Марья Коваленко "Шикарный мужчина. Инструкция по эксплуатации"

– Тогда боюсь, вы останетесь наедине с охраной и пустым офисом. Начальство даже компьютеры сказало забрать. Чтобы бухгалтерия при необходимости на природе могла дебет с кредитом свести.

– Ну и самодуры у вас в руководстве.

– Ага. Сатрапы и деспоты, – сочувственно киваю. – Живем, как при крепостном праве.

– Точно! – кивает. – И долго продлится… этот… «выезд»?

– До вечера. Или пока не наладят командный дух.

– А документы… Их тоже увезут? Или только технику?

– Всё с собой. И бухгалтеров. И бумаги. И даже кафе полным составом. С сэндвичами и салатами.

– А если я откажусь? – Настенька теряется еще сильнее. – У меня с собой ни подходящей одежды, ни обуви, – взглядом указывает на туфли. Красивые. Со шпильками, как я люблю.

– Главное – не форма. Главное – участие, – подмигиваю я своей головной боли, и пока никто из подчиненных не рявкнул рядом «Гордей Николаевич», сваливаю с места преступления.

***

Настя

Утренний яркий свет безжалостно бьет по глазам. Но просыпаюсь я не от него.

Запах.

Свежий, хвойный, с нотками шашлыков, костра и чего-то… мужского. Без пошлости – кожа и шампунь.

Так бы и вдыхала полной грудью. Долго-долго.

В городе такого запаха не бывает. Там в пробках иногда и окно в машине открыть страшно. А в моей квартире возле оживленного перекрестка – тем более.

Следом за запахом приходят воспоминания.

Новый заказ. Красивый автосалон с дорогими иномарками. Экстренные сборы… Поездка за город!

Четко помню, как требовала выдать мне документы, как кто-то пролил на ноутбук стакан глинтвейна, и как поздним вечером я смирилась с участью и выбралась из своей комнатки к костру.

От этого воспоминания по телу ползет приятная дрожь.

Уже и не помню, когда я в последний раз отдыхала. После предательства Дениса во мне будто что-то сломалось. Не хотелось никуда. Не интересовал никто. Похудела так, что любимые джинсы с попы начали слетать.

Сплошные…

Хочу сказать себе «проблемы», но в этот же момент с ужасом осознаю, что лежу не одна.

В попу упирается что-то теплое и упругое. По ощущениям – длиной сантиметров восемнадцать. А на моем бедре лежит рука.

Чужая!

Намного больше, чем рука бывшего.

Мощная. С бугристыми мышцами, ручейками вен и длинными пальцами.

– Твою мать… – шепчу еле слышно. И мозг, наконец, включается.

Извилины горят от напряжения, а перед глазами пролетают последние мгновения вечера: костер, музыка, грустные глаза заместителя директора, злосчастный глинтвейн и… Обнимашки. Уютные, горячие, обещающие…

На мыслях об обнимашках я резко разворачиваюсь.

– Доброе утро, – вещает хрипловатым голосом тот самый владелец руки, сантиметров и запаха.

Местный автослесарь. Или электрик. Или… кто-то из технического персонала. Впрочем, с таким телом он может быть хоть космонавтом.

– Было добрым. – Тяну на себя все одеяло. – Что вы здесь делаете?

В панике напрягаю булки, пытаясь понять – я в трусах или совсем голая.

– Эм… – Космонавт перекатывается на спину. Потягивается… мощно! Как лев! И с убийственно-сексуальной улыбкой снова поворачивается ко мне. – Собственно… Это моя комната.

– Ваша?

Взгляд останавливается на колючих щеках. С ямочками.

Мурашки, которые уже пару минут носятся у меня по телу, вдруг притормаживают и становятся в стойку.

Это самая большая спальня во всем комплексе. Больше точно нет, мне вчера здесь целую экскурсию устроили. А космонавт…

Он ведь так и не сказал, как его зовут. Я не знаю ни профессии, ни должности. Помню лишь, что другие расступались перед ним, как воды морские перед Моисеем. Заискивали. И освобождали места, стоило ему глянуть на любой стул или пенек.

– Кажется, мы вчера не успели познакомиться, – космонавт приподнимается на локте.

Убивает меня видом литого бицепса со сложной татуировкой в виде какого-то орнамента.

– Вы… – Ягодицы сжимаются так сильно, что я, наконец, чувствую проклятые трусы.

– Ну же!

Наглец по-хозяйски притягивает меня к своей груди. И тут я внезапно понимаю, кого целые сутки считала автослесарем.

Глава 5. Аварийное отключение

Настя

«Настя, это фиаско!» – поздравляю себя мысленно.

Я мечтала об идеальном мужчине. Писала портрет, фантазировала… И вот он. Рядом. Без рубашки. С ямочками. С венами на руках. С сантиметрами. С запахом, от которого хочется жмуриться и стонать.

И я… Ой, мамочки… лежу с ним рядом. В постели.

– Гордей Николаевич?.. – сиплю, как бегун после марафона. В горле пересохло, голова ватная.

– Вот и познакомились.

Он улыбается. Нагло. Плотоядно. Так что внизу живота становится горячо и сыро. Как бывает после секса. Но не обычного «Пять минут, и баиньки», а сумасшедшего – без тормозов и осторожности.

– Я, наверное, вчера много выпила…

– Меньше всех. – Мой роскошный заказчик прижимается губами к виску, обдавая кожу горячим дыханием, ведет ими вдоль скулы и прихватывает зубами левую мочку.

– Мне много и не нужно…

Отчаянно стараюсь выбросить из головы мысли о сексе.

– Ты такая аппетитная. Облизал бы и съел, – бархатный голос делает с барабанными перепонками такое, что пальцы на ногах подгибаются.

– Людей не едят… – кажется, стону.

– Такая серьезная и такая сладкая девочка…

Горячая мужская ладонь скользит по спине. Ласково поглаживает поясницу.

– Я… не сладкая. Мне, наверное, вообще лучше в душ…

Внутренний голос требует очнуться – влепить нахалу пощечину или сбежать отсюда поскорее. Но спинной мозг перехватывает управление над головным. Я таю от ласковых прикосновений, как мороженое в жару. Несу какой-то бред. И боюсь пошевелиться.

– Вместе сходим. Потом.

Гордей Николаевич цепляет пальцем резинку трусов и слегка оттягивает их вбок. Словно примеряется – снять или порвать.

– Вы, наверное, не так… – хочу сказать «поняли», однако вместо этого вздрагиваю.

По телу словно разряд ударяет. Двести двадцать по всем моим нервным окончаниям.

– Не так быстро? Понял!

Мой новый заказчик рывком сдирает одеяло и нависает сверху на вытянутых руках.

Лавина над городом! Огромная такая лавина, внушительная. Способная похоронить любую гордость и заткнуть внутренний голос.

– По-до-ждите, – мямлю из последних сил. Буквально вытягиваю из себя по слогам.

– А мы никуда и не спешим.

Недавний космонавт накрывает мои губы своими. Жадно врывается языком в рот. И делает со мной такое, что не показывают даже в самых откровенных порнофильмах.

Он фактически трахает меня своим языком! Вылизывает и толкается так ритмично и так профессионально, что спина выгибается дугой, а ноги предательски скользят в стороны.

– Можно я без презерватива? – хрипит на ухо соблазнитель.

– Мм… – Задуренный мозг старается понять, что сейчас было сказано.

Какой презерватив? О чем он вообще?

– Я чист. Клянусь. – Лавина рывком стягивает с себя боксеры и утыкается горячей массивной штуковиной в ластовицу моих кружевных трусов.

На секунду я зависаю. Какая-то незнакомая часть меня требует расслабиться и получить удовольствие. Но другая, привычная, внезапно берет верх.

– Нет! Слезьте с меня сейчас же! – от ужаса даже голос прорезается. – Это изнасилование! Не смейте! – я упираюсь ладонями в широкую грудь.

– Не понял…

Карие глаза сужаются в щелки. На колючих скулах проступают желваки.

– Да как вы вообще посмели?! – ударив по плечам, я выползаю из-под своего космонавта и дрожащими руками хватаю разбросанную на полу одежду.

– Куда? – Судя по ошалевшему выражению лица, кое-кто так и не понял, что произошло.

Но вместо того чтобы объяснить, я быстро натягиваю на себя юбку. Забив на бюстгальтер, надеваю рубашку. И как ошпаренная бегу в коридор.

На этот раз в черепушке никакого тумана. Наоборот – там четкое осознание подкравшегося пиздеца. Между ног никакого пожара. А в ушах, как на записи, звучит голос Фимы: «Будешь описывать честно, где-то через месяц встретишь того самого».

Глава 6. Возможные неисправности

Гордей

– Что, блин? – от ахера я замираю. – Серьезно?

Смотрю на окаменевший член. На кровать. На дверь.

С осознанием туго!

Девчонка так завелась, что трусы промокли насквозь. После такого спасение одно – трахаться до потери пульса. Чтобы кровать в щепки, а соседи целый месяц икали, вспоминая стоны и крики.

Я ради этой горячей красотки даже на коллектив готов был плюнуть. Пережили бы как-нибудь барское счастье. В крайнем случае, выдал бы премии за моральные терзания. Или хотя бы по бутылке коньяка за вредность.

Но…

Птица, что б ее, обломинго! Ни аудиторши! Ни горячего секса! Ни хотя бы влажного поцелуя на прощание… «в носик».

– Нет! Так нельзя! – натянув трусы, я выбегаю в коридор за этой ужаленной.