув пояс, я осторожно пригладил волосы. И коснулся кнопки открытия двери.

Меня же не заперли тут?

Дверь поползла в стену. Не заперли, хороший знак!

Я шагнул в коридор.

И обомлел.

Как устроен большой космический корабль? Это гигантская куча приборов, проводов, агрегатов, трубопроводов и всякой прочей механики-электроники, которая обеспечивает полёт и поддерживает жизнь экипажа. Всю эту кучу надо упаковать в пространство, которое вроде как огромное, а с другой стороны – его катастрофически не хватает.

Что-то, конечно, втиснуто в специальные отсеки. Но чем плотней упакуешь устройства, тем тяжелее их проверять и ремонтировать. А это приходится делать непрерывно. И никакие выдвижные стойки, салазки и рельсы проблемы не решат.

Поэтому большая часть внутренних переборок на буксире – двойные, как минимум полуметровой толщины. С обеих сторон стены усыпаны лючками, а при необходимости можно снять целый сегмент обшивки, два на два с половиной метра, открыв доступ ко всему, что внутри. Это очень удобно для контроля и ремонта, но, когда всё идёт нормально, выглядит вполне прилично. С полом и потолком, кстати, ситуация аналогичная.

На «Гаргантюае» явно всё пошло «не так».

И слева, и справа от меня коридор был полностью вскрыт!

На местах оставалось два-три фрагмента обшивки, да и то с открытыми настежь ремонтными лючками. Уцелевшие светло-зелёные фрагменты переборок казались островками здравого смысла на фоне общего безумия – поскольку большая часть обшивки исчезла.

В решетчатом каркасе тянулись провода и кабели в разноцветной силиконовой изоляции, металлические и пластиковые трубы, гофрированные воздуховоды. Всё это было густо усыпано наклейками с куар-кодом, пластиковыми ярлычками и металлическими жетонами. В стойках крепились блоки, к которым подходили эти кабели и трубы – я узнал стандартные энергетические ячейки и универсальные компьютерные модули, но большая часть приборов была мне, конечно, незнакома.

Потолок и пол тоже были вскрыты, пусть и не так повсеместно. Панели освещения не тронули, они свисали на проводах, чуть раскачиваясь от каких-то микродвижений корабля или потоков воздуха из вентиляционных решеток. От этого свет становился дрожащим и тревожным. А ещё звуки работающей техники (на любом корабле полно звуков, тишина – признак мёртвого корабля) были слышны непривычно громко – и шум газов-жидкостей, бегущих по трубам, и гудение компрессоров и насосов, и даже тихое электронное жужжание приборов под нагрузкой.

Ощущение, если честно, было кошмарное – словно я оказался внутри тела заживо освежеванного монстра. И хотя всё вокруг ещё функционировало, казалось, что это ненадолго. Последняя предсмертная судорога, подергивание трупа, упавшего на электрические провода.

Да, и конечно же, меня никто не встречал.

– Кто здесь! – закричал я. – Что происходит?

Мой голос бесследно утонул в разгромленном коридоре.

Я обернулся, резко ткнул в кнопку открытия шлюзовой. Здесь стена тоже была вскрыта, но замок бережно вынули из переборки и зацепили за какой-то кабель. Явная забота обо мне, и это пугало ещё больше.

Дверь открылась. «Пчела» стояла на месте, болван волочил к ней голубой кислородный шланг.

Ну хорошо. Путь к отступлению свободен. Как там советовал искин? Понять игру и убежать? Кажется, я готов прислушаться.

Вот только я пока ничего не понял!

Дверь подождала немного и закрылась. Я вздохнул, осторожно прошел метров пять по сохранившейся части пола, разглядывая вскрытые стены.

И заметил то, что меня совсем уж встревожило.

Стены не просто были вскрыты. Часть корабельного нутра отсутствовала! Вот тут явно стоял какой-то электронный блок, отключенные от него провода свисают к полу. А здесь было устройство, потребляющее сжатый азот, электричество и воду. Что это вообще такое могло быть? Ну, допустим, это вход азотной магистрали, а это четыре выхода… какое-то газовое реле? А зачем в него подведена вода? Что на корабле могло требовать периодически поступления азотно-водной смеси?

Ума не приложу. Я не инженер.

Но факт остаётся фактом – процентов десять-пятнадцать приборов и механизмов из стен вынули и куда-то утащили.

Бросив догадки, я быстро пошёл по кругу, игнорируя двери и коридоры к лифту. Минуты через две я вернулся к четвертому шлюзу. Не удержавшись, ещё раз заглянул внутрь. К «пчеле» уже были пристыкованы все кабели и трубопроводы. Болван неподвижно стоял рядом, разбирать истребитель не пытался.

А учитывая то, что весь коридор оказался в таком же состоянии, как у четвертого шлюза, я вполне допускал такую попытку.

Так.

Что мы имеем?

Меня вежливо впустили. Открыли шлюз и дали курс сближения. В шлюзовой все совершенно нормально.

Круговой коридор на корме «Гаргантюа» вскрыт на всем протяжении, отсутствует изрядная часть оборудования.

Срочный ремонт? Что-то было повреждено и вышло из строя?

Но куда и зачем утащили приборы?

Стоп!

Я ведь ещё об одной проблеме не подумал.

Время!

Сколько нужно времени, чтобы поснимать все панели? Куда-то их унести? Потом отключить механизмы, да ещё и не угробить при этом «Гаргантюа»? Успеют ли это сделать двенадцать членов экипажа, среди которых кок, два стюарда и врач, не имеющие особого опыта инженерной работы?

Нет, наверное, за сутки можно справиться. Если все работы ограничились кормовым коридором.

Я смирился с неизбежным и шагнул в коридор, ведущий к транспортной шахте. Коридор короткий, всего-то метров пять, но и тут часть переборок была вскрыта. По пути попалась дверь резервного медотсека, я открыл её, заглянул.

Ну что ж, одной загадкой меньше. Большая часть медотсека была заполнена снятыми со стен панелями. Их стаскивали сюда, чтобы не мешали работе, клали одну на другую, грубо, но максимально используя пространство, до самого потолка, тремя высоченными стопками. Из-за этого часть световых панелей оказалась закрыта, работала лишь одна и медотсек был погружен в мрачноватый сумрак.

Наверное, все каюты на корме забиты этими панелями.

О медотсеке при работе явно не беспокоились. Койка была поднята к стене, шкафчики сдвинуты в угол. Несколько пузырьков и ампул при этом разбились, какие-то таблетки рассыпались, это ж как надо было всё швырять! В воздухе остро пахло дезинфекцией и лекарствами.

Операционный стол, который к стене не поднимался и вообще жестко крепился к полу, ухитрились отсоединить и оттащить к стене. На нем валялись медицинские приборы, наркозный аппарат, портативный рентген-планшет, скомканные голубые простынки и бинты…

Я сглотнул.

На простынях и бинтах были бурые пятна крови.

Плохо. Очень плохо!