Его глаза зажглись убийственной яростью. Он угрожающе подался ко мне всем телом и сжал кулак. Приподнял трость. Я подумала, что сейчас он отходит меня по бокам своей дорогой тростью, и испуганно прижалась к спинке бархатного сиденья, сжалась.
В этот миг он показался мне настоящим чудовищем. Тем зловещим магистром де Моранси, которому отправить человека на казнь было раз плюнуть. И сейчас он вполне мог прибить меня насмерть, и никто бы не вступился. Я же была его рабыней, а значит, бесправной вещью, и моя жизнь ничего не стоила.
Жестокость и суровые порядки этого мира я уяснила с раннего детства.
– Прошу вас, успокойтесь! – пискнула я, закрываясь от него рукой.
И тут он снова раскашлялся. Сильно, хрипло, болезненно.
Невольно он отстранился от меня, сев обратно на свое место. Чуть сгорбился, ибо приступ жестокого кашля не проходил. Он даже выпустил из руки трость, и она с грохотом упала на пол. Он быстро вытянул платок и прижал его к губам, пытаясь заглушить кашель.
Я захлопала глазами. Вот еще секунду назад передо мной был грозный опасный магистр Звезды, а сейчас просто страдающий больной человек. И эта перемена в его поведении была просто поразительна.
Мне вдруг стало жаль его. Такой большой сильный мужчина, а кашляет, как столетний старик.
Герцог наконец смог остановить приступ удушливого кашля, и я снова отметила кровавые пятна на его платке. Он чуть откинулся на спину сиденья, прикрыл глаза и начал глубоко дышать. Я поняла – пытался не дать начаться новому приступу.
Через минуту я пришла в себя, понимая, что зловещий герцог мне не угрожает.
– Да я же не против, мессир! – произнесла я, пытаясь успокоить. Он тут же вперился мрачным взглядом в мое лицо, и я сбивчиво продолжала: – Но вы же сказали, что я только похожа на вашу жену, а вдруг ваш сын не признает во мне свою матушку и испугается?
– Вряд ли. Он видел мать год назад. Тогда ему было почти три. И он помнит ее только по портрету в гостиной. На тот портрет ты похожа.
– А, ну хорошо. Тогда можно попробовать, – кивнула я, видя, что он чуть успокоился.
Герцог долго смотрел на меня, как-то изучающе и пронзительно. Словно хотел проникнуть в мои мысли или в самую душу. И этот ледяной взгляд вызвал у меня неприятный озноб по всему телу.
Что опять не так? Я же вроде согласилась.
– Мой сын – единственный, кто у меня остался, понимаешь, – вдруг тихо проникновенно объяснил де Моранси. – Он очень болен.
И я поразилась с какой трагично-интонацией он говорил о своем сыне. Я медленно кивнула, видя, что герцог уже совсем остыл в своем гневе.
– Он умирает. И я сделаю все, чтобы последние дни его жизни были счастливыми.
На это я промолчала. Теперь мне стало жаль и его сына. Такой маленький и уже при смерти.
Я тут же осекла себя. И какое мне дело до какого-то сына этого зловещего магистра? И вообще до того, что этот мужчина так болезненно кашляет? Но чувство сострадания к ним обоим отчего-то уже завладело моим существом.
С детства у меня было глупое жалостливое сердце. Я жалела всех. То бездомных котят, которые жили на улице, и я их подкармливала тайком от трактирщика. То старую служанку, которая всегда меня бранила , но, когда заболела чахоткой, я ухаживала за ней, потому что мне было жалко ее.
И вот сейчас мной овладело сострадание к этому неприятному герцогу с тростью. К этому молодому старику, во взгляде которого в этот миг я разглядела всю боль мира.
– Тогда я постараюсь, мессир, – просто ответила я. – Как смогу, так и изображу вашу жену.
– Так-то лучше, девчонка, – ответил он тихо.
– Но вы должны рассказать мне, какой она была. Ну, ее повадки, как она говорила, чтобы ваш сын точно поверил, что я его матушка.
Глава 7
Филипп де Моранси
Когда девушка спросила о Лауре, я даже растерялся. Нахмурился.
Вспоминать о покойной жене мне было неприятно. Если честно, я никогда не любил ее.
Женился на ней, выполняя волю короля. Лаура приходилась ему двоюродной племянницей. Но едва она увидела меня пять лет назад, сразу же влюбилась. Это я знал с ее слов.
Одному Богу известно, что нашла во мне Лаура. Я знал, что у меня несносный характер, суровый и властный. Наверно, жена все же впечатлилась моими внешними данными и военными наградами, полученными в последней военной кампании.
Тогда мне было двадцать семь. Я только вернулся из Восточных земель, с длительной кровопролитной войны. Знаменитый генерал с кучей регалий и военных подвигов, я стал объектом восхищения и зависти всего двора. Я был молод, красив, с богатырским телосложением, довольно богат. К тому же обладал магией. Все придворные дамы искали моего расположения, я слыл завидным женихом.
Но ни одна из этих жеманных надушенных девиц не увлекла меня. Все они казались неискренними, слишком легкомысленными. Они видели во мне только титул герцога и мои внушительные внешние данные. Ах да, еще и то, что по ночам я превращался в дракона. Это более всего возбуждало воображение дам. Ведь драконов в нашем мире не осталось. Я был одним из последних.
Для меня же это оборотничество в крылатого зверя стало проклятьем. Я хотел быть нормальным человеком и ночью тоже.
Достаточно повидав крови и жесткости за свою недолгую жизнь, я решил уйти в отставку, ведь поступил на военную службу только по настоянию отца, который теперь был на том свете.
Король, зная мои заслуги и помня о моей магии, хоть и не сильной, но нужной для управления государством, назначил меня десятым магистром ордена Звезды.
Я обладал магией предвидения будущего. Но предсказывал именно глобально, а не конкретно чью-то судьбу. Потому король очень часто спрашивал моего совета в вопросах заключения договоров с другими государствами, будь то военные или торговые соглашения. Мое чутье никогда не подводило. Я мог точно сказать, будет ли выгоден этот договор для процветания нашего королевства или нет. Именно этот мой дар очень ценил король. Так же как и мои боевые заслуги.
Оттого государь решил женить меня на самой лучшей из девиц-дворянок. Ею оказалась Лаура, племянница короля – самая эффектная красавица на выданье в ту зиму.
Лаура. Амбициозная, величественная и прекрасная, словно Венера. Высокая, статная, изящная, со светлыми волосами и черными, словно ночь, глазами, она была королевой всех балов и раутов. Мужчины сходили по ней с ума, стрелялись из-за нее на дуэлях, делали глупости. Да, она была роковой красавицей.
Едва меня представили Лауре, как она тут же взяла меня в оборот. Постоянно кокетничала, вызывала на откровенные разговоры, появлялась в тех же местах, где и я.
Я видел ее интерес и даже немного увлекся ею. Она казалась самой блестящей и самой умной из всех девиц.
И первой призналась мне в любви. Однако мое сердце оставалось холодно к ней. Я действительно пытался полюбить, но не мог. Я вообще не имел способности любить, в том понимании, как пишут в романах. Никогда не испытывал этого чувства. Вот такой уродился.
Потому, когда король решил поженить нас, ибо об этом мечтала Лаура, я не стал противиться этому союзу. Она была знатнейшего рода, красива, умна, наконец, любила меня. Вполне достаточно для роли супруги и рождения наследников.
К Лауре я всегда относился с уважением и некоторой отстраненностью. Как, впрочем, и ко всем представительницам прекрасного пола. Но это нисколько не мешало проводить с ней жаркие ночи.
Все у нас было хорошо, если не считать того, что у моей новоиспеченной жены оказался злой, даже жестокий нрав. Она постоянно бранила слуг, была всем недовольна, будь то каша на завтрак или не до блеска надраенный паркет в гостиной.
Я старался не обращать на это внимания. Ведь со мной она была нежна и приветлива, никогда на отказывала в ласках и совете. Я также был добр и вежлив с ней. Хотя так и не полюбил ее, но моя семейная жизнь меня вполне устраивала.
Потому сейчас, когда девушка спросила про мою покойную жену, я не сразу нашелся, что ответить.
– Она была красивая, модница. Любила наряжаться.
– Ах, понятно, – закивала Дарёна. Имя у девушки было необычное, какое-то иностранное. – А характер? Как она говорила и вела себя с вашим сыном?
Я даже задумался.
«Ну что за допрос?» – возмутился я. Не хотел говорить, что сына Лаура игнорировала и относилась к нему как к досадному обстоятельству в своей жизни. Она вообще не очень хотела рожать, боялась испортить фигуру. Но о покойниках не говорят плохо, потому ответил нейтрально:
– Сыном она мало занималась. В основном с Мишелем была няня.
– Странно. Но вы говорили, что мальчик хочет видеть маму, значит, он любил ее?
– Да. Отчего-то он помнит ее, у него есть ее миниатюрный портрет.
– Поняла. Хорошо, попробую действовать экспромтом, – ответила она и улыбнулась.
Ее тонкое лицо как-то преобразилось, появились на щеках ямочки, что сделало ее совершенно милой и забавной.
Я нахмурился. Не нравилась мне эта тощая девица, ох, как не нравилась.
Было в ней что-то слишком теплое, душевное и детское. Эти качества я не любил в женщинах. Еще и постоянно спорила со мной. А этого я больше всего не переносил. Все и всегда должно быть так, как я сказал. Она же еще и устроила этот смехотворный побег. Дерзкая девчонка! Это вообще было безобразно. Смирения и послушания в ней нет вовсе. И как она могла быть рабыней с таким непокорным характером?
Да ладно. Главное, что она очень походила на Лауру внешне, только ростом была ниже и моложе. Надеюсь, Мишель признает в ней маму, и она утешит его. Может, хоть немного ее присутствие продлит дни моего сына на этой земле.
Глава 8
Когда карета остановилась у высоких мраморных ступеней, я даже замерла на мгновение.
Никогда не бывала в подобных дворцах. Величественных и красивых. Еще издалека, когда мы въехали на территорию дворцового парка, я смотрела во все глаза по сторонам. Серый величественный замок с башнями, возвышался на фоне темного неба. В многочисленных окнах горел неяркий свет, а над крышей летала стая воронья.
Мне казалось, я попала в сказку. Жутковатую мрачную сказку, ибо кругом было темно и тихо, а падающий снег заметал все кругом.
Лакей открыл дверцу, и раздался очередной приказ моего нового хозяина:
– Выходи.
Я проворно спрыгнула с подножки и остановилась. Ожидая, когда выйдет герцог де Моранси.
Он тяжело оперся на трость и медленно спустился с подножки кареты. Сделал пару шагов и вдруг покачнулся. Отчего-то у него подвернулась нога и он застонал сквозь зубы. Я тут же инстинктивно ухватила его за талию, придержала, так как стояла в шаге от него. Мужчина едва не упал.
– Осторожнее, мессир! – воскликнула я.
Он наградил меня таким убийственным взглядом, словно хотел испепелить. Тут же сцепил зубы и выпрямился.
– Ты что, думаешь, я могу упасть? – спросил он недовольно.
– Но вы едва не упали, – пролепетала я.
Он тут же неучтиво скинул мою руку со своего камзола. Тяжело оперся на трость.
– Потому что ты путаешься под ногами, пигалица!
– Это я путаюсь?
Нет, он что, реально это говорил? Я же сама видела, как его ноги подкосились, и он едва не грохнулся. На миг мне показалось, что ему больно ступать.
Какой он вредный и вспыльчивый. Нет, чтобы поблагодарить, еще и обругал.
– Довольно! Ступай вперед! – прорычал герцог мне в лицо, указав взглядом на лестницу, и оглянулся на кучера. – Сегодня карета больше не нужна, Оливье.
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – кивнул слуга и, захлопнув дверцу, полез на козлы.
Хозяин явно не хотел, чтобы Оливье заметил, как он едва не упал.
Я быстро начала подниматься по серой мраморной лестнице. Герцог последовал за мной, тяжело опираясь на трость.
Достигнув входных дверей, я оглянулась. Де Моранси с каменным лицом медленно поднимался по широким ступеням. Я заметила, что его губы поджаты, а движения явно давались ему с трудом. Будто он преодолевал сильную боль при каждом шаге, но ни в какую не хотел этого показать. Но я-то видела, что ему трудно идти.
Дворецкий услужливо открыл перед нами дверь, и герцог сухо велел:
– Входи.
Я исполнила его приказ и оказалась в огромной, едва освещенной парадной. Даже открыла рот. Такой красоты я в жизни никогда не видела. Широкая парадная лестница с темным ковром, огромная хрустальная люстра, свисающая с потолка, мраморные статуи – это то немногое, что я успела разглядеть в мрачноватом пространстве, освещенном только парой канделябров.
– Проводишь эту девку в гостевую спальню, думаю, голубая подойдет, – продолжал раздавать команды герцог, обращаясь к дворецкому. Говорил обо мне так, будто меня здесь не было. – Позже я поговорю с ней.
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
Герцог уже направился куда-то в сторону, тяжело опираясь на трость. Но вдруг обернулся и снова оглядел меня с ног до головы и добавил:
– Франсуа! И накорми ее чем-нибудь. А то смотреть на нее противно. Тощая, словно жердь.
В очередной раз оскорбив меня, хозяин дома, высокомерно задрав подбородок, направился дальше.
Вот напыщенный индюк. Ему что, нравилось обижать меня словами?
Я вздохнула. Надо привыкать. Ведь не сама я выбрала себе хозяина.
Когда дворецкий с неприятным лицом повел меня на кухню, я открыла рот и с восторгом смотрела по сторонам.
Внутри дворец герцога был еще великолепнее, чем снаружи. Высоченные потолки и гобелены на стенах, огромные окна до пола, синие ковровые полотна под ногами. Тусклый свет от канделябра, который важно нес Франсуа, едва озарял мрачный длинный коридор. Я тихо перемещалась за тощим дворецким, видя, как за окном бушует ветер, а снежный вихрь кружит снежинки. Здесь же, в огромном дворце, который Франсуа отчего-то назвал замком, было тепло.
Мне снова показалось, что я попала в мрачную сказку, в замок чудовища, в роли которого выступал герцог де Моранси.
