Валерий Гуров "Фаворит 1. Русские не сдаются!"

* * *

Балтийское море

24 апреля 2025 года

Балтийское море… Сказал бы, что восхищаюсь им, но не буду врать. Оно для меня негостеприимное. Нарва… Сейчас я был напротив этого города, в пятнадцати милях, как мне сказали. Толком не видно в бинокль ничего, кроме моря. Но память и воображение работали, погружали меня в те февральские дни 1944-го.

Я лежал и смотрел на пасмурное небо, снег валил хлопьями, а вокруг стонали товарищи. Много раненых и тяжелых, что помочь уже нельзя. Нас ждали, нас встретили. Белый снег? Нет, уже не белый. Частью он измазался грязью, в которой ползли или корчились от боли советские воины. Частью приобрел бордовый и алый оттенок – от крови, пролитой во имя Великой Победы. Не получилось захватить плацдарм. Именно здесь я и потерял своих товарищей, Ваньку…

– Семён, сколько до берега? Не видно ничего, – спросил я, пытаясь вглядеться вдаль через бинокль.

– Ефрем Иванович, ближе подойти нельзя. И так идём у самых территориальных вод, – ответил мне тот.

Я с укоризной посмотрел на внука моего друга, с которым служили в КГБ. Семен не отказал, он чтит память своего деда и отозвался на мою просьбу. Наверное, это я с брюзжанием своим уже чего-то не замечаю, а молодежь-то хорошая у нас. Впрочем, и ему уже не двадцать, а, наверное, сорок. Вон, и виски чуть белеют.

Я сидел на каких-то ящиках на носу небольшого сухогруза, рядом прислонил трость, что заменяла мне инвалидную палку, и смотрел в бинокль – туда, где должен быть берег. Не видно ничего. Может, оптика моя слабовата?

Мне нетрудно было решиться на путешествие. Я хотел ещё раз побывать в тех местах, где проходил мой боевой путь, и знал, что на сухогрузе, курсирующем между Калининградом и Лугой, Ленинградом, служит Семён.

Ни на каком прогулочном судне с зонтиками, напитками и микрофонами я не прочувствовал бы того, что ощущаю сейчас, вся эта воркотня заглушила бы эмоции от воспоминаний. Да и ходят туристические корабли намного севернее, вдали от берегов. Ну а так… Капитан, выслушав Семёна, своего помощника, взял курс немного южнее, конечно, предупредив об этом нужные службы той же Эстонии. Но…

Но даже так я не мог рассмотреть бухты.

– Ефрем Иванович! Холодно, может, спуститесь в каюту? – чуть наклонившись, сказал старпом капитана сухогруза.

Я не ответил, а вновь прильнул к биноклю. Нахлынули воспоминания.

Вот я, молодой лейтенант, поднимаюсь и веду в отчаянную атаку оставшихся бойцов. Многие здесь ранены – и понимают, что это их последний бой. Но мы поддерживали друг друга и шли вперёд. Оттого атака наша была ожесточенной, и мы сбили три пулеметных огневых точки, а уже потом отступили, почти что и не получая выстрелов в спину…

Нас оставалось только двадцать восемь, но мы смогли отступить, потому как немцам пришлось перегруппировываться и заменять своих убитых стрелков. И я, зажимая кровоточащую руку, вел оставшихся бойцов, чтобы выжил хоть кто-то, чтобы продолжили парни уничтожать врага.

– Еще вздумают чухонцы нас постращать. Нужно с капитаном переговорить, уходить севернее, – размышлял вслух Семен, присаживаясь рядом со мной на ящик.

– Я правильно понимаю, что мы в международных водах? – уточнил я.

– Так-то да… – задумчиво отвечал Семен.

Я понимал, что политическая обстановка такова, что не стоит дёргать за усы эстонского котёнка. И на том спасибо, что я здесь, на судне, что вспомнил все те эмоции, что бурлили во мне, молодом офицере, который шёл на смерть. Я знал, за что умирать, если уж придётся.

– По левому борту – два пограничных катера! – прокричал матрос, высунувшись из капитанской рубки.

– Мля! Этого ещё не хватало! – выругался Семён.

Семен, больше ничего не говоря, сразу же направился в капитанскую рубку. У помощника капитана был в руках планшет, где на карте очерчен фарватер, по которому шло судно. Мы точно не были в территориальных водах Эстонии. До них ещё не менее трех миль.

Я, может быть, и седовласый морщинистый старичок, но на голову никогда не жаловался. Так что понял, что именно происходит. Прибалтийские котята решили поиграть в тигров. Сколько они угрожали, что будут захватывать российские суда, команды которых якобы спят и видят, как бы перерезать коммуникационные кабеля в Балтийском море. Видимо, заокеанский саблезубый тигр дал добро котятам на провокацию.

– Русский корабль, станьте в дрейф и приготовьтесь к досмотру! – закричали с одного из двух катеров.

Помнят правильный язык общения! На русском обращаются! Злость и решительность наполняли меня. Будто я в 44-м, и наш десант в Нарву решили вот так остановить немцы.

Да, фашисты сразу бы открыли огонь. А у этих просто кишка тонка, лишь пугают наставленными в сторону нашего судна крупнокалиберными пулемётами.

– Стоп машина! – почти в полной тишине, когда лица матросов были обращены в сторону капитанского мостика, прозвучал приказ.

– Да какое «стоп машина»! – возмутился я, выкрикивая погромче, но старость брала своё – я закашлялся и сгорбился.

Провокация чистой воды! Если сейчас промолчим – растопчут. Нужно действовать… пусть узнают, что такое русский старик.

В груди скребло – не бывало такого, что мы сдаёмся врагу. Да, да, ситуация сейчас другая, может быть, капитан и прав. Ну не воюем же мы с Эстонией! Да и разве медведь вообще может воевать с клещом?

Разве же начали бы стрелять пограничники, примерявшие на себя роль морских пиратов, если бы мы на полном ходу уходили севернее?

А стреляли бы – так, на мой взгляд, и пусть! Не пора ли снимать маски и врага называть врагом? Да не решились бы они. Это так, мяукать умеют, а рычать им не дано.

– Сынок, неужто лапки кверху? – обратился я к одному из молодых матросов, что был рядом со мной.

– Отец… дедушка, да был бы у нас пулемёт, я бы первый… – сквозь зубы зло произнёс матрос.

– Э, внук, разве же сила в оружии? Сила в духе! – продолжал сокрушаться я.

Но сам с облегчением подумал, что далеко не всё потеряно с молодым поколением.

Тем временем на судно уже подымались, с позволения сказать, фрицы, ну, эти… эстонцы. Я стоял, нахмурив брови, от чего, наверное, должен был выглядеть и вовсе старым. А, нет… я и так слишком старый.

А морды забрались на палубу и вели себя вызывающе. Они ухмылялись, посматривали на всех, словно на пустое место, не забывая при этом вертеть стволами автоматов в разные стороны. Так и хотелось мне повертеть стволом… А лучше скинуть всех их в море, пусть кильку бы подкормили для своих шпротов.

– Всей команде собраться на палубе! – выкрикнул один из пограничников.

Он был самым старшим, как бы не за пятьдесят лет мужику. И это для меня – юнец. А так… Явно же рожден, гад, в Советском Союзе, пионером был, Ленина любил.

– Офицер, я капитан судна. У нас нет ничего того, что могло бы вас заинтересовать. Вы нарушаете морское право, – говорил тем временем капитан.

– Рот свой закрой и подготовь корыто к проверке! – усмехался главный среди стервятников с автоматами.

– Мы находимся в шестнадцати морских милях от берега. Это экстерриториальные воды, вы не имеете… – капитан стоял на своём, но по жесту главного пирата его сорвиголовы взяли под руки нашего капитана и повели его к борту.

– Стоять! – выкрикнул пограничник и…

– Бах-ба-бах! – три раза выстрелил в воздух.

Было дернувшиеся немногочисленные члены команды судна быстро вернулись обратно и теперь лишь исподлобья, тяжело дыша, смотрели на ряженых пограничников. Конечно, это ряженые скоморохи, чести мундира не понимают – потому что нарушаются все возможные законы международного судоходства.

– Кomand?r, siin Vana mees akupantides, – сказал один из пиратов, подойдя ко мне [эст.: командир, тут старик из оккупантов]. – T?ht? minu vanaisa tapmise eest? [эст.: звезда? За то, что убил моего деда?].

– Не тронь! – сказал я, когда гад нацелился своими лапами к моей Звезде Героя.

– Валдис, оставь его! – почему-то на русском языке потребовал главарь.

– Мul on seda t?hte vaja! [эст.: Мне нужна эта Звезда] – не унимался Валдис.

– Ефрем Иванович, не надо! – слышу я голос Семена.

Он знает, понимает, что я не дам никому трогать мою награду, мою Звезду. Но одёргивать тут надо не меня, а этого юнца-наглеца, который нацепил форму и считает, что право имеет.

– Не трогай руками! – прорычал я.

– А то что, дед? – почти на чистом русском языке сказал пират, но я уже не удивлялся.

– А то… – я повернулся к команде. – Чего же вы стоите? Смерти боитесь? А она лучше, чем позор?

– Ефрем Иванович…

– Молчи, Семен. Не может русский корабль сдаваться врагу без боя, – я посмотрел на эстонца, вдруг резко вспомнившего русский язык. – Стрелять будете? Не испутаетесь? Скрыть-то не получится. За нами великая страна!

– Хе! – удар пирата уронил меня на палубу.

Я заметил, как он изготавливается к удару, и понял, куда собирается бить, но старость… Не успел даже увернуться. Сто лет, как-никак. Я принял удар, потому что знал: пусть ударят в меня, а не в память всей роты.

– А Звезду я у тебя, дед, заберу, компенсацией будет, – сказал гад и потянулся к награде.

– На! – выкрикнул я и со всей мочи, что еще только оставалась во мне, огрел пирата своей тростью, привстав.

– Сука! – подлетел другой пират.

Удар ногой… Я падаю, и что-то попало мне под голову, какой-то ящик. Теряя сознание, еще слышу выстрелы и успеваю понять, что команда нашего судна начала действовать. Все правильно, так и должно быть. Смерти нет, если ты уходишь достойно, несломленным. Нет жизни без борьбы! Единожды сдавшись, ты не только подставляешь себя, ты и других подставляешь, потому как по дурному поступку могут судить всю нацию.

Я слышу, что сердце замедляется. Отсчитывает последние, редкие, слабые удары. Под звуки борьбы на палубе, под крики, понимая, что наша берет, что уже кричат пираты о том, что они готовы уйти, я улыбаюсь и кладу руку на Звезду Героя – получается, что и на сердце. А хорошо ухожу, как хотел, несломленным, как воин!

Темнота… Она вокруг, но не во мне. И я плыву в темноте… Слышится женский голос издалека. Мягкий и такой знакомый, родной.

– Ты сделал всё, что мог. Теперь… начни сначала.

– Надя…

– Живи! Проживи новую жизнь с честью… Люблю тебя…

Глава 2

Русские в плен не сдаются!

М. И. Кутузов

Балтийское море. Район Данцига

25 мая 1734 года

– Где я? Почему связан? Что за корабль?.. Где наши?.. Почему ты в парике?! – Эти вопросы вспыхнули в голове сразу, как только я начал приходить в себя.

Голова гудела. Руки и ноги затекли. Я ощущал тугие верёвки— не наручники, не стяжки, а именно сраные верёвки! Кто так пленников связывает? И главное – деда столетнего связать?! Вот же ущербные…

– Унтер-лейтенант, с вами всё в порядке? – донёсся голос откуда-то сбоку.

Кто-то наклонился надо мной, резко и ловко вспорол путы. Я приподнялся на локтях. Мир плыл. В висках стучало.

– Это ты, сынок, ко мне так обращаешься? А ты кто такой? – спросил я, силясь сфокусировать свое зрение на лице мужика.

Передо мной стоял… ну точно не наш. Лоснящийся парик, одежда, столь безразмерная, что рубаха представляла скорее балахон, пиджак… или что это вообще… грязный, в копоти. А еще эти манерные жесты – как с исторической реконструкции. Но голос был нормальный. Русский. Даже сочувствующий.

– Мы сдались? Где Семён? Что за фарс вообще?

– Александр Лукич, почто мне знать, где Семён? Да и нет серед офицеров на фрегате такого. Вы давайте, поднимайтесь, недосуг мне с вами возиться! – отозвался мой собеседник. – Нынче такое творится…

– Мы сдались? – спросил я.

Этот вопрос меня, действительно, волновал.

– Сдаемси. Стыдоба-то какая! – отвечали мне, чем еще больше добавили сумбура в кипящие мысли.

– Э, мужик… ты кто вообще?

Зрение постепенно возвращалось, будто пелена слетала, так что я более отчетливо рассмотрел мужика. И… он даже на реконструктора не похож, слишком какой-то… реалистичный, что ли.

– Мужик? Вы словно не в себе… Лаптев я, Харитон Прокофьевич. Всё, будет вам. Недосуг беседы вести. Приходите в себя и скажите своё слово, – буркнул он и метнулся прочь, будто его реально что-то ждало [Будущий исследователь Русского Севера действительно был на том корабле и при тех событиях, о которых пойдет речь].

Он ушёл, а я остался.

Один. С верёвками, с париком и с подозрением, что я больше не в своём веке.

Постепенно туман в моих глазах развеивался, и я силился получше разглядеть, что вокруг происходит. Но быстро понял, что внимание нужно обратить не на это. Бог с ним, с мужиком в парике. Голос не мой, тело не моё! Палуба, если я вообще на корабле, тоже иная! Впрочем, слышен и шум моря, и качает так здорово, будто ветер сильно поднялся. Но так не может быть!

«Проживи ещё одну жизнь!» – вспомнил я слова, что сказала мне во сне Надя.

А еще этот парик… Я поднял руку и опустил пятерню себе на макушку. Вот те на! На мне он тоже есть. И голова чешется, аж жуть. Я быстренько скинул парик и стал расчесывать свою голову. Свою ли? Жирные длинные волосы, но густые, как у меня в молодости. Потом зачесалась и спина… Этим занятием можно было заниматься бесконечно. Но лучше встать и рассмотреть, что происходит и где я.

Корабль. Парусник. Впереди, на палубе, столпилось не меньше восьмидесяти человек. Кто-то галдел меж собой, иные стояли понуро. И что интересно – все ряженые, какие-то в большинстве маленькие, щуплые. Были среди них и мужики, тьфу… в лосинах. Да что это за наряды? И корабль…

Я не хотел принимать действительность, разум отвергал напрашивающиеся выводы.

– От капитана поступил приказ сдаться, – услышал я немецкую речь.

Прямо сработала какая-то психологическая закладка. Немецкий язык, слово «сдаться». Хотелось в свойственной мне манере выкрикнуть «Русские не сдаются!», «Фашистская тварь!», но вспомнились угрозы эстонцев нашему сухогрузу. Наши же с эстонскими погранцами дерутся! Я стал крутить головой по сторонам… замер. Как всё быстро получилось! Ведь я буквально подскочил сюда, да и теперь за пару секунд всё оглядел и всю обстановку оценил. О такой своей резвости последние лет сорок, не меньше, я только вспоминал с ностальгией.