Сара Пирс "Дебри"

Я вытираю губы и снова кусаю блинчик.

Зеф улыбается, и от уголков его голубых глаз разбегаются морщинки. Есть у него такая способность – взять простые продукты и превратить их во взрыв вкуса во рту. Еще несколько лет назад он работал шеф-поваром в успешном нью-йоркском ресторане. Готовил и мясо, и веганские блюда еще до того, как веганство вошло в моду.

Вскоре люди говорили только о его веганских блюдах. Какое-то время он был бешено популярен. В известном кулинарном журнале его назвали открытием года, он выступал в ток-шоу, три года подряд его включали в список лучших нью-йоркских поваров журнала «Форбс», а фонд Джеймса Бирда даже номинировал его на награду «Восходящая звезда кулинарии».

Он рассказывал истории о знаменитостях, напоказ выкупавших все места в ресторане, и о тех, кто приходил инкогнито, надвинув на лицо бейсболку. Я нашла в интернете сотни статей о нем, со всеми подробностями, разные интервью и обзоры в соцсетях.

Люди часто приходили только ради того, чтобы с ним сфотографироваться. Ну, знаете, фото с угрюмым шеф-поваром и слишком восторженным посетителем, который стоит к нему неподобающе близко.

И он отлично смотрелся на этих кадрах: умеренно вспотевший, в забавной бандане с ярким принтом из девяностых, так выделяющейся на его светлых волосах.

Разительный контраст с тем, как он выглядел, когда мы познакомились, во время «его штопора», как сам Зеф это называл. Я тогда путешествовала по итальянской Лигурии, а у него случился перерыв в работе. Он сказал, что выгорел, но позже я узнала, что его уволили.

После трех лет жалоб су-шеф подал на него в суд. Однажды су-шеф чуть не отрезал себе палец ножом и собирался ехать в больницу, но Зеф предложил вместо этого приклеить палец обратно суперклеем. Очевидно, это стало последней каплей, хотя его предупреждали даже сторонники. К тому времени уже мелькали негативные статьи в прессе. Людям нравятся плохие парни, но не слишком плохие. История с суперклеем моментально разлетелась по свету, и Зефу припомнили все. Он стал изгоем.

Но не для меня. В тот вечер, когда мы встретились, Зеф меня очаровал. Зажарил креветки на гриле, а его истории не просто вызвали у меня смех, но и кусочек за кусочком украли сердце.

– Так что ты думаешь об этой карте?

Я вытаскиваю холст и раскладываю его на столе. Я нарисовала карту для брата – в качестве подарка-сюрприза его невесте.

– Чудесно. – Он подцепляет яйцо на вилку и отправляет в рот. – А она точно о ней не знает?

Я качаю головой.

– Она считает, что я работаю над декорированием свадебного зала.

Сюрприз преподнесет Пенн, но меня не удивляет, что он решил сделать невесте такой подарок. Карты… это нечто особенное для нас с братом.

Моя любовь к картографии началась с маминой коллекции карт. Ее семья постоянно кочевала, а мама ненавидела покидать любимые места. Места, где оставались воспоминания, да и сами служившие воспоминаниями. И чтобы унести их с собой, она собирала карты.

В детстве я часами изучала их, перекатывая на языке географические названия, прорабатывая в голове топографию, но со временем поняла, что, рассказывая о конкретном месте, карты ничего не говорят о ней самой, о том, что она там делала, где ела, танцевала, кого любила. Что воспламеняло ее сердце.

Поэтому на мамин день рождения я решила нарисовать карту нашего города – тех мест, где мы оставили частичку своей души.

Это были не больницы или гаражи, а булочная, в которую мы с мамой заходили, пока Пенн играл в крикет. Дом бабушки и дедушки, где в играх и веселом смехе оживало Рождество. Пляж, где я училась плавать и куда пришла, чтобы в последний раз нормально поговорить с мамой. Даже сейчас, когда я вспоминаю это место, те слова проплывают над головой, как звезды.

Больше всего мне нравится рисовать с друзьями карты для них. Карта многое раскрывает о том, кто они такие, что ценят. Хотя большинство людей переезжают по практическим соображениям – ради экономии, поближе к работе, – на их картах оказываются места, которые западают в душу и заставляют чувствовать себя живыми. Бесплатно.

Работа редко появляется на картах, даже у тех, кто говорит, что живет ради нее. Вместо этого люди рисуют родительский дом, спортзал, ставший единственным контактом с внешним миром после смерти партнера, или парк, где по пятницам они обсуждают последние сплетни с друзьями.

Зеф по-прежнему рассматривает карту.

– Почти доделала?

– Да, осталось всего несколько точек. Я покажу ее Пенну в выходные, посмотрим, вдруг он еще что добавит.

Зеф отодвигает тарелку.

– Значит, раз ты почти закончила, то начнешь работать над книгой?

В его голосе я улавливаю напряжение. Зеф имеет в виду кулинарную книгу. Роскошная еда для трейлеров и уличных ларьков. Блюда, которые можно приготовить на двухконфорочной плите. Это совместный проект – его рецепты и мои иллюстрации.

– Конечно. – Я отрываю кусок от последнего блинчика и макаю его в подливу. – Ты что-то изменил? Добавил больше чеснока?

Я окунаю в подливу вилку и тщательно смакую вкус.

По тарелке предупреждающе клацает нож.

Я каменею.

– Изменил? Ты что-то изменил? – передразнивает он, а потом встает и хватает тарелку. – Что-то не так, верно?

Время замедляется. Я вдруг отчетливо осознаю все происходящее: пульсирующую в виске горячую кровь, острый угол его опущенной к полу тарелки, водянистые ржавые струйки подливы, которые капают с фарфора.

Я осознаю свою мельчайшую мимику, как будто правильное выражение лица может повлиять на то, что сейчас произойдет.

– Если тебе не нравится, ты знаешь, что делать…

Он жестом показывает, как выбрасывает еду из трейлера, и одновременно на его губах застывает кривая улыбка, а взгляд мечется между мной и морем за окном.

Я продолжаю возню с вилкой, а потом жую. Стараюсь не встречаться с ним глазами. Только не сейчас. Если ничего не говорить, слова не будут неверно истолкованы.

Зеф качает головой и отходит, а я думаю: «Вот что тебе нравится – когда у людей все внутри горит».

Таков он, результат его страсти. Страсти, для которой пока нет выхода.

Он придумал отличную идею для книги. Она взлетит. Он постоянно твердит эту фразу: «Мы взлетим, Кир. Наши отношения, книга – все это взлетит».

2

Элин

Португалия, национальный парк,

октябрь 2021 года

– Мы уже близко?

Элин Уорнер останавливается на тропе и осматривает узкий извилистый путь к вершине.

– Ага, отсюда как раз видны трейлеры. – Ее брат Айзек поднимает руку и показывает. – Вон там, справа, за деревьями.

Следуя за его взглядом, Элин прищуривается. Сначала трейлеры «Эйрстрим» трудно различить с холма, их накрывает тень, но, когда освещение меняется, она замечает, как солнце отражается от металлического бока.

– Дай угадаю, наверняка оттуда открывается лучший здесь вид.

– Лучший в мире.

Здесь, на семистах тысячах квадратных метров португальского национального парка, раскинувшегося на четырех гранитных массивах, ей нравится все: и обширные леса из сосен и дубов, и долины, и крутые склоны, которые поднимаются к впечатляющим скалистым вершинам. Красиво, но пугающе.

Огромный непокоренный массив. С каждым шагом, с каждым поворотом парк раскрывается все больше – новая территория, новые леса и горы, повторяющие, словно эхо, самих себя. Такие масштабы всегда пугали Элин. Настолько огромное пространство, что отдельные детали исчезают, заметна только массивность.

Мысли возвращаются к рассказам Айзека о пропавших здесь людях. Нетрудно представить, как они бесследно исчезают в глубинах парка.

Элин и Айзек продолжают путь по пыльной неровной тропе, которая змеится вверх по холму.

Идущий впереди Айзек ускоряет шаг, и через несколько минут ноющая боль в ребрах переходит в пульсацию.

– Погоди, дай минутку отдохнуть, – просит Элин.

Айзек останавливается и покачивается на пятках. Проводит рукой по темным кудрям.

Такой знакомый жест, что на мгновение время исчезает. Они снова дети, все трое. Все в мире идет как надо.

Тряхнув головой, Элин достает из рюкзака бутылку с водой. Откручивает крышку и делает большой глоток.

– Так лучше? – спрашивает наблюдающий за ней Айзек.

– Да. Просто ребра возмутились… Мы столько прошли за последние несколько дней.

«Слишком много», – думает она, вспоминая предупреждение врача и совет не напрягаться.

Но куда там! Со вчерашнего утра, с тех пор как приехали в парк, она погрузилась в это с головой – сначала прогулка к хижине, а сегодня вторая, более долгая, к трейлерам «Эйрстрим».

Элин ничего не может с собой поделать. Каждый шаг, каждый холм как будто увеличивает расстояние между ней и прежней жизнью в Девоне. Последние месяцы… выдались непростыми: трудное дело – первое настоящее в качестве детектива-сержанта после перерыва в карьере, и разрыв с Уиллом…

Ей просто необходимо выжать максимум из каждого мгновения.

– Уверена? Можем сделать привал перед последним отрезком.

В глазах Айзека мелькает сомнение. Это началось с тех пор, как они приехали в парк. Не то чтобы напряжение, но вежливый, почти официальный тон, а не беззаботная болтовня родственников.

Элин напоминает себе, что это естественно, их отношения до сих пор хрупки.

По сути, они с братом строят их заново. До недавнего времени они ограничивались редкими телефонными звонками и сообщениями. Четыре года минимум общения, лишь неловкие разговоры. Эта поездка… как маленький шажок, и Элин боится все испортить.

Неудачные поездки уже бывали. В прошлом году, навещая брата в Швейцарии, Элин расследовала убийство его невесты Лоры. Вряд ли кто-то из них мечтал о воссоединении таким образом.

– Конечно.

Она уже готова убрать бутылку, как вдруг замечает какое-то движение среди дубов неподалеку.

Внезапную вспышку цвета.

Через тропу перебегает олень – темное расплывчатое пятно на фоне листвы. Элин медленно выдыхает.

Пульс замедляется, она испытывает облегчение, но вместе с ним и разочарование. Глупо думать, что, приехав сюда, она сразу избавится от страхов. За последние месяцы вглядываться в то, что скрывается в тени, стало привычкой, таким же безусловным рефлексом, как дыхание.

– Здесь постоянно надо быть начеку, да?

Айзек прослеживает за тем, как олень исчезает в лесу, и там, где он пробежал, дрожат низко нависшие ветви.

– На каждом повороте.

В парке полно неожиданностей – например, вдруг заклубятся клочья тумана. Или посреди леса появятся заброшенные здания. Или придорожные часовни, такие красочные, что захватывает дух.

Они снова трогаются в путь.

– Ты часто так гуляла после больницы? – спрашивает Айзек.

– Немного… но осторожно. Бег в обозримом будущем исключен, поэтому я только хожу. – Элин бросает на него взгляд искоса. – Я как раз собиралась задать тот же вопрос, но, кажется, знаю ответ.

– Точно, – улыбается он. – Летом я много ходил. Да и бегал.

«Это еще мягко сказано», – думает Элин, рассматривая мышцы на его ногах. Брат заметно окреп. Обрел новую силу.

– Это помогает. Ну, знаешь, после Лоры.

– И как ты? – осторожно интересуется она. – Мы ведь почти об этом не говорили.

– Ничего, справляюсь. – Резко повернувшись, он указывает на низко летящую птицу и бормочет: – Похожа на стрижа.

«Еще слишком рано, – глядя на брата, думает Элин. – Не стоит напирать».

Не стоит спешить, если они хотят заново узнать друг друга. Не стоит торопить события. Вот для чего вся эта поездка – аккуратно нащупать путь. Ближайшие недели будут посвящены только им двоим.

«Нам двоим и этому», – приходит ей мысль, когда Элин осматривает окружающее пространство.

Тропа змеится и разветвляется, а потом снова разветвляется. Нависающие над ней ветви одновременно манят и отталкивают. Таинственные, как и каждый фрагмент здешнего пейзажа.

Прошло уже несколько дней, но Элин чувствует, что, как и Айзек, не проникла дальше поверхностного слоя.

3

Кир

Девон, июль 2018 года

– Видимо, можно не стучать.