В тот весенний февральский вечер одного из последних дней последнего года последних времен в коридоре ремонтной поликлиники, на допотопном диванчике, обтянутом штопаным рыжим кожзамом, будет сидеть отборнейшее человекоподобное с глазами цвета спелой черешни, которое могло бы считаться выращенным из безупречного эмбриона, если бы не очевидный изъян: левый глаз у человекоподобного вышел золотистым, цвета черешни белой, а правый – темно-вишневым, цвета черешни черной.
Нежной рукой, покрытой наноэпидермисом высшего сорта, человекоподобное аккуратно положит на рыжий кожзам свою вторую руку, оторванную по плечо.
Стену коридора будет украшать придуманный ИЯ транспарант, растянутый между двумя гербами с роскошным задом и рожей святой свиньи: «У кого что болит – один раз отрежь».
Ожидать своей очереди в поликлинике будет множество постояльцев и постоянцев последних времен: и рыбаки водорослеловецких галер, подхватившие одну из вернувшихся в последние времена средневековых болезней – то ли английский пот [смотри QR-код], то ли чуму Юстиниана [смотри QR-код], – и полдюжины постояльцев фешенебельной нью-йоркской свалки, где-то нарывшие бычьего цепня и налопавшиеся его, даже не сварив, и теперь, разумеется, страдающие от несварения. В углу притулится какой-то воскрешенный русский писатель, страдающий сердечной избыточностью, в засаленном люстриновом костюмчике, еще не отмытом от нанозеленки.
Английский пот
Юстинианова чума
Скрипнет пластиковая дверь – и в коридор войдет Альфа Омега, держа справа подмышкой голубого ягненка, а слева – какой-то сверток. Он быстро шмыгнет к двери кабинета, и страдающий сердечной избыточностью русский писатель вдруг неожиданно заорет:
– В очередь, сукины дети!
С конца коридора, из регистратуры послышится гневный окрик:
– Молодое человекоподобное! С козлами нельзя в кабинет!
От возмущения, что его обозвали козлом, ягненок вырвется и залает в конец коридора так, что задрожит захватанное стекло, испокон веков отделяющее небожителей, обитающих в регистратурах, от простых смертных (даром, что уже лет пятьдесят как все человекоподобные, слава ИЯ, бессмертны).
Однорукое человекоподобное с черешневыми глазами зальется смехом, и Альфа Омеге покажется, что этот смех журчит, как капель, которая прямо сейчас струится по монастырским стенам, добивая хиленькие сугробы, почерневшие от обреченности.
– Лишь бы не было войны! – поздоровается Альфа Омега.
– Лишь бы не было, – ответит однорукое человекоподобное, с любопытством разглядывая ямочку на подбородке и большие глаза, с добродушно опущенными вниз уголками.
Потом протянет руку к ягненку, возьмет его на колени:
– Я посмотрю за ним, вы идите. Только попросите там, чтобы быстрее, а то видите, – человекоподобное кивнет на свое плечо. Из плеча будет хлестать кровь, наполняя багровую лужу на драном линолеуме.
Альфа Омега, кивнув с благодарностью, разглядит глаза цвета белой и черной черешни и оторопеет, как оторопел бы, увидев такие невиданные глаза, любой нормальный человек, включая вас, читающего эти строки.
– Это линзы такие? На свалке нарыли? – восхищенно спросит Альфа Омега.
– Это не линзы, это ошибка редактирования эмбриона! – отрежет ИЯ.
Черешневое человекоподобное вздохнет, соглашаясь с ИЯ, и Альфа Омега исчезнет за дверью плотницкого кабинета.
Внутри, у левой стены примостится медицинская кушетка все с тем же драным рыжим кожзамом, только этот будет весь в пятнах от нанозеленки. Справа, у двери в кладовку, развалится допотопный стеклянный шкаф с крашеными дверцами – одно стекло будет треснуто и залеплено изолентой. В шкафу – обычные плотницкие инструменты: стамески, наждак и нашедшееся долото. Рядом – замызганный допотопный аквариум, в котором нет рыбок, но есть пластиковые бурые водоросли, барахтающиеся в нанозеленке.
Засучив рукава испачканного медицинского халата, накинутого поверх плотницкого комбинезона, в аквариуме будет копаться плотник с зажеванной «Шипкой» в желтых зубах. Альфа Омега тихо подойдет к нему и весело крикнет:
– Караул, конец света!!!
Плотник вздрогнет и выронит водоросли.
– Ну, дебил и есть! Точно тебя арестуют!
– Демократия не арестовывает за шутки, – улыбнется Альфа Омега, но на всякий случай уточнит: – Или арестовывает?
– Много будешь знать – людей насмешишь, – как обычно, запутается в поговорках ИЯ.
– Твоя очередь, что ли? Где талончик? – спросит плотник, жуя сигарету.
Альфа Омега, подлизываясь, протянет плотнику что-то длинное, завернутое в газету с аппетитными маслянистыми пятнами.
– Я леща тебе поймало на Районе.
– Так прямо и поймало! Напечатало!
– Сначала напечатало, потом выпустило в реку, потом в реке поймало!
Плотник понюхает маслянистые пятна, пропитавшие газетный лист, развернет его, увидит здоровенного копченого леща, и на его лице отобразится плохо скрываемое удовольствие. Он выложит копченого леща на сколотую керамическую тарелку на подоконнике, рядом с иссохшим кактусом и жестяной банкой с надписью «бамбуковый кофе». Лещ удобно устроится на тарелке и с удовольствием раздует жабры – как будто зевнет.
Плотник внимательно всмотрится в раны Альфа Омеги. Они будут ясно видны в слепящем свете кабинета, одном из немногих мест на земле, которое пока еще удавалось обеспечивать человеческим освещением. Человеческим – в прямом смысле слова.
Плотник затянется «Шипкой», вытрет руки о грязный халат.
– Хорошенько они тебя отделали! Дуй на склад запчастей, поищи там свой эпидермис.
– Я подожду. Там в коридоре человекоподобному руку крыльями оторвало. Прими, а?
– По очереди, по талончику!
– Там уже кровь заканчивается. Если оно умрет – охота тебе потом возиться с воскрешением?
Зная ворчливый, но безотказный характер плотника, Альфа Омега не станет дожидаться ответа и, приоткрыв дверь, махнет черешневому человекоподобному. Плотник пробубнит в зажеванный фильтр своей «Шипки» что-то неодобрительное, но, увидев необыкновенные глаза цвета спелой черешни, сразу смягчится:
– Посиди в коридоре, сделаю тебе руку. Эту можешь сдать на вторсырье.
Человекоподобное улыбнется и выпорхнет из кабинета так же легко, как впорхнуло, задев оторванной, окоченевшей рукой Альфа Омегу.
– Хороша? – спросит, выдохнув дым, плотник.
– Хорошо, – согласится Альфа Омега.
– Что хорошо?! – начнет раздражаться плотник. – Хороша, говорю, Маша? Да не наша!
– Откуда ты знаешь, что она – Маша, и что она – она? – удивится Альфа Омега. – Это же редактированный эмбрион.
– Согласно тайне редактирования эмбриона, даже сам эмбрион не может знать, мальчик он или девочка, – снова вмешается ИЯ.
Плотник яростно зажует фильтр – так, как если бы именно «Шипка» отвечала за правила Демократии последних времен, и потащится к двери в кладовку. Вставит ключ в заржавелую замочную скважину, покрутит его, ворча, что ключ опять застрял, что он уже тридцать лет застревает, и никому нет до этого дела, и никто за все это время не удосужился сделать ремонт в поликлинике, а теперь уже никогда не удосужится.
Дверь наконец заскрипит, и откроется один из безразмерных соловецких погребов, утыканный датчиками температуры, влажности и давления, уставленный трехлитровыми банками, из тех, в которых вы, читающие эти строки, засаливали огурцы, а потом закусывали ими водочку, когда в мире еще было за что выпить.
В банках приветливо помашут нижними долями розоватые легкие, свернутся калачиком почки, разляжется жирная печень, лепестки первосортного наноэпидермиса взволнованно колыхнутся, а в баночках поменьше, из тех, в которых когда-то хранили хрен и горчицу, будут барахтаться круглые человеческие глаза.
Альфа Омега легко найдет среди банок подходящий наноэпидермис, приложит ладонь, чип трехлитровой банки кликнет с чипом ладони, подтвердив совпадение.
– Руку там захвати, болванку! – крикнет из кабинета плотник, не вынимая изо рта свою «Шипку».
– Любую?
– Любую! Вы же, последние, все на одно лицо, – проворчит плотник.
Альфа Омега вернется в кабинет, держа под мышкой гибкую болванку руки. Плотник стряхнет пепел прямо на подоконник рядом с высохшим кактусом и копченым лещом, звонко похрапывающим на щербленой тарелке. Приложит наноэпидермис из банки ко лбу Альфа Омеги.
– И чего ты сам себя не починил? Тебе же принтер выдали на Район. Не знаешь, как распечатать собственную кожу, что ли?
– Вы предлагаете мне заниматься самолечением??? Это опасно, безнравственно и наверняка запрещено Демократией! – рассмеется Альфа Омега.
– А дача взятки должностному лицу не запрещена Демократией? – Плотник кивнет на храпящего на тарелке леща, и тут лещ проснется, прокашляется, как заядлый курильщик, и, оглядевшись вокруг, резко выпрыгнет из тарелки прямиком в допотопный аквариум.
– Какое хамство! – только и скажет плотник, укоризненно посмотрев на леща.
Высококачественный – хоть и отечественный – наноэпидермис, прикрученный умелой отверткой плотника, мгновенно срастется с настоящей кожей Альфа Омеги.
– Ох уж эти мне молодые управленцы-технократы, – разворчится плотник. – Как потрындеть – так даже ИЯ перетрындите. А как ручками что-то сделать – так им японские биопринтеры подавай. Вот мы помрем все, старая школа, и как вы будете спасать человечество?
– Смерть запрещена Демократией! – напомнит ИЯ.
Плотник раздраженно фыркнет, потянется за сигаретой и обнаружит, что пачка пуста.
– На кой ляд мне ваше бессмертие, если у меня сигареты закончились!?
В расстроенных чувствах, плотник достанет из шкафа лоскут наждачной бумаги и примется шлифовать лоб Альфа Омеги. После чего пинком направит его в угол, к пылящемуся стационарному фену.
Достав из треснутого шкафа напильник, плотник возьмет руку, которую Альфа Омега принес со склада, – и тут же отшвырнет ее на линолеум.
– Ну, бестолочь же ты! Это ж левая!
– Ты же сказал – любую, – безмятежно отзовется из-под фена Альфа Омега.
Плотник притащит из погреба другую руку, несколько раз взмахнет напильником, как смычком, и, не глядя, бросит болванку в аквариум, вызвав справедливое негодование копченого леща, который остервенело забьет хвостом. Плотник снова, кряхтя, полезет в аквариум. С трудом поймает леща, бросит его обратно в тарелку. Лещ разгневанно хлопнет хвостом и надует жабры, но на всякий случай притихнет.
В аквариуме вокруг болванки начнет пузыриться нанозеленка. Плотник отчаянно зажует фильтр «Шипки», в ожидании присядет на подоконник, чем снова разгневает копченого леща, задумается и нехотя скажет:
– Относительно твоей гипотезы… Интересно. Интересно… Надо проверить. Надо проверить…
– Да все ясно, как Список Свобод! – воскликнет Альфа Омега из-под фена. – Если предельно увеличить силу энергии веры, она обгоняет скорость света и превращается в воблу.
– Надо проверить! – безапелляционно повысит голос плотник.
Фен запищит, плотник подойдет к Альфа Омеге и очередным пинком вытолкнет его из-под фена. Напялит очки, всмотрится ему в лоб. На коже почти не останется следов от порезов, только пигментные пятна, скорее похожие на веснушки.
– До свадьбы заживет, – буркнет плотник.
– Браки запрещены Демократией по закону об оскорблении чувств одиноких! Растлеваете молодежь! Сто баллов штрафа! – грозно сообщит ИЯ.
– Ну вот! Видишь, что ты натворил! Ой, извините, натворило! – рассвирепеет плотник, грозя Альфа Омеге.
Рука, полностью синтезированная в допотопном аквариуме, проверочно зашевелит пальцами и вдруг покажет плотнику и Альфа Омеге вполне безупречную фигу.
5
Джуэл Шупинг из Северной Каролины наконец-то осуществила свою многолетнюю мечту лишиться зрения. Она нашла психолога, который согласился залить ей в глаза жидкость для прочистки труб. В результате один глаз ослеп, другой пришлось удалить. Теперь она наконец-то чувствует себя счастливой. Это состояние, при котором здоровые хотят быть инвалидами. Раньше его считали расстройством, а теперь просто вариантом нормы.
Газета The mirror, 2015 г.
После обеда в коридоре ремонтной поликлиники станет особенно многолюдно – точнее, многочеловекоподобно.
Скрипнет кособокая пластиковая дверь, и в коридор завалится труппа древнегреческой трагикомедии во главе с воскрешенным жирненьким римским императором на тоненьких ножках. На голове его вместо короны будет красоваться золоченое пластиковое сиденье для унитаза – Нерон так никогда и не узнает истинное предназначение этого шикарного аксессуара, поскольку в его первой жизни унитазов не было еще, а во второй – уже. Плотник хотел было его просветить, но рассудил, что, во-первых, лучше приберечь энергию света для более принципиального случая, а во-вторых, сиденье от унитаза в качестве головного убора Нерону вполне к лицу.
Побрякивая лорнетом из цельного изумруда, Нерон будет часто наведываться в поликлинику покупать рабов для своих новых оперных постановок – иногда оптом. Быстрым взглядом знатока он оглядит очередь и сразу заприметит симпатичного престарелого аутокомпрачикоса в инвалидной коляске – одного из многочисленных стариков-фанатов движения, возникшего еще в двадцатые благодаря популярным ютубовским шортсам, снятым по мотивам допотопного фильма «Человек, который смеется», в котором зловещие торговцы компрачикосы уродовали детей, чтобы потом показывать их за деньги на забаву средневековой публике. Вдохновленные шортсами, предпоследние люди ринулись уродовать себя самостоятельно, получив прозвище «аутокомпрачикосы», и предпоследняя публика тоже находила это забавным.
Понравившийся Нерону старикан когда-то потребовал у плотника ампутировать ему все конечности (согласно Списку Свобод, плотники не могли отказывать пациентам в добровольном членовредительстве). Плотник тогда уговорил его оставить себе хотя бы правую руку, объясняя, что иначе он не сможет мастурбировать и ковыряться в носу. И вот, видишь ли, аутокомпрачикос заявится отчекрыжить и руку.
– Почём? – надменно процедит Нерон, направив изумруд на старикана-аутокомпрачикоса, похожего на неваляшку.
– Меня зовут Адам. И я дорогой! – с вызовом скажет неваляшка, задрав подбородок, от чего на шее задрожит вшитый в кадык коровий колокольчик.
– Сколько?
Адам прочистит горло, от чего колокольчик тоскливо зазвенит.
– А сколько дашь!
– А согласен! – Нерон хлопнет Адама по единственной ладони и, не оборачиваясь, прикажет свите: – Заверните.
После чего распахнет дверь кабинета и вежливо поприветствует плотника:
