Вероника Хэли "Убийство у алтаря"

– Приходите на мои занятия по составлению букетов. В четверг утром, в половине одиннадцатого, в церковном зале. Эти милые молодые полицейские хотят, чтобы я сделала заявление. Не то чтобы я много могла им рассказать. Я потянула его за руку, ну, знаете, чтобы помочь подняться. – Миссис Доуз вздрогнула.

Элли слушала кивая. Она снова заварила чай для миссис Доуз и полицейских. Только на этот раз пришли другие, но они тоже захотели чай с печеньем. Знакомые действия: слушать, кивать в знак согласия, подавать еду.

Элли по-прежнему чувствовала себя полусонной, но окружающие, казалось, этого не замечали.

* * *

Большой дом напротив церкви пустовал уже несколько месяцев. Толстяк припарковал свой темно-зеленый «Сааб» на подъездной дорожке под объявлением о продаже. Пусть все подумают, что кто-то наконец заинтересовался этим домом, хотя ходили слухи, будто владелец запрашивает слишком много. Или решат, что это один из воспитателей детского клуба при церкви оставил машину здесь, в стороне от дороги.

«Сааб» был припаркован именно в таком месте, чтобы водитель мог хорошо видеть всех, кто входил и выходил из церкви.

Появление миссис Доуз… Наблюдатель опустил стекло и услышал ее крик. Итак, тело обнаружено. Хорошо.

Толстяк проследил, в какой дом она поспешила за помощью. Ага, не тот ли это домишко, где, как предполагалось, прошлой ночью стояла женщина, наблюдая за происходящим?

Толстяк поджал губы. По его мнению, убийце следовало сразу же расправиться со свидетелем, вместо того чтобы терять голову и убегать с места преступления. Если старая карга расскажет о том, что видела, убийцей придется пожертвовать, пусть даже он – правая рука босса.

«И если он исчезнет…– тут толстяк улыбнулся…– кто-нибудь другой сможет его заменить, не так ли?»

Подъехала полицейская машина. Толстяк наблюдал за тем, как женщина показывала полицейским дорогу к церкви. Она не пошла с ними, вернувшись в свой дом.

Водитель пересчитал задние дворы. Ее дом был четвертым из восьми двухквартирных, и все они примыкали к переулку и выходили окнами на церковь. Начали собираться зеваки.

Прибыли старшие офицеры, затем – криминалисты. Толстяк съежился на сиденье, но затем вспомнил, что окна у него тонированы. Он мог следить за всеми, но его не видел никто.

Он подождал, пока старший офицер и его помощник выйдут из церкви и спустятся по дорожке, чтобы взять показания у свидетелей. Вскоре босс узнает, достаточно ли видела та женщина, чтобы опознать убийцу.

Толстяк завел двигатель и, внимательно оглядевшись по сторонам, вырулил на главную дорогу, встроившись в поток машин.

* * *

Элли проводила миссис Доуз до ее дома, расположенного через две улицы. Миссис Доуз нужно было на кого-то опереться, и для этой миссии выбрали Элли. Знакомая роль.

Миссис Доуз призналась, что ей не терпится позвонить дочери и рассказать о происшествии.

Элли же решила не беспокоить свою дочь Диану раньше шести часов вечера. Она все равно не вернулась с работы, где трудилась на полставки. Когда Элли думала о дочери, внутри у нее все сжималось. Порой ей было трудно дарить Диане безоговорочную любовь. Например, после похорон мужа Элли вместе с дальней родственницей вспоминала молодые годы Фрэнка, когда Диана прервала ее словами: «Я бы очень хотела, чтобы ты не рассказывала об отце. Ты же знаешь, как сильно это меня расстраивает!»

* * *

Это был первый раз, когда Элли вышла из дома после похорон. Оказавшись на свежем воздухе, она решила воспользоваться редким солнечным днем и прогуляться по местному парку. Возвращаясь по переулку, она остановилась, чтобы посмотреть, нет ли поблизости полицейских. Что за трагедия произошла! Она с трудом могла это осознать. Бедная миссис Доуз, споткнулась о тело…

Это была красивая церковь в викторианском готическом стиле, которую очень любили невесты, предпочитавшие традиционные свадебные фотографии.

Кладбища как такового на территории не было, но здание окружал поросший травой участок, обсаженный высокими деревьями. Лужайку – как его называли – во всех направлениях пересекали асфальтированные дорожки.

Элли знала, во сколько обходится содержание церкви, поскольку Фрэнк состоял в приходском совете. Его главной заботой был построенный в тридцатых годах по соседству с церковью зал, который давно нуждался в обновлении и ремонте. «Что ж,– подумала Элли,– по крайней мере, Фрэнку больше не нужно беспокоиться об этом…»

Фрэнк любил повторять, как им повезло, что у них есть приятный и избегающий крайностей священник, который привлекает к себе разумную паству. Элли стало интересно, как тот воспринял известие о смерти в церкви.

Она гадала, когда же убили беднягу. Прошлой ночью? Вряд ли он много времени пролежал у алтаря, иначе кто-нибудь нашел бы его раньше.

Элли долго просидела в четырех стенах и привыкла к тишине, поэтому чувствовала себя подавленной из-за шума уличного движения на главной дороге за церковью.

Автобус с визгом затормозил у церковного зала. Водитель просигналил пожилому мужчине, переходившему дорогу по пешеходному переходу. Скоро из расположенной напротив начальной школы начнут выходить дети.

«Можно быстренько заскочить в магазины и купить что-нибудь поесть», – подумала Элли.

Пока Фрэнк не попал в больницу, Элли работала неполный рабочий день в благотворительном магазинчике на бульваре. Больше она туда не возвращалась. Готова ли она отвечать на любезные вопросы своих коллег? Нет, пока нет.

Она повернулась спиной к главной дороге, радуясь уединению собственного дома. Фрэнк родился и вырос в одном из роскошных особняков на другом конце прихода, но им нравилось жить в этом скромном райончике рядом с церковью. Элли беспокоилась, что маленький дом вызовет у мужа клаустрофобию, но в течение нескольких лет они не могли позволить себе ничего большего, а позже Фрэнк нашел другое применение деньгам.

Элли понятия не имела, сможет ли она продолжать жить здесь. Она не была уверена, что это ее волнует.

Боковую дверь в церковь закрыли и огородили лентой. Полицейский стоял на страже, отвечая на взволнованные расспросы прохожих. Кто-то из толпы окликнул Элли, чтобы узнать, не видела ли она чего-нибудь странного. Элли заставила себя улыбнуться и покачать головой. Один мужчина, проявив настойчивость, подбежал к ней, чтобы поговорить.

– Они устроили в церковном зале оперативный штаб! Ума не приложу, что теперь делать детскому клубу! Всех опрашивают, не заметил ли кто-нибудь чего-нибудь подозрительного!

Элли было трудно оставаться общительной, но она старалась изо всех сил.

– Да, меня тоже спрашивали, но, боюсь, я ничего особенного не заметила, – ответила она.

– Ах да, конечно. После того как Фрэнк… мои соболезнования… – Понимающий кивок.

Элли склонила голову в ответ. Она прошла через калитку, поднялась по склону своего сада и вошла в кухню. Сделала бутерброд, но хлеб оказался черствым, и она съела только половину.

Элли обнаружила, что плачет. Время от времени давать волю слезам было в порядке вещей… вдовам это разрешалось… хотя она знала, что не должна вести себя так на людях, потому что это ставило окружающих в неловкое положение.

Диану, например. Если б она была рядом, то сказала бы: «Возьми себя в руки, мама!»

Элли еще предстояло разобраться с листьями на лужайке, одеждой в шкафу, библиотечными книгами, которые требовалось вернуть, бумагами, туалетными принадлежностями в ванной. С пачкой писем с соболезнованиями, с открытками. С отсутствием нормального хлеба или вообще каких-либо других свежих продуктов в холодильнике.

Она отошла на свое любимое место у стеклянной двери, откуда открывался вид на сад и церковь за ним.

* * *

– Диана, это мама. Как ты?

Обычно, когда Элли звонила дочери, ей приходилось выслушивать жалобы Дианы на начальницу, на заведующую яслями, куда ходил ее малыш, на то, что химчистка испортила новую блузку.

Элли не любила думать о ком-либо плохо, но иногда ей казалось, что Диане нравится придираться к людям. Как… Элли пресекала эту мысль, прежде чем та могла завести дальше. А затем заменяла ее на более приемлемую. Как тете Фрэнка – Друзилле.

Но после резкого замечания на похоронах Диана изменилась и стала проявлять большую любовь к матери. Она беспокоилась о том, правильно ли питается Элли, и уговаривала ее уехать к ним на север. Сегодня Диана хотела узнать, продолжает ли Элли принимать таблетки…

– Диана, дорогая, прости, что прерываю, но сегодня здесь произошло нечто невероятное…

Диана была потрясена. Она попросила мать собрать вещи и уехать немедленно, в этот же день.

– Ты не должна больше там оставаться, и это не обсуждается!

– Нет, нет, дорогая. Все в порядке…

Поднимая трубку, чтобы позвонить Диане, Элли в глубине души надеялась, что дочь повторит свое приглашение поехать к ним погостить. Но как только это предложение прозвучало, Элли поняла, что не хочет уезжать. В любом случае это был скорее приказ, чем просьба, а Элли очень не нравилось, когда дочь командовала ею, пусть даже с благими намерениями.

* * *

«Сегодня я буду настроена очень позитивно,– сказала себе Элли.– И больше не стану принимать таблетки. Поставлю перед собой задачу и начну ее выполнять. Перестану отвлекаться. Верну библиотечные книги. Буду умницей и позвоню тете Друзилле, чтобы узнать, как у нее дела. Куплю продукты, приготовлю нормальную еду и съем ее».

Но сначала Элли предстояло выбросить полузасохшие цветы, и в особенности лилии, которые отцвели и стали коричневыми в своей неподходяще маленькой вазе. Поднимая их, Элли взглянула на себя в зеркало, чтобы убедиться, что выглядит опрятно.

Фрэнку не нравилось, когда она одевалась в яркие цвета или пользовалась косметикой, за исключением розовой помады. Ее короткие вьющиеся волосы рано поседели. Элли считала, что это придает ей неряшливый вид, и была удивлена, услышав, как сосед назвал ее «привлекательной крошкой».

Это подняло ее моральный дух.

Элли никогда не носила черное, так как Фрэнк считал этот цвет слишком грубым для ее светлой кожи. Сегодня на ней был кремово-голубой шерстяной верх и синяя юбка с карманами, достаточно широкая, чтобы было удобно.

Ее мать – давно покойная – любила повторять: «Прикрывай колени, дорогая, и всегда держи их вместе на людях».

Тетя Друзилла говорила: «Почему бы тебе не сесть на диету? Нельзя ожидать, что мужчины будут верны женщинам, которые позволяют себе объедаться».

Элли покачала головой. Фрэнк был верен ей. А если и нет, то она не хотела об этом знать.

Элли заметила, что миссис Доуз оставила свою расческу на столике под зеркалом. Ей требовалось выполнить еще одну задачу…

* * *

Миссис Доуз провела Элли в свой крошечный домик с террасой.

– Заходите, дорогая. Я рада хоть кого-то видеть. Не могли бы вы купить мне кое-что в магазинах? Я вся дрожу, не решаюсь выйти. Доктор сказал, что мне нужно согреться и постараться не думать о плохом. То же самое повторил и священник. Вы знали, что он разговаривал с тем парнем незадолго до его смерти?

Элли усадили на стул. Комната была маленькой, заставленной коричневой мебелью и некомфортно жаркой. Элли безропотно решила, что станет слушателем, в котором нуждается миссис Доуз.

– Это оказался не теплотехник, дорогая. Хлоя зашла ко мне вчера вечером после работы…

Элли подумала, что должна бы знать, кто такая Хлоя, но, хоть убей, не могла этого вспомнить.

Миссис Доус нетерпеливо прищелкнула языком.

– Помните Хлою, мою внучку? Ту, которая взяла годичный учебный отпуск перед поступлением в университет? Она копит деньги на кругосветное путешествие, хочет отправиться в Австралию с рюкзаком за плечами… звучит ужасно, но об этом мечтает вся нынешняя молодежь. В любом случае ей нужны деньги, поэтому она работает на полставки в «Подсолнухах», новом кафе на бульваре, где подают вкусную выпечку. Так вот, Хлоя сказала, что все теплотехники зашли в кафе после того, как полиция закончила беседовать с ними. Значит, это был не один из них. Что на самом деле даже неплохо, потому что иначе они бы не успели наладить отопление к воскресенью, не так ли? А я всегда говорю, что нет ничего хуже, чем холодная церковь.

– Так они знают, кто?..

– Угу. Священник сказал мне, когда позвонил, чтобы узнать, все ли у меня в порядке. Вчера в обед он зашел в церковь. Конечно, через главный вход, потому что тот ближе к его дому. Как бы то ни было, он застал там полицию, которая фотографировала место преступления и все такое. Они попросили его взглянуть на тело, мало ли, вдруг ему знаком этот человек. И, конечно, он узнал его, так что это упростило дело.

– И кто же?..

Миссис Доуз фыркнула.

– Этот никудышный сын миссис Ханны, у него только рот да брюки, и их обоих нужно хорошенько вымыть с мылом, если хотите знать мое не столь скромное мнение. По нему никто не будет скучать.

Элли снова обнаружила, что не может вспомнить ни лица, ни имени.

– У него в фургоне большая стереосистема, которую слышно за милю. Показушник. Серьги и гвоздик в носу. И конечно, безработный.

Элли кивнула. Теперь она поняла, о ком речь. Миссис Ханна работала в пекарне на бульваре. Приятная женщина, которая все еще говорила с сильным акцентом после стольких лет, проведенных в Британии. Юный Ферди был и гордостью, и отчаянием ее жизни.

– А как?..

– Его сбили и скрылись с места происшествия, как думает священник, хотя полиция, конечно, ничего подобного не говорила.

Воображение Элли нарисовало картину, как гигантский танк сбивает юного Ферди прямо в церкви. Она подавила улыбку. Миссис Доуз не оценила бы такое легкомыслие… как и Фрэнк, если подумать.

– Наверное, все случилось возле церкви на главной дороге, – продолжила миссис Доуз. – Этот поворот очень опасен. Я всегда говорила, что однажды там произойдет авария со смертельным исходом, и вот она случилась. Водитель запаниковал. Он же не хотел оставлять тело на виду, не так ли? Наверное, заметил, что церковь открыта, ведь там работали теплотехники… они постоянно заходят и выходят, оставляя дверь нараспашку, и им плевать на сквозняки и безопасность… Так вот, водитель, должно быть, затащил Ферди в церковь и оставил его там, чтобы успеть скрыться. Вряд ли они когда-нибудь найдут его… я имею в виду водителя.

«На самом деле,– подумала Элли,– ты имеешь в виду, что смерть Ферди – это избавление от всякой дряни».

Вряд ли миссис Ханна согласилась бы с этим утверждением. Элли захотелось сказать: «Будем надеяться, что грешник обретет покой, найдя смерть в церкви», но она чувствовала, что ее посчитают легкомысленной. Конечно, Фрэнк назвал бы это дурным тоном, и, возможно, так оно и есть.

– Мне нужно идти, – сказала она, вставая. – Пожалуйста, сообщите, что вам нужно в магазинах… И не стесняйтесь, ладно?

– О, я просто не могу решиться выйти на улицу. У меня начинают дрожать ноги, когда я подхожу к входной двери. Скажите мне, если услышите что-нибудь еще в магазинах, хорошо?

Элли подумала, что при малейшем поощрении миссис Доуз превратится в жертву и останется в этой роли навсегда. Элли по личному опыту знала, как легко попасть в такую ловушку. Она сама только что из нее выбралась… и могла мигом провалиться обратно. Может, кто-нибудь более деликатный сумел бы помочь миссис Доуз и не дать ей преждевременно превратиться в старуху?

Она открыла рот, поколебалась и закрыла его. Конечно, ей не следует ничего говорить. С другой стороны, если не она, то кто?

– Не беспокойтесь о цветах к воскресенью, – сказала Элли. – Я уверена, что кто-нибудь из вашей группы будет только рад взять все на себя. Если они не смогут сделать это в столь сжатые сроки, возможно, органистка что-нибудь придумает…

Впечатляющая грудь миссис Доуз раздулась.

– Нора?! У нее это получается не лучше, чем у вас! Нора посмеет тронуть мои цветочные композиции только через мой труп!

– Я уверена, она сделает все, что в ее силах, – лукаво заметила Элли. – Хотя, конечно…

– Ее сил недостаточно! – выкрикнула миссис Доуз. Она на мгновение задумалась, а затем потянулась за своим пальто. – Я сейчас заскочу в церковь и посмотрю, что происходит. Если главный алтарь огорожен, возможно, мы проведем службу в часовне Богоматери. Мне лучше поговорить об этом со священником. Я оставила охапку хризантем в ведре в задней части церкви… Не исключено, что эти полицейские могут их опрокинуть, и что тогда нам делать?

* * *

Элли прошлась по магазинам на бульваре, который гудел от новостей о найденном в церкви теле. Знала ли Элли что-нибудь об этом? Нет? Она ничего не видела? Что ж, неудивительно, на самом деле. В это время суток она наверняка уже задернула шторы. А, по ее мнению, это попадет в центральные газеты? Элли ожидала, что ее спросят, как она себя чувствует после похорон, но только несколько человек вспомнили об этом.

Элли сообщила своим коллегам в благотворительном магазинчике, что надеется вернуться к ним на следующей неделе. Она видела, что они готовы снова свалить на нее все свои проблемы. Одна сказала что-то, а другая возразила – и понеслось. Элли заверила их, что, по ее мнению, они прекрасно справляются. Они с сомнением согласились. Она надеялась, что коллеги воздержатся от открытой ссоры до ее возвращения.