Тихоня с изъяном
Теона Рэй
В один день я лишилась мужа и крыши над головой, а на руках у меня теперь маленькая девочка. Спасая чужого ребенка от разъяренной толпы, я сбежала в город. Приведу в порядок брошенную усадьбу, добуду пропитание и помогу местным беспризорникам.
Но если бы я знала, чья дочь моя подопечная! Вместе нам предстоит пережить немало невзгод, ну а меня… ждет настоящая любовь.
_________
Легкое фэнтези для вечернего чтения с чашкой чая. КНИГА 1
Теона Рэй
Тихоня с изъяном
ГЛАВА 1
Соседи вершили самосуд над беззащитной старухой на глазах ее маленькой воспитанницы.
Мужики бросали горящие поленья через забор в уже объятую пламенем избу. Бабы голосили, подбадривали мужей, но трусливо держались поодаль. Все, кроме одной: Нинка тыкала острым концом заточенной палки между штакетинами, стараясь попасть в девочку, рыдающую за щербатым забором.
Спасать ее не спешили, более того – надеялись удержать вблизи огня как можно дольше, а там, глядишь, и сгорит, как старуха, не придется самим руки марать.
Столб огня вырвался из крыши, облизал черные балки. Вспыхнула кровля, затрещали стекла.
– Чтоб тебя твоя же нечисть сожрала! – выкрикнул кто-то, злорадствуя.
– За окнами смотрите, за окнами! Вылезет же старая!
– Нинка! – позвала скотница Зинка, когда Нина сделала шаг еще ближе к забору. – Не подходи к ней!
Это она про маленькую Тоню. Девчонка прижимала к груди толстую черную тетрадь, заливалась слезами, но с места не сходила. Так я и застала ее – цепляющуюся за куст жимолости, трясущуюся от страха.
Я прорвалась через толпу, отпихнула с дороги старшего пацаненка Нины, влетела в распахнутую калитку и ринулась к девочке. Нинка заверещала и принялась тыкать своим деревянным оружием с утроенной силой. Я опередила ее всего на мгновение – схватила Тоню и дернула на себя, и тут же острый конец палки вонзился в куст жимолости.
Как случилось так, что спокойным летним утром началась расправа с моей соседкой, я еще не осознавала.
Вот только что я ставила на плиту молоко для каши, попутно чистила картошку и планировала после завтрака отправиться на мельницу. Закончилась мука, а муж просил пирогов.
Солнце встало из-за горизонта, и день обещал быть обычным…
А вот я уже слышу гул голосов, чую запах дыма, до моих ушей доносится душераздирающий плач Матрениной воспитанницы, а сама Матрена, запертая в доме, высунулась в форточку и умоляет Тоню бежать.
Тоня не побежала: испугалась.
– Идем-ка отсюда. – Я вытерла слезящиеся от дыма глаза, поудобнее взяла ребенка.
– Куда намылилась? – рявкнула Нинка, угрожая палкой теперь мне. – Отпусти девчонку, иначе и тебе достанется!
За спиной с треском обвалился навес над крыльцом. Тоня взвизгнула, обхватила мою шею ручками. Кожу опалило жаром от громадного костра, в который превратилась изба Матрены.
Мужики разобрались с главной «проблемой» деревни и ушли, оставив своих жен решать судьбу второй «проблемы» – пятилетней Тони.
– Ты с ней разговаривать удумала? – кричал Нинке кто-то из толпы. – Забери у нее выродка!
Я в панике еще крепче прижала к себе девочку, раздумывая, в какую сторону рвануть. До дома доберусь быстро, ну а там мне не посмеют навредить: Степан полоумных бабищ на порог не пустит.
Отнимать ребенка силой Нинка и не думала: боялась. Вращала безумными глазами, наступала, держа перед собой палку, но драку за дитя затевать не рискнула. Боялась не меня – Тоню. Со мной-то она бы в два счета расправилась.
Пора было решаться хоть на что-то. Терпеть жар становилось невозможно, я уже почти ничего не видела перед собой из-за густого черного дыма…
Я кинулась в левую сторону – там ни души, и пусть трава по колено, зато выгадаю немного времени. Тоня в любое другое время оттягивала бы мне руки и я бы путалась в подоле платья, но страх за ребенка придавал мне сил.
Слышался гвалт, топот – бегут, за нами бегут! Мне осталось завернуть за огород, перескочить овраг, и окажусь в своем дворе. Только бы Степка никуда не ушел за это время, он мне нужен сейчас как никогда!
Запыхавшись, я ввалилась в дом, опустила Тоню на пол и дернула засов в паз. Тут же на дверь обрушился град ударов.
– Отдай дите по-хорошему! – Нинкин голос. Она проворнее остальных, догнала меня быстрее всех. – Аглая, выпроводи девчонку, и тебя никто не тронет!
Бешеное биение сердца отдавалось в ушах набатом, раздраженные дымом глаза не переставали слезиться. Тоня больше не ревела, уселась на лавку и не мигая смотрела на дверь. Нинка все требовала выпустить Тоню, а потом ее голос потонул в десятках других голосов.
– Я ничего не сделала! – громко шептала малышка. – Они это из-за Буренки, да? Из-за пропавшей Буренки? Бабушка говорила, что… А бабуля в избе осталась!
– Посиди здесь. – Я судорожно погладила девочку по голове, успокаивая, и в два прыжка достигла комнаты, где спал мой муж. – Степка!
Степан не шелохнулся, но издал какой-то нечленораздельный звук. Он выпил с утра. Если точнее, то еще вчерашним утром, потом днем и вечером, и поднобрался сегодняшним утром.
– Степа!
На громкий зов у самого уха муж отреагировал. Подскочил, завертел головой.
– Че орешь-то, дура? – проворчал он, намереваясь снова лечь, но услышал с улицы шум. – Что там?
Я не сдержала слез: накатило. Сбивчиво поведала мужу о том, что произошло. Он староста и должен помочь! Да, мы оба знали, что однажды деревенские не выдержат и придут к Матрене, но ребенка-то за что мучить!
– Они требуют отдать им Тоню. – Я умоляюще сложила руки на груди, взглядом поторапливая Степку. – Выйди к ним, ну же! Матрену заживо сожгли, и Тоньку собирались!
Степан недовольно поморщился, почесал шею. Ему нужно всего лишь выглянуть на улицу и шугануть всех, чтобы бабы разбежались по домам.
– Девчонку вытолкни и запрись, – зевая, сказал он. – На мельницу сходила?
– Как это – вытолкни? Степка? Они же Тоню… Да что угодно могут сделать!
– Всю жизнь ее стеречь собираешься? Свои дети пойдут, не до нее будет. Да и кто знает, чему ее старуха успела научить, а? Мелкая-то мелкая, да только сама Матрена в том же возрасте соседнюю деревню извела.
– Туда пришла оспа.
Я зачем-то стала оправдывать соседку, еще не веря, что Степан отказался мне помогать.
– А оспу кто наслал? То-то же. Давай-ка, Тоню вон из избы и накрой стол. Жрать хочу.
Он улегся, накрылся шкурой и сонно пробормотал:
– Тоню оставишь – вылетишь на улицу вместе с ней. Не хватало мне еще разборок с соседями.
Гарь с улицы проникла в щели и наполнила весь дом, пока я в растерянности собирала вещи в корзину. Не понимая, что делаю и куда мы пойдем, я даже не смотрела, что складывала. Кажется, какое-то платье и одну пару обуви, краюху вчерашнего хлеба, крынку молока и нож.
С корзиной в руках я встала посреди кухни, недоуменно обвела ее взглядом. Я прожила в этом доме семь лет. Вот за этим столом ела, а вон той шкурой укрывалась зимними ночами, забравшись на печь. В шкафу стоит красивая глиняная посуда, которую я изготовила в качестве своего же приданого: круглой сироте не приходилось надеяться на чью-нибудь помощь.
В комнате спит мужчина, которому я всю жизнь должна быть благодарна за то, что женился на мне.
Тоня подняла на меня покрасневшие глаза. Я смотрела в них и видела себя: маленькую девочку, рано оставшуюся сиротой и натерпевшуюся унижений, побоев.
Да, мне повезло, что Степан на мне женился, и я наверняка была бы счастлива с ним всю оставшуюся жизнь. Высокий, статный, пусть не симпатичный на лицо, но и не урод. И добрый иногда, но чаще – справедливый. За ним такие красавицы увивались, а выбрал он меня!
– Тонь… – Я говорила негромко, чтобы не разбудить мужа и не подзадоривать притихших за дверью соседок: они наверняка подслушивали. – Мы сейчас вылезем в окно и побежим быстро-быстро, хорошо? Ты сможешь?
Тоня поджала губы, кивнула.
– Давай твою тетрадочку в мешок положим?
Она замотала головой, в глазах снова вспыхнул пропавший было страх.
Пока мы бежали через поля, я думала только о том, как увести ребенка подальше. Деревенские никогда ее не любили, а как подросла – стали побаиваться. Да только страх перед девчонкой для взрослых, сильных людей – позорное чувство. Так страх перешел в ненависть, а ненависть вылилась в преступление.
Сколько помню, Матренину избу деревенские обходили стороной, а когда старуха бывала в деревне, даже обычно смелые мужики предпочитали не попадаться ей по дороге. Многие, если не все, ждали ее смерти как избавления от напастей, которые она, по их мнению, насылала. И почти дождались: возраст старухи приближался к той отметке, за которой жизнь в любой момент может оборваться. Но почти шесть лет назад у Матрены появилась сначала беременная незнакомка, а потом новорожденная Тоня, и деревенские сами нарекли ее преемницей. Даже я в это поверила, но, в отличие от остальных, не боялась.
Всякое о Матрене говорили – и с нечистой силой она спуталась, и у Темных помощи просит. Иначе откуда бы старухе, не имеющей ни детей, ни внуков, взять дорогие вещи? Ни у кого из местных ничего не просила, а погляди-ка – и еда была, и приемыш ходил не в обносках каких-то, а в хороших платьях. Зимой, пока другие дети лазали по сугробам в дырявых валенках да в вязаных шалях вместо теплых тулупов, Тоня щеголяла в новеньком роскошном пальто, каких в деревне сроду не видывали…
Тоня шагала с трудом, пыхтела и постоянно останавливалась, да и я уже едва волочила ноги, когда день сменился ночью. Зажглись яркие звезды, воздух стал холоднее. Тут-то я и вспомнила, что не прихватила никакой теплой одежды.
А еще вдруг поняла, что вернуться домой уже не получится. И не потому, что мы далеко ушли, а потому, что Степан меня назад не примет. Он ведь сказал: прогонит, если оставлю Тоню.
– Тетя Аглая, – заговорила Тоня дрожащим голоском. – Ты иди назад, я дальше сама.
Казалось бы – простые слова. Но они так резанули по сердцу, что я без сил опустилась на дорогу и привлекла к себе ребенка, только чтобы она меня почувствовала и знала, что не одна! Я и сама когда-то давным-давно, оставшись без родителей, мечтала стать кому-то любимой, как другие дети. Мыкалась по дворам – то у одних поживу, то у других. Не из жалости меня к себе принимали, а когда кому-то нужны были еще одни рабочие руки, посылали меня из дома в дом.
А мне хотелось ласки хоть от кого-то!
– Я не оставлю тебя одну, – прошептала я чужому ребенку, которого толком не знала.
Так, время от времени болтала с ней, если у огорода встречу. В другое-то время Степан не позволял мне к Матрене и Тоне приближаться – просил не позорить его. Даже не просил, требовал.
Разумом я понимала, что по-хорошему мне бы нужно вернуться. Показать Тоньке дорогу до города и уйти. Но сердце противилось.
Погоню мы услышали не сразу, а когда до моих ушей донесся топот копыт, прятаться было уже поздно, да и негде: вокруг поля и ни одной рощицы.
Я заметалась, схватила Тоню за руку и вопреки здравомыслию рванула с ней в поле.
– Здесь они! – Хриплый бас совсем рядом вспугнул какую-то зверушку в траве, а следом мельник уже тише добавил: – Аглая, к Степке в телегу иди. Мы тут сами справимся… с этой.
ГЛАВА 2
Я дернулась влево, вправо, застыла на месте. Одной рукой стискивала ручку корзины, другой – плечо Тони. Зашуганная всего за одно утро девочка дрожала и всхлипывала, искренне не понимая, почему все эти дядьки и тетки сотворили такое с ее бабушкой и гонятся за ней.
Мельник Иван, здоровый сильный мужик, мог бы с легкостью оттолкнуть меня, забрать Тоню и… Не хочу думать, что собираются с ней сделать. Утопить – в лучшем случае. Но он стоял в нескольких шагах от нас, нервно тряс хлыстом и все время оборачивался – где-то там, чуть поодаль, в телеге сидел мой муж.
– Аглая! – Нарочито ласковым голосом мельник выдернул меня из оцепенения, и я шагнула назад, подальше от него. – Девчонка тебя заколдовала, понимаешь? Уведет в болото, сгинешь!
– Я ничего не к-колдовала-а-а! – заревела Тоня.
Иван и ухом не повел.
– Отойди от нее, иначе силой заберу, и Степка противиться не станет!
