– Она ещё не принесла присягу.
– Завтра принесёт. Как положено по традиции утром, торжественно, перед всеми.
– А если сбежит? – спросил усатый.
– Я не сбегу! – вставила я решительно. – Я хочу и буду учиться. Можете проверить своим даром, вру я или не нет.
Рыжий скривился так, словно ему под нос подложили детскую неожиданность в платочке. Считал, значит, что не вру.
– Господин Растен, вы не понимаете! Вы должны… – начал было усатый.
– То что я должен, прописано в налоговом своде и уставе академии, а то что не должен – в книге законов. Согласно уставу, одобренному королём и Высшим советом магов, я и действую. Необходимые письма я вам выдам, раз уж первые экземпляры не дошли. – Проректор повернулся ко мне. – Тара, обождите, пожалуйста, в приёмной.
И я вышла, дверь за моей спиной закрылась. Орф прошёл сквозь неё и сел рядом со мной, сверля стену мёртвым лиловым взглядом. Секретарь не обратила на меня внимание, занятая бумагами. Со стороны выглядело, словно её ими завалило, но она продолжала стучать пальцами по печатной машинке.
Можно было выдохнуть: проректор меня отбил. И на этот раз я почувствовала к нему уважение без осадков и примесей, зато с благодарностью. Впрочем, было ещё одно чувство, которое трудно было себе объяснить: я отчего-то волновалась о Линдене Калласе, этом аландарском мерзавце с чёрными глазами. Почему «был»? Почему проректор так сказал и с таким выражением лица?
С другой стороны, мне какое дело? Линден Каллас сдал меня в руки Растену, и на этом всё. Меня не должно интересовать, что там кто про него сказал. И вообще…
Но волнение так закружило меня, что усидеть на стуле я не смогла. В конце концов, почему не уточнить? Будет проще успокоиться и дальше его ненавидеть, как положено. Проректор наверняка просто оговорился. Я подошла к столу секретаря и проговорила тихонько:
– Извините…
Секретарь подняла голову, сдула прядь волос, упавшую на очки.
– Что такое? А, это снова вы! Нужен талон на обеды? Это не ко мне, в столовой выдадут. Я занята.
– Нет, я не про талоны. Вы случайно не знаете, что произошло с Линденом Калласом?
– Он погиб, – ответила та и снова углубилась в бумаги.
– Как?!
– Портал взорвался.
Меня будто ударили шпалой с размаху. До пронзительного звона во внезапно заледеневшей пустоте внутри. Ноги стали ватными. Я рухнула на стул рядом, случайно сбив рукой кипу бумаг. Листы со скрепками и без полетели на пол. Секретарь подскочила.
А в моей памяти всплыло красивое лицо, нахальная улыбка и умные, живые глаза, чёрные, с огнём, как раскалённая смола. Я должна была бы обрадоваться – одним врагом меньше, я ведь его точно ненавижу. Но дышать почему-то не получалось…
Глава 8
Тара
После минутного шока в приёмной я всё-таки смогла взять себя в руки. Вернулась в общежитие и рухнула на кровать, буркнув соседке, что дико устала. И на ужин не пошла. Но когда Дари улеглась и выключила свет, меня снова накрыло до звона в ушах. Я лежала, смотрела в потолок и ругалась с Богом.
«Почему из-за него меня рвёт на части? – мысленно кричала ему я. – Мне должно быть без разницы! Он аландарец!»
Подумаешь, спас от хищника в башне? Подумаешь, не в тюрьму отправил, а в академию, другу под крыло. Подумаешь, его глаза светились восхищением, когда он смотрел на меня. Подумаешь, между нами заискрило что-то, когда мы оказались рядом, до ватных ног, до потери здравого смысла, почти до поцелуя… Но не поцеловал же! Отшагнул. Почему? Не важно, это длилось лишь секунду.
В голове возникали тысячи разных «подумаешь» и «почему». И солёная влага стекала по горлу, полная злости, бессилия и невозможности чувствовать всё это! Ведь он враг!
И так по кругу, всю ночь.
Я не плакала, я уже привыкла дома глотать слёзы бесшумно, чтобы не расстраивать маму, и молилась о том, чтобы Дари не проснулась и не начала расспрашивать. Казалось, скажи я хоть слово об аландарце вслух, о том, что он по-дурацки погиб в одном из их проклятых порталов, я бы взорвалась – никакой орф не остановил бы!
Так же нелепо, тяжело до невыносимости я чувствовала, когда папа ушёл от нас. Мама слегла, а он ходил по городу со своей новой пассией и при ней не решался со мной поздороваться, словно это было преступлением. Даже не захотел навестить маму, хотя она была в горячке. Его вульгарная мадам рассмеялась, сказав, что с судьбой не поспоришь, ни к чему лечить умалишённых. Тогда я и разнесла их уютное гнездышко вдребезги, только не поняла сначала, что в тот миг во мне проснулся дар, я ведь никогда не слыла паинькой.
А мама не была сумасшедшей, просто с ней нельзя было так, по-свински. К счастью, позже она пришла в себя, только здоровье её стало ещё хуже.
Папа не подал заявление на меня в полицию, но окончательно перестал со мной разговаривать и увёз свою мадам в другой город. А потом я узнала, что он вступил в Сопротивление против аландарцев и погиб.
И у меня не осталось никакой возможности хоть когда-то наладить с ним отношения. А я надеялась. Глупо, конечно, но ведь я так его любила! Несмотря на обиду, мечтала, что однажды он осознает всю боль, что причинил, и придёт к нам, или хотя бы письмо напишет… Увы, этого не случится никогда.
В тот день рубиновый кокон во мне вспыхнул по-настоящему. Боясь навредить соседям или маме, я ринулась к морю, за город. Я думала, что взорвусь, как бомба. Море било в меня прибоем. Я била энергией в него в ответ. И сила только росла.
Волны стали огромными, квадратными, словно море превратилось в гигантскую шахматную доску. Говорят, рыбаки разбежались в ужасе, но я их не видела. Наутро меня кто-то нашёл на берегу, мокрую, без чувств. А вокруг – щепки от лодок, горы моллюсков, рыбы и здоровенных морских гадов.
С тех пор жители Видэка знали, что лучше меня не злить, некоторые зауважали, но большинство стало обходить стороной. Даже Ник Хойт, парень из параллельного класса, с которым мы встречались. Тоже предателем оказался, как папа. Что вообще ожидать от мужчин?..
Разумеется, мне пришлось учиться держать себя в руках. Вот только внутри ещё кипело так много злости: на папу, на войну, на нищету, на аландарцев, на несправедливость жизни! Но больше всего я злилась на себя: на то, что не умею собой владеть, и на то, что такая большая сила во мне была совершенно без толку.
И вот Линден тоже погиб… Теперь и злиться на него не получится. Проклятый аландарец!
Слёзы всё же брызнули из моих глаз, и всхлип был чересчур громким. Я подскочила с кровати. Испуганно глянула на Дари. Та спала безмятежно, разметав белые руки и косы поверх одеяла. Я бросилась к умывальнику, чтобы умыться и стереть слёзы, как следы преступления. Но вздрогнула: в раковине обосновался аммонит – отмокал от грязи, отменно воняя.
«К чёрту! К морю пойду!» – решила я поморщившись.
Оно тоже солёное, мокрое, с ним можно не скрываться и ничего не объяснять. Я накинула на плечи шаль. Вышла из комнаты. И наткнулась на орфа.
Тот стоял посреди едва освещённого коридора, сейчас ничуть не похожий на пса, разве что подобием четырёх лап и намёком на торчащие сверху уши. Плазменное существо на моих глазах меняло форму, растекаясь в пространстве, как клякса. Казалось, изнутри него что-то пыталось изменить контуры, рвалось наружу. Выглядело это жутко.
Я замерла. Дверь захлопнулась за спиной, подтолкнув в поясницу ручкой. То, что было орфом, обратило на меня внимание. Переливающаяся синим и красным масса двинула ко мне. Она стала значительно больше орфа, обойти её бы не вышло. Одной рукой я попыталась толкнуть дверь, чтобы спастись в комнате. Другую выставила, готовая защищаться. Но внутри застыл страх, а не кокон силы. В страхе я пуста.
Плазменное пятно не добралось до меня. Дёрнулось, забилось в агонии… И разлилось, бесформенное, по полу со взрывом искр. Холодные, колкие, словно ледяной огонь, они ударили меня по ногам и отпрянули обратно к массе, из которой возникли. Весь пол вокруг меня превратился в бушующее море плазмы.
Я сглотнула и забила кулаком в дверь спальни.
Плазма попыталась собраться обратно. Мерцающий, с пробегающими синими и красными прожилками энергии ком увеличивался.
«Надо бежать! Спасаться! Куда?!» – с липким потом по спине думала я, понимая, что эту живую лаву мне не перепрыгнуть. Сердце моё выскакивало из горла, колотилось о рёбра.
Что-то похожее на руку, вполне человеческую по форме, но сотканную из плазмы, выпросталось из мерцающего кома. Рука потянулась ко мне. Я перестала стучать и дышать.
«Тара!» – пронеслось в голове не мои внутренним голосом, а чужим, мужским, сухим и жарким, как солнечный ветер.
Я облизнула пересохшие губы, влипла спиной в дверь, наблюдая, как плазма постепенно превращается в согнутого в три погибели человека – точнее, его контур, залитый мерцанием синих и красных разрядов. Мучительно, с борьбой внутри, со вспыхивающими протуберанцами тут и там, он всё-таки распрямился. Высокая мужская фигура без намёка на одежду, внутри контуров словно залитая космосом, встала передо мной. Широкие плечи, тонкая талия, абрис сильной шеи, рельефных рук… Он поднял голову, отбрасывая с лица плазменные волосы назад. В меня вперились чёрные, живые, как раскалённая на солнце нефть, глаза. Аландарец? Линден?
Я всё-таки вскрикнула.
Где-то вдалеке пробили часы. Фигура мужчины рассыпалась в жидкую плазменную лаву обратно на пол. За спиной распахнулась дверь, я упала на высунувшуюся в проём Дари. Растрёпанная, в одной майке, та подхватила меня и помогла вернуться в вертикальное положение.
– Что ты тут? – недовольно буркнула она.
– Там Он! – выкрикнула я, ткнув дрожащим пальцем туда, где только что трансформировалось плазменное существо.
Обернулась с заходящимся от волнения сердцем. В коридоре напротив нас сидел орф, мерцающий фиолетовым, с подрагивающим рябью контуром – доберман, ничего больше.
– Оп-оп, шлёп-гроб, чего ты? – похлопала меня по плечу Дари. – Орф там! Просто орф, к тебе приставленный. Забыла спросонья?
– Но он не…
Из других дверей на этаже высыпали в коридор заспанные студентки.
– Что за крик? Кого убили?
– Всё нормально, Тара орфа испугалась, – проворчала нехотя Дари.
– Двоятся орфы ночью, не бойся, – зевая сказала светловолосая худышка – та самая, которую я видела в буфете, руки-ноги как спички торчали из смешной пижамы.
– Ночью они нестабильны, – подтвердила рядом с ней вышедшая из комнаты толстушка с косынкой на кудрявых волосах.
– Эй, новенькая, и ты, гробовщица, если вы нам ночью не будете давать спать, мы жалобу напишем, коллективную, пусть отселяют! Мало нам было колюще-режущих мотыльков! – заявила с надутыми губками блондинка среднего роста, сквозь кружевную ночную рубашку которой проглядывала идеальная фигура.
– Напишем. Или воспитаем, – кивнула красивая рыжая девушка весьма хищного вида.
– Извините… – пробормотала я растерявшись.
– Сами от орфов в первый день не визжали? – рыкнула на всех Дари. – А тебя, вошь белая, за гробовщицу проучу. В последний раз предупреждаю!
– Испугала! – фыркнула блондинка и захлопнула за собой дверь.
Дари втянула меня обратно в комнату. Заперла замок и покачала головой.
– Ой, Тара, куда понесло-то? Видон – мертвяки обзавидуются! Эдак я тебя оживлять начну вместо аммонита.
– Не надо, – нервно передёрнув плечами, хмыкнула я. – А ты его собираешься оживлять?
Сказала я это просто так, в голове трубил вопрос: «Что я, или кого только что видела?» Мне не могло показаться! Я точно его видела! То есть аландарец не погиб? Но почему он исчез? Почему орф? Почему тело из плазмы?! Ничего не понимаю!
– Ещё подумаю. Так куда ты посреди ночи потопала? Не спится? – Дари склонила голову и скрестила руки на груди.
– Да, хотелось воздухом подышать.
– В ночной и шали? Там же холодина! Тут ночи бррр. Лучше форточку откроем.
– Ладно.
Мне и впрямь уже никуда не хотелось. Все мысли из головы выветрились, кроме одной: «Это был аландарец?!»
– Всё, спать! У тебя завтра ответственный день!
– Почему орфы ночью нестабильные? – тихо спросила я.
– Не знаю. Спроси у Растена, – фыркнула Дари. – У кого-то из первокурсников пару недель назад истерика случилась при ночной встрече с орфом.
Мне стало стыдно. Я вздохнула.
– Умыться на твой аммонит можно?
– Да сколько хочешь!
– А, может, переместим его в таз?
– Если раздобудешь завтра у интенданта это чудо хозутвари, пожалуйста! – Дари достала из шкафчика банку с мёдом и пряник. – Погрызи и засыпай. А ложка мёда таким, как мы с тобой, полуночникам, вообще святое. Мёд этот особенный…
– С кладбища? – устало спросила я.
– Как ты угадала? У меня дядя одной рукой могилы закапывает, другой – пчёл разводит. В общем, нектар с кладбищенских цветов – самое то, сплошное спокойствие. Очень заснуть помогает.
– Главное, чтобы не навсегда.
Я кивнула и сунула за щёку ложку кладбищенского мёда. На вкус от нашего разнотравья с равнин не сильно отличался. Но потом я и в самом деле выключилась, провалилась в сон без сновидений, как в кроличью нору. И вдруг увидела в черноте Линдена: он стоял перед нашей дверью и держал у ноги орфа за ошейник. Глаза аландарца сверкали опасным огнём.
«Это я, Тара!» – гаркнул аландарец. И исчез.
Меня подбросило с влажной от пота подушки. За окном разливался розовыми прожилками по серому небу рассвет. На цыпочках я кинулась ко входной двери, отперла потихоньку. Орф сидел перед ней, мерцая в полутьме фиолетовым. Лиловый взгляд ничего не выражал.
При воспоминании о ночных превращениях мне стало жутко, но я склонилась к призрачному доберману и тихонько позвала:
– Линден, это ты?!
Уставилась в мёртвые глаза. Отразилась в них, осторожно помахала рукой. Орф никак не прореагировал, как ненастоящий.
Неужели мне в самом деле показалось?.. Но Растена я всё же спрошу!
Глава 9
Утро над фьордом было серым, прохладным. Трава на зелёных склонах выглядела матовой, подёрнутой дымкой. Над студенческим городком и дальше по ущелью драными белыми перинами нависли облака. Ни ветерка. Только море шумело размеренно, словно напоминало, что жизнь продолжается.
На площадке перед белым двухэтажным корпусом с одной стороны и высоким берегом с другой выстроились первокурсники. Синие, белые, золотые и фиолетовые полотнища на флагштоках повисли, как тряпочки.
