Валерий Гуров "Фаворит 1. Русские не сдаются!"

Глава 3

В морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика.

Адмирал П. С. Нахимов

Балтийское море. Район Данцига

25 мая 1734 года

– Руби борта! – кричал боцман. – Ах ты, Богу душу мать! Ты, окоем, что делаешь!

Недалеко от боцмана и матросов стоял батюшка и на каждое скверное слово осенял крестом и боцмана, и матросов. Словно в молитвенном запале, священник крестил без остановки – ругань лилась непрерывно, как морские волны, ударяющиеся о борт фрегата.

– Сержант, выдержит ли канат откат от пушки? – спрашивал я.

– Ваше благородие, так должно. Канат выдержит, а вот борта, за кои его цеплять… – отвечал сержант, которого, как оказалось, звали Иван, а по фамилии – Кашин.

Я теперь вслух называл его сержантом, без сомнений. . И алебарда у него имелась, как отличительный признак старшинства над солдатами. Да и сами они при мне к Ивану Кашину обращались по званию. Так что не ошибся, сержант он, и мой, по сути, заместитель.

– Я сумневаюсь по бомбардам, – ко мне подошел Лаптев. – Сколь они помогут?

– Крепите лучше! – только и мог я ответить.

Мортиры были поставлены на толстые брусья, чтобы при первом же выстреле не проломить палубу. Да и это было опасным. Такое решение точно в нормальной обстановке никто бы не одобрил. Но сколь нормальной ситуация была для нас? То-то… И решения принимались опасные.

Я не морской офицер, хотя и служил в морской пехоте. Кое-что слышал да знаю. Но насколько мои знания могут пригодиться в этом времени? Вот только пригодятся ли они в этом веке – ещё вопрос.

Но кое-что я знаю и как историк, человек увлекавшийся историей и некоторое время ее преподавая в школе. Вот мортиры, которые бьют по навесной траектории, это тоже огневая мощь. Даже без попаданий ядра заставят французов нервничать и сбавить темп. Нам сейчас хоть плеваться, лишь бы корабли погони поскользнулись.

Григорий Андреевич Спиридов, будущий адмирал, вносил предложений больше всех – и именно дельных. Это он решил попробовать зафиксировать две большие пушки, которые я сопровождал в Данциг, где русские войска держали город в осаде. Дело рискованное, но могло усилить огневую мощь фрегата с кормы.

А на колесных лафетах, зафиксированных канатами, пушку удержать можно. Вот для них и рубили борта – немного, чтобы только ствол ровно выставить. Думали не "собирать" орудие, не ставить на лафет, ведь везли орудия в разобранном виде. Но крутили, думали…

Итак… Я попал во время так называемой «войны за Польское наследство». Что думаю об этом? Пока не определился. Дел хватает. Всем сознанием я теперь не хочу допустить позора нашего флота – сдачи фрегата Митава. Похоже, уже не допущу – вовремя принял бой.

Как закончится сопротивление – неизвестно, но оно будет. И пусть меня на ремни режут, но в этот момент я буду поджигать бочки с порохом, чтобы подорвать корабль.

Русские не сдаются! Это раз. А два – нельзя даже допускать возможности сдачи: отложится в головах, что так можно. Тогда явление станет обыденным.

Нет, не бывать этому!

– Штуцеры есть, ваше благородие, нашёл в арсенале! – радостно сообщил один из моих солдат. – Пять и есть.

– Мало… А есть кто справно стреляет с них? – спросил я, всё больше стараясь говорить в манере тех людей, с кем приходится общаться.

– Справно? Видать, что я более иных… Макар еще… Фрол… Найдём, ваше благородие, кому стрелять, – отвечал сержант Кашин.

Из того, что я знал по военной истории времени, я помнил про штуцеры. Это нарезное оружие. Били они точнее и дальше фузей. Да, я знал про долгое заряжание, но и у нас будет время – попасть в лодку с французами и перезарядиться. Именно так: даже не в человека, а по днищам целиться. Тем более на корабле заряжание должно быть чуть быстрее. Можно же прикладом ударить по палубу, чтобы пуля быстрее ушла в ствол.

Может использовать штуцера и так себе идея. Но пока не мог себе представить, что значит стрелять и не целиться. С фузеей кто стреляет даже голову отворачивают. Так в кино… Думаю в этом как раз фильмы не врут. А в штецера пуля чуть меньшая дура и должна лететь, куда ее посылают.

Как будет происходить абордаж, я уже понял. Вражеские корабли даже не дрейфовали – они спустили якоря. Балтика не глубока, позволяла это сделать.

Так что десант пойдёт на шлюпках. А море волновалось, и то, что мы стояли на дрейфе, тоже было проблемой. Корабль разворачивало. Но и французы получат свое. Море и для нас и для них негостеприимное, волнующееся.

– Вот! Хватит, али ещё нужно? – спрашивал боцман, показывая на место для установки пушки.

– Справно, – подтвердил Спиридов.

– Давай, тащи пушки! – скомандовал я.

Осадные орудия стояли привязанными на палубе. Две пушки были 18-фунтовыми, ещё три мортиры – пятипудовые.

Спасибо товарищам, ну или господам, что много говорят, а я внимательно слушаю. Теперь знаю, где сколько фунтов и сколько пудов в тех орудиях, что, как оказалось, за мной числились. Нужно еще было включить внутренний калькулятор, чтобы представлять что к чему в привычной мне метрической системе мер.

Пушки были в данный момент почти что чемоданом без ручки. Они очень сильно перегружали Митаву. Так что я даже всерьез думал о том, чтобы сбросить орудия, как балласт, если не получится задуманное. Впрочем, если не получится, нужно весь корабль пускать на дно.

– Итак, господа, мы готовы, – сказал я, обращаясь к тем, кто пришел на военный совет.

– Французские команды, не дождавшись спущенных наших флагов, уже усаживаются в лодки, – когда я дал слово Спиридову, он стал докладывать. – До двух рот неприятеля пойдет на приступ. Нас – шесть десятков. Коли же в бой не вступят линейные корабли, мы имеем шанс подбить французов и спешно уходить.

– Я правильно понимаю, что им нужно начать спасение утопающих, и будет не до нас? – спросил я.

– Вы всех нас погубите, – высказал скепсис присоединившийся к военному совету корабельный комиссар.

– А все ли вы готовы умереть, но не сдаться? Покрыть себя славой, а не позором? – строго спросил я. – Тогда нужно готовиться ко всему, даже к тому, чтобы и самим взрывать фрегат.

– А вы мною не командуйте, я выше чином… – тот же комиссар вновь высказался.

– Если пришли, то уж подчинитесь! Нет, то идите и молитесь! – жестко потребовал я. – Меня волнуют пушки, а не ваши титулы и чины.

– Знаете ли… – возмутился комисар, но замолчал.

– Только Богу то ведомо. Еще никто сию задумку не пробовал. Кому сказать… Осадным орудием бить с корабля! – Лаптев покачал головой.

Главная проблема была в том, что на Митаве просто не хватало огневой мощи. Фрегат имел тридцать две пушки против суммарно ста двадцати двух пушек французов – почти один к четырем. И даже мне, человеку, опирающемуся на логику, а не на опыт морского сражения, понятно, что мы не можем давать бой линейным кораблям. Нам нужно уходить.

С другой же стороны, ни у нас, ни у противника, нет пушек на корме или на носе. Вот это и собирались мы исправить, что иметь возможность ударить по неприятелю, когда у противника нечем отвечать, пока из бортовые орудия не станут до нас доставать.

– Хранцузы идут! – закричал впередсмотрящий. – На лодках!

– Начинаем! – сказал я и направился на корму.

Именно тут и были прикреплены две пушки, которые я сопровождал к Данцигу. Мортиры, чтобы их навесная траектория не повредила наши же паруса, смещены к корме.

– Готовы, братцы? – спросил я, подойдя к изготовившимся бойцам.

– Как есть, ваше благородие. Готовы! – отвечал за всех сержант.

Три, пять, восемь шлюпок были спущены на воду французами. Это меньше двух рот солдат. Но ненамного.

– Ставим паруса! – скомандовал все-таки корабельный комиссар, как старший офицер.

Я бы предпочел, чтобы этот приказ все же звучал от Спиридова? Энергичный он малый, недаром стал адмиралом и одним из творцов победы в Чесменском сражении.

Да и приказ был общий, как, наверное "к бою", без конкретики. Ведь нужно указать какие паруса ставить, по какому ветру, и ставить ли, может опускать… Эти команды уже посыпались позже. Корабль оживал и становился, словно муравейником. Кто-то на реи полез, да так споро, что я загляделся, иные тянули канаты… В работе были все, кроме высшего офицерства на фрегате. А мои солдаты готовились первыми встретить врага.

– Стреляем со штуцеров, нужно попасть в днище лодок! – решив никого не ждать, скомандовал я.

Сам я не стал браться за неизвестное мне оружие. Пусть стреляет тот, кто это должен уметь делать. Будет время – дай Бог, я научусь всему. Я что, Бога уже поминаю? Дожился, коммунист! Еще и не такие метаморфозы, чувствую, меня ожидают.

Вражеские шлюпки, несмотря на то, что наш фрегат стал набирать скорость, все равно приближались. Да, их несколько подбивали волны, но гребцы французские работали справно и подходили к фрегату.

– Огонь! Бей их! – выкрикнул я.

– Ба-бах! – прогремела пушка, и…

Орудие на откате вырвало деревянные брусья сорвало крепление. Пушка проехалась по мачте – я видел, как, захватив одного из моих солдат, она проломила правый борт и рухнула в море. Это была первая потеря в людях – от своей же пушки.

– Бля! – выругался я, лишь благодаря реакции увернувшись от сорванного орудия.

– Бах-бах! – чуть замедлившись, выстрелило и второе орудие.

Я уже приготовился, что и оно, оторвется и так же может кого снести на своем пути, но, нет, удержалось, хотя брусья, на которых крепился канат, предательски затрещали.

– Отставить заряжать пушки! – прокричал я.

Второго такого отката крепление не выдержит. Если это будет последний шанс, тогда да, можно и даже нужно бить из пушки, невзирая на последствия.

– Бах-ба-бах! – одновременно раздавались выстрелы из штуцеров и разрядились три мортиры.

Их ядра по навесной траектории отправились в сторону французских линейных кораблей. Но это был выстрел так, больше для острастки. Главное – показать, что у нас есть зубы. Попадание с такого оружия могло быть только что случайным. Но и французам мы показывали, что собираемся драться – и даже на корме у нас имеется, чем встречать врага.

– Попали! Попали! – прокричали на корабле, пристально наблюдавшие за тем, как начался бой.

Нет, ядро, пущенное мортирой пролетело мимо, к сожалению. А картечь, заряженная в оставшуюся пушку, нашла цель. Одна шлюпка была буквально изрешечена. На ней – первые убитые враги.

– Александр Лукич, можете еще ударить? – кричал мне Спиридов.

– Нет! – признался я. – Только штуцерами.

В это время мои бойцы перезаряжали нарезные ружья. Это дело требовало до двух минут, ну или когда они друг другу помогали, полторы минуты. Мягко сказать, оружие спорное. Скорострельностью оно не блистало. Но дальность и точность брали своё. Фузеи? Сейчас – бесполезны. Вот подойдут французы на метров пятьдесят, вот тогда можно и ими стрелять. Но только залпами.

– Бах-ба-бах! – разрядились пять пушек фрегата по правому борту, куда приблизились еще две шлюпки.

Попаданий во врага критических не было. Но десяток раненых или убитых – и ещё важнее: пробоины, имелись. Теперь гребли они не вперёд, а за жизнь. Шлюпки тонули. А фрегат тем временем ловил ветер и уходил севернее.

– По правому борту! – кричали на корабле.

Я посмотрел вправо.

– Бах-ба-бах! – это уже французы стреляли.

С высоты палубы было видно: две шлюпки были слишком близко.

Наши частью пригнулись, пропуская выше голов вражеские пули, а иные матросы попадали на палубу в панике – хорошо хоть, никто не кричал «мамочка». Да… Боевой дух еще тот. Но не буду осуждать. Для большинства это первый бой. Как правило, в своем первом бою новичку нужно только выжить и не мешать остальным. А что делать, если новичков большинство? Я скажу – сжать зубы и сражаться!

– Кашин, остаешься здесь, командуй! – выкрикнул я сержанту. – Первый этот… плутонг, за мной!

Французы уже закинули абордажные кошки и подтягивали шлюпки. В этом месте, справа, ближе к корме, наши пушки уже были разряжены, а ружейными выстрелами враг не позволял начать новое заряжание. Точно, гады, били. Вообще работали лягушатники споро, смело и решительно. Нужно… очень нужно тренировать солдат и матросов, чтобы вот так уметь. Не готовы наши к серьезному бою. Запустили флот после Петра Великого.

А мне терять нечего, кроме чести и достоинства. Я сто лет прожил, но ведь я уже умер, а оказавшись в новом теле, еще не научился ценить новую жизнь. И будет ли такая возможность? Меня пока в этом мире только и держала цель – не дать произойти сдаче русского фрегата. Вот выживу, буду ставить и другие цели перед собой. Без них и жизнь – не жизнь, а вдох да выдох.

– Целься! – выкрикнул я, когда мы спустились на палубу, а мое подразделение, называемое плутонгом, стало в линию и направило ружья поверх бортов.

Вокруг свистели пули. Есть раненые, в ноги. Но и это могло оказаться смертельным. Как в этом времени обстоят дела с медициной, пока можно только догадываться.

– Сели! Всем сесть! – скомандовал я, когда пули стали свистеть поверх голов, словно с каждым свинцовым кругляшом чуть снижаясь.

И вот они, первые французы над бортом.

– Не лезьте! – кричал я матросам, которые только что лежали на палубе, но с появлением врага встали и загородили моему плутонгу сектор обстрела.

Тщетно. Два матроса вылезли вперёд с абордажными топорами – с явным желанием скинуть уже показавших головы французов.

– Ба-бах! – пистолетные выстрелы прервали жизни смелых русских воинов.

– Пли! Бей! Стреляй! – командовал я, быстро перебирая слова, не зная, как в этом времени нужно отдавать приказ на открытие огня.

Каким-нибудь словом, да попаду.

– Бах-ба-бах! – разрядили свои фузеи солдаты.

Дым на некоторое время лишил обзора, но уже вылезавших врагов должны были сбросить в море наши пули.

– Ба-ба-бах! – слышались выстрелы уже и по левому борту.

Лезли французы, упорные – и там шел бой.

– В штыки! – выкрикнул я и добавил уже для матросов, которые пятились к центру фрегата, будто предлагая врагу честный бой. – Бей врага! Не отходить!

Я не сразу извлек шпагу, что пристёгнута у меня слева. Не было привычки, как это быстро делать. Нужно было бы придержать ножны. Но мне было плевать, как там я смотрюсь, да кажусь ли кому неуклюжим – главное принести пользу в бою и спасти фрегат.

Меня увлекал бой, я чувствовал азарт. Но нет, не это важно. Для любого старика важно – чувствовать себя нужным. Я был нужен. Я не допустил позора. Даже если русский фрегат и будет взят французом, то с боя, а это куда как меньшее зло, чем сдача с поднятыми руками и повешенным носом. Да и хрен им!