Нас поженили! За десять минут! Без красивого платья, гостей и церемоний. Без подарков, украшений и фейерверков. Просто приволокли в часовню, обмотали брачными лентами, жрец прочитал над нами короткое благословление, и все!
– Объявляю вас мужем и женой с этого момента и до скончания веков!
Не успела я отойти от этого беспредела, как меня снова куда-то поволокли. По пути всучили тяжеленный, туго набитый походный мешок:
– Слуги вещи собрали, – подсказала маменька, звонко цокая каблучками, – белье сменное, платье, что-то еще – я не всматривалась, если честно.
Как будто не дочь замуж отдавала, а бродяжку какую-то из дворца выпроваживала!
Еще через десять минут мы оказались за дальними крепостными стенами. Я, мешок и оборванец, который внезапно оказался моим мужем.
– А можно своим клювом в меня не тыкать? И не шмыгать им?
В ответ он осклабился, демонстрируя неровные зубы.
– Мама! – завопила я, бросившись к тяжелым дверям. Принялась колотить по ним, пинать что есть мочи. – Я все поняла! Я больше не буду вести себя плохо! Возьмите меня обратно!
– Счастливого пути, доченька, – раздалось с башни над воротами, – мы будем по тебе скучать
– Пап! Я никуда не пойду с этим чудовищем!
– Милая, что она там шепчет? – спросил он, склонившись к жене. – Я не понимаю ни слова.
– Я тоже, дорогой. Наверное, благодарит за то, что встретила свою судьбу.
Судьбу? Судьбу?! Как можно считать судьбой вот эту хромую перемотину с цыплячьей шеей и хоботом вместо носа?! Это просто возмутительно!
– Я буду жаловаться, слышите? Я этого так не оставлю! Я… Эй! Ты чего творишь? – Пока я возмущалась, мой новоиспечённый муж подошел сзади и без предупреждения повесил мне на плечо дорожный мешок.
– Я твое барахло тащить не собираюсь.
– Я тоже.
– Ну и выброси тогда, – равнодушно пожал он плечами, – или лучше давай продадим. Еще пара медяков не помешает.
С этими словами он принялся развязывать веревки, чтобы заглянуть внутрь.
Тут я вспомнила, что у меня там белье нательное! Не хватало еще, чтобы он свой длинный нос в него совал.
– А ну отдай! – я вырвала мешок у него из лап. – не смей трогать мои вещи!
Он снова пожал плечами и похромал прочь от городских ворот, а Я сердито плюхнулась на пыльную дорогу и, сложив руки на груди, заявила:
– Никуда я не пойду! Слышите?! Не пойду, и все!
Буду сидеть тут голодная, холодная, несчастная до тех пор, пока родители не передумают и не пустят меня обратно. Да, именно так и сделаю.
…Я просидела под воротами до самого вечера. продрогла, проголодалась, но меня так никто и не пустил.
И только когда уже совсем стемнело, ворота распахнулись.
– Наконец-то! – проворчала я, уверенная в том, что родители сдались.
Как бы не так!
Из темноты выкатилась повозка, запряженная старым рыжим мерином, а в ней два солдата. Когда скрипучая телега поравнялась со мной, один из них чопорно сообщил;
– Подарок королевской четы. Колесница, чтобы быстрее добраться до нового жилища вместе с мужем.
– Да, сейчас. Размечтались, – огрызнулась я, устремившись к воротам, начавшим плавно закрываться.
Мне только проскочить внутрь, а дальше разберусь…
Однако меня не пустили. Один из воинов поймал и бесцеремонно потащил к телеге, с второй уже ждал наготове с веревками.
– Что творите, мерзавцы?! Я принцесса! Королевская дочь! Буду жаловаться королю! И королеве! Она вас…
– А мы здесь как раз по поручению короля, – бодро ответили мне.
В общем, меня связали по рукам и ногам, забросили в телегу, прямо в прелую солому, следом швырнули мешок с чахлыми пожитками и повезли прочь.
Я сначала орала, ругалась, грозила кровавой расправой и темницей, потом, когда в рот вставили кляп, продолжала гневно мычать, вращать глазами и дергаться, словно большая гусеница. В итоге кляп убрали, зато мешок на голову надели, чтобы не мешала.
Я поплакала, пострадала из-за своей несправедливой судьбы, а потом заснула, преисполненная решимости с утра пораньше на свежую голову придумать план побега.
Спрячусь в какой-нибудь деревне, так что никто и никогда не сможет найти. Вот тогда родители и попляшут! Пожалеют, что заставили меня выйти за этого урода. Будут рыдать, рвать волосы на голове, звать свою бедную доченьку.
И вот тогда, когда степень родительского отчаяния достигнет предела, я появлюсь из своего укрытия и милостиво приму их извинения.
– Подъем! – проскрипело над самым ухом, и мешок с головы сдернули самым бесцеремонным образом.
Я сонно морщилась, пытаясь понять что к чему. Почему воняет прелой соломой, солнце светит прямо в глаз, а кровать подо мной ходит ходуном.
Потом вспомнила. И про знакомство с женихом, и про молниеносную свадьбу, и про бесславный отъезд из отчего дома. Тут же распахнула глаза, попыталась сесть, но руки с ногами все так же были связаны.
– Да не дергайся ты, – прокряхтел муж, пытаясь развязать веревки.
Когда он закончил, я села, с трудом сдерживая стон, и огляделась.
Какая-то плохо укатанная дорога, слева и справа плотной стеной растет орешник да трава по пояс. Над головой хмурое небо со странным зеленоватым отливом, и никаких солдат моего отца. Только муж, хмуро озиравшийся по сторонам и почесывавший бок.
– Где мы? – спросила я и тут же закашлялась.
В горле настолько пересохло, что я не узнавала своего голоса.
– В Приграничье… Не на вашей стороне. – Таш протянул мне флягу, но я только глянула на нее брезгливо и отвернулась, хотя пить хотелось неимоверно. – Как хочешь.
Это что же получается?! Я проспала все на свете? И уже не у себя дома, а в чужой пограничной зоне? А как же побег?! Мне самой никогда не пройти границу. Вот растяпа! Ну как же так-то?! Что теперь делать?
Муж тем временем взял мерина под уздцы и повел дальше. Телегу затрясло по ухабам, меня тоже – пришлось ухватить за грубый бортик.
– Я хочу домой! – капризно простонала я.
– Скоро приедем.
– Я хочу домой к себе!
– Твой дом там, где мой. Забыла? Мы ж теперь муж и жена.
Забудешь тут, как же…
Спустя пару часов не прекращавшейся тряски мы добрались до большой, но ветхой домины с покосившимся крыльцом.
– Это что? – пискнула я, в ужасе уставившись на через одно заколоченные мутные окна.
– Твой новый дворец, – ответил Таш, широким жестом обведя унылую хибару, – потолки высокие, стены почти не продувает. Даже пол есть!
– Вот это ж ничего себе, – ядовито сказала я, сползая с телеги, – вот это я понимаю повезло так повезло.
– Да, между прочим, – гордо подбоченился он, – у меня и родник есть. И сад. И огород. И сарай!
– Ну если сарай есть, то заживем, – протянула я, едва не булькая от злости.
Ну спасибо вам, дорогие мои папенька и маменька, за то, что кровиночку свою в такие хоромы отправили! Чтоб вам там икалось без перерыва.
Таш тем временем поднялся на крыльцо, снял тяжелый замок с ржавых дужек и с силой навалился на дверь. Та поддалась нехотя, со скрипом, открывая перед нами все нищенское великолепие моего нового «дворца».
Потолки низкие, стены закопченные. Старый очаг в углу, тяжелый деревянный стол и две лавки возле окна. Кроватей не было. Вместо них низкая узкая лежанка в одном углу и кованый сундук в другом. Шкафов тоже не нашлось, поэтому все барахло кучами валялось вдоль стен. Чего тут только не было! И прелая одежда, и лопаты, и помятые тазы. И еще куча всего, чему место на помойке.
Но больше всего меня впечатлило то, что лежало на столе. Какие-то кости, черепки птиц, странные зеленые комочки, подрагивающие щупальца. А еще банка, в которой плавал чей-то заплесневелый глаз.
– Что это? – прохрипела я, невольно отступая обратно к выходу.
– Артефакты. С зараженных погостов.
Пока я глазела по сторонам, Таш подчерпнул ковшиком воду из жестяного ведра и сделал несколько жадных громких глотков, залив водой всю рубаху спереди.
– Какие артефакты? – не поняла я.
– Я ловлю упырей, разделываю их. Потом продаю в деревне за большие деньги, – весело сказал он. И, взяв со стола маленький черепок, подкинул его, словно мячик.
Так вот какая у него торговля? Останками нежити?! Да за что мне все это?!
– Неужели на этом мусоре можно что-то заработать? – спросила я, брезгливо рассматривая «товары».
– Конечно! Вот за это дают семь медяков, за это четыре, а вот эта мозговая извилина черного вурдалака – вообще сокровище. За нее и золотой выручить можно.
– Кошмар, – простонала я.
– Это еще почему? – Таш упер руки в бока, шейку свою цыплячью грозно вытянул, кадыком задергал.
– Да у меня румяна дороже стоили, чем все твои трофеи вместе взятые!
– Не спорю, за девиц невоспитанных больше дают, – бестактно намекнул, что папенька мой был крайне щедр, оставив любимой доченьке в приданое мешочек с монетами, телегу и старого коня, – но где их наберешься? И куда потом девать? Топить?
– Ты не обнаглел случайно? Я вообще-то принцесса!
– Ну ладно, – пожал плечами, как будто ничего особенного в этом не было, – принцесса так принцесса, может, на что в хозяйстве и сгодишься. Я сейчас на рынок поеду, на пару дней задержусь, а ты пока в доме приберись, окна отмой, пол. Да жрать приготовь – в подполе вроде крупа оставалась. За домом пара грядок – лука надергаешь, моркови. Будешь себя хорошо вести – гостинцев в следующий раз привезу.
– А не пойти ли тебе кое-куда со своими гостинцами? – вскинулась я. – Не буду я в твоем свинарнике убираться! И готовить ничего не стану!
– Не умеешь, что ли? – хмыкнул мерзавец.
Я и правда не умела! Зачем принцессе эти умения, если стоит только щелкнуть пальцами – и на столе любые яства на твой вкус, полы блестят, а накрахмаленные простыни хрустят чистотой?
Он понял все без моих слов, плечами пожал:
– Значит, сиди в грязи и голодная. А я в городе поем, благо деньги есть, – и похлопал по кошельку, подаренному отцом.
– Это вообще-то мои деньги. Приданое…
– Какие же они твои? Мы теперь муж и жена, у нас все общее, – широким жестом обвел нищенские хоромы. – Ни в чем себе не отказывай.
– Ты вообще-то муж! Жену обеспечивать должен!
– Ты тоже не спешишь с роль жены выполнять, – сказал он, потом окинул меня странным взглядом, – или супружеским долгом расплачиваться будешь?
Я посмотрела на острый дергающийся кадык, на нос и, не глядя, нащупала позади себя рукоятку. Это оказалась лопата.
– Только через твой труп! – перехватила поудобнее орудие и приготовилась защищать свою девичью часть
– Ты хотела сказать – через твой?
– Нет.
Таш скрипуче рассмеялся:
– Расслабься, Джайла. Я не насильник, у меня нет нужды принуждать девиц к близости. Они сами на меня вешаются, – самодовольно выпятил тощую грудь.
– Представляю этих девиц. Четыре глаза на троих, и ног столько же? – буркнула я, не опуская лопату.
– Ничем не хуже тебя, между прочим. Пожалуй, сегодня одну из них и навещу, – с этими словами он сгреб в мешок половину барахла со стола и направился на выход.
