* * *
– Подробностей не знаю, – охотно и с еще большим оживлением начала Сяолань, одна из болтушек. – Наложнице Лихуа, кажется, очень нездоровится – придворный лекарь день и ночь к ней ходит.
– Самой наложнице тоже плохо? – уточнила Маомао.
– Да-да, и ей, и ребенку.
Однако придворный лекарь уделял чрезвычайно много внимания наложнице Лихуа не столько потому, что она и ее дитя тяжело болели, сколько оттого, что госпожа родила императору наследника. Ведь куда больше государь благоволит наложнице Гёкуё, да только она родила принцессу, что ставило ее на ступень ниже соперницы, следовательно, ценности в ней было меньше, и хлопотать о ней день и ночь даже не думали.
– Подробностей, опять же, не знаю. Просто слышала, что голова болит, живот, тошнит еще, – напоследок, прежде чем уйти по делам, рассказала Сяолань все, что только выяснила о недуге наложницы.
В знак благодарности Маомао угостила болтушку отваром солодки, который приготовила сама, нарвав трав в уголке дворцового сада. Запахом сие питье напоминало лекарство, но небрезгливого оно щедро одаривало сладостью. Служанкам редко выпадала возможность полакомиться чем-то сладким, поэтому Сяолань очень обрадовалась такому подарку.
«Голова, живот и тошнота…» – мысленно перечислила признаки недуга Маомао. Но все-таки их отчаянно не хватало, чтобы докопаться до сути. Помнится, отец учил ее никогда не опираться на одни догадки.
«Ладно! Хоть глазком погляжу на госпожу», – сказала она себе и решила поскорее закончить с работой.
Следует сказать, дворец императорских жен был поистине велик, и в его угодья входило множество дворцов и павильонов поменьше. Здесь проживали никак не меньше двух тысяч служанок и наложниц и несли всевозможную службу свыше пятисот евнухов. Низшие служанки без ранга, такие как Маомао, набивались по десять человек в общую комнату, выделенную для дворовых, в то время как наложницы даже низшего ранга могли рассчитывать на собственные покои. Что до среднего ранга, то им жаловали отдельные палаты. Высшему же рангу были положены целые дворцы с кухней, трапезной и собственным садом. И порою угодья таких дворцов простирались столь широко, что уже напоминали небольшой город.
Обычно у Маомао не было ни причин, ни интереса покидать восточные угодья дворца императорских жен, впрочем, в другие уголки она тоже захаживала, пусть и редко. В основном с тем, чтобы исполнить какое-нибудь поручение.
«А если поручений нет, что мешает их выдумать?» – спросила себя Маомао. Сообразив, как можно провернуть дельце, она выискала ближайшую низкоранговую служанку – та держала корзину с одеждами из тончайшего драгоценного шелка. Обычно такое платье требовалось стирать на западной стороне, поскольку считалось, что шелк якобы быстрее изнашивается на востоке – то ли из-за свойств восточной воды, то ли из-за нерадивости местных прачек. Маомао же знала, что шелк портится от сушки на ярком солнце, но не спешила делиться своими знаниями с другими.
Подойдя ближе, она бросила служанке:
– Наши говорят, что в срединный дворец пришел необычайно красивый евнух. Хочу сходить посмотреть.
Стоило ей обмолвиться о красивом евнухе, о котором она слышала от Сяолань, как служанка тут же согласилась подменить Маомао и вручила ей корзину.
Во дворце императорских жен вспыхнуть любви почти негде и не к кому, и нередко дворовые девы до того отчаиваются, что даже евнухи, в которых от мужчины уже ничего не осталось, заставляют трепетать их сердце. Тут и там до Маомао доходили слухи о том, как очередная служанка, отслужив положенный срок, выскакивала замуж за евнуха. Сама Маомао считала, что для женщин даже такое лучше и полезнее для здоровья, чем единолично заниматься непотребствами. И все равно любовь к евнуху казалась ей странной…
«Неужели однажды и я полюблю такого?» – задумавшись, спросила себя Маомао, но тут же, скрестив на груди руки, раздраженно фыркнула: вопросы любви ее ничуть не занимали.
Наспех доставив корзину с бельем, Маомао отправилась к срединному дворцу и вскоре обнаружила, что в «сердце» императорских угодий чрезвычайно красиво: даже резьба колонн здесь была куда продуманнее и изысканнее, чем можно встретить во дворцах восточной окраины. Что ни говори, настоящее произведение искусства!
Ныне самые роскошные и просторные покои, разумеется, занимала наложница Лихуа, мать наследного принца. И поскольку у императора временно не было императрицы, госпожу Лихуа, единственную, кто родила ему наследника, считали самой влиятельной во всем дворце императорских жен.
Несмотря на поразительную роскошь «сердца» императорских угодий, Маомао открылась сцена площадной брани, какую обыкновенно устраивает городская беднота. В гуще событий были трое: одна самозабвенно кричала, другая стояла, виновато склонив голову, третий же метался от одной к другой, стараясь их урезонить. Еще несколько дев-чиновников робко суетились вокруг, не решаясь подступиться.
«Прямо как в „доме цветов“…» – равнодушно отметила Маомао, поскольку суматоха ее ничуть не касалась и она могла спокойно постоять в сторонке вместе с другими зеваками.
По властному голосу и одеждам Маомао поняла, что госпожа, разразившаяся бранью, есть не кто иная, как самая могущественная женщина во дворце императорских жен. Несомненно, то была наложница Лихуа, мать наследного принца. Та же, кто стояла, виновато склонив голову, была второй любимой наложницей императора, звали ее Гёкуё, и она родила государю дочь. Девы-чиновники, суетившиеся рядом, приходились госпожам личными служанками, а тот, кто силился всех урезонить, явно служил во дворце лекарем. О последнем господине, ставшем для этой службы евнухом, Маомао ничего толком не знала, но слышала, что во всем огромном дворце императорских жен лишь он один врачует.
– Это все твои происки! Сама вместо наследника родила дочь, вот и вздумала убить моего сына, наслав проклятие! – с перекошенным от гнева лицом, что внушало уже не восхищение, а один только страх, кричала наложница Лихуа, обвиняя во всем свою соперницу, наложницу Гёкуё. Бледная, словно призрак, восставший из могилы, наложница Лихуа со свирепостью демоницы прожигала взглядом несчастную, а та лишь молча прижимала ладонь к поалевшей щеке – то был явный след от пощечины. Должно быть, бранящаяся госпожа не сдержалась.
– Сяолин страдает не меньше наследника. Неужели вы считаете, что я посмела бы наслать на вас проклятие? – помолчав, холодно заметила Гёкуё, наложница с огненными волосами и нефритовыми сияющими глазами. Судя по ее внешности, в жилах госпожи текла «западная» кровь.
Наконец она подняла голову и обратила взгляд на придворного лекаря:
– Потому-то я и прошу осмотреть мою дочь.
По-видимому, причиной суматохи оказался сам лекарь, отчего и пытался развести обе стороны. Должно быть, наложница Гёкуё пришла к нему выразить свое неудовольствие тем, что он навещает сугубо маленького принца и совсем позабыл о ее дочери. Материнские чувства госпожи очевидны и вполне понятны, однако ей бы следовало понимать, что для государства нет никого важнее наследника трона. К несчастью, лекарь ничуть не преуспел и был до того перепуган и глуп, что не мог вымолвить ни слова.
«Самозванец! И к тому же дурак!» – презрительно хмыкнув, мысленно обругала его Маомао.
Сколько он уже вьется возле наложниц, а до сих пор не заметил?! А может, и не знает, что именно надо искать?
– Смерти младенцев, болит голова и живот, тошнота… И, самое главное, болезненная худоба наложницы Лихуа, – бубнила себе под нос Маомао, отходя все дальше и дальше от безобразной сцены. – Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…
Глубоко задумавшись, она все шла и шла сквозь толпу, не различая перед собою лица людей…
Глава 3
Дзинси
– Опять началось, – уныло пробормотал господин Дзинси.
В своем осуждении он был прав: не пристало первым красавицам дворца императорских жен устраивать такой переполох у всех на виду! И унимать наложниц как раз входило в его многочисленные обязанности.
Пробираясь сквозь толпу к срединному дворцу, он вдруг заметил, что какая-то девица решительно шагает ему на встречу. На лице ее читалось полное безразличие к распрям наложниц, что само по себе было весьма необычно, ведь среди слуг она была такой единственной. И еще больше он удивился, когда эта маленькая хрупкая служанка с чертами совершенно не примечательными, если не считать веснушек, густо обсыпавших ей нос и щеки, проскочила мимо него, лица во всех смыслах незаурядного, бормоча что-то свое. На господина Дзинси она даже не взглянула.
И все бы кончилось этим, если бы не новый поворот событий…
* * *
Не прошло и месяца, как дворец императорских жен облетела весть о том, что наследный принц скончался. Безутешная наложница Лихуа до того исхудала, что утратила былую красоту, а ведь ее когда-то звали «цветущей розой». Точной причины не знали: то ли наложницу одолевал тот же недуг, что и ее сына, то ли сказывались душевные муки. Несомненно одно: подорвав здоровье, она теперь не могла и мечтать о других родах.
Принцесса Линли, старшая сводная сестра покойного наследника трона, тем временем совершенно оправилась от недуга и вместе с матерью стала утешением императору, скорбящему о потере сына. Судя по тому, сколь часто государь наведывается теперь к наложнице Гёкуё, легко предположить, что та уже снова тяжела.
Очевидно, принцесса и наследный принц пали жертвой одного и того же недуга, но одна излечилась, а другой умер. В таком случае не разумно ли допустить, что причина выздоровления принцессы Линли кроется в том, что она старше погибшего брата? Разница между ними – три месяца, для взрослых пустяк, но для младенца срок весьма существенный. И остается без ответа вопрос: отчего же тогда не выздоровела наложница Лихуа? Что мешало ей, в отличие от чужого дитя, побороть болезнь? Быть может, ее губит горе?
Вот что занимало мысли господина Дзинси, пока сам он занимался государственными делами, то и дело шлепая печатью. Под конец он решил, что лишь наложница Гёкуё сумеет пролить свет на эти события.
– Отлучусь ненадолго, – поставив последнюю печать, бросил господин Дзинси, поднялся и покинул свой кабинет.
* * *
Принцесса Линли со здоровым румянцем на круглых, словно паровые булочки, щечках глядела на господина Дзинси с простой, присущей только детям, улыбкой. Крохотные пальчики сжимались на указательном пальце господина Дзинси: отпускать его она и не думала.
– Ну же, разожми, – ласково попросила свою дочь красавица с огненными волосами.
Оторвав принцессу от гостя, она бережно завернула ее в пеленки и уложила в плетеную люльку. Малышка, почувствовав, что ей жарко, выпуталась из них ножками, повернулась к гостю и, весьма довольная, принялась радостно пищать и агукать.
– Кажется, вы пришли ко мне с вопросом? – спросила проницательная наложница, будто бы прочитав мысли господина Дзинси.
– Думал осведомиться, каким же образом принцесса выздоровела, – не стал увиливать тот.
На лице наложницы Гёкуё промелькнула улыбка, и госпожа извлекла из-за пазухи какой-то клочок ткани. Его явно рвали руками, а не отрезали ножницами. На клочке виднелась едва различимая надпись: выводили ее явно не чернилами, а травяным соком, отчего он впитался в ткань и расплылся. Да и почерк оставлял желать лучшего – слова едва угадывались.
«В белилах яд, не касайтесь ребенка».
Господин Дзинси невольно подумал: а не нарочно ли писали так небрежно, стараясь скрыть, от кого может быть послание?
– В белилах? – переспросил он у наложницы Гёкуё.
– Все так.
Она передала люльку с принцессой кормилице, после чего отошла и вытащила что-то из выдвижного ящичка. Как оказалось, небольшую глиняную баночку, обернутую тканью. Когда наложница открыла ее гостю, в воздух взметнулось немного белого порошка.
– Те самые? – утончил господин Дзинси.
– Да, те самые.
И господин Дзинси заключил, что в белый порошок могли что-то подмешать. Вот только наложнице Гёкуё не было нужды в белилах, ведь она от природы имела безупречно белоснежную кожу, в то время как наложнице Лихуа приходилось накладывать их густо-густо, дабы скрыть нездоровый цвет лица.
– Принцесса у меня ненасытная, моего молока отчаянно не хватает. Чтобы докармливать мою дочь, к нам порой приходила одна женщина, – принялась объяснять госпожа Гёкуё.
Господин Дзинси живо припомнил, что в кормилицы наняли мать, чье дитя умерло вскоре после рождения.
– Она и пользовалась этими белилами. Очень уж их любила и считала их несравненными.
– Где же она теперь?
– Заболела, и я отпустила ее. Разумеется, щедро вознаградила за труды. Так, чтобы хватило на жизнь, – дополнила наложница Гёкуё. В ее словах чувствовались рассудительность и доброта.
Выслушав ее, господин Дзинси допустил: в белила в самом деле могли подсыпать яд. Если мать, вынашивая ребенка, будет отравлена, это также повлияет на плод. После рождения ребенок может принять яд вместе с грудным молоком. Конечно, ни господин Дзинси, ни наложница Гёкуё не знали, что за яд подмешали в белила, но в подброшенном клочке говорилось, что в гибели наследного принца виновны именно они. Хотя, на первый взгляд, это были ничем не примечательные белила, притом сравнительно доступные. Быть может, весьма многие наложницы во дворце императорских жен накладывают такие же.
– Невежество – зло, – сокрушалась наложница Гёкуё. – Мне следовало лучше следить за тем, как я обхожусь с дочерью и чем ее кормлю.
– В том есть и моя вина, – подхватил господин Дзинси.
В итоге по недосмотру погиб императорский наследник. Надо полагать, детей погибло еще больше, если учесть еще и тех, кто не выжил в утробе матери.
– Разумеется, я предупредила и наложницу Лихуа, но, как бы ни увещевала, она все сделала наоборот, – продолжала госпожа Гёкуё.
Даже потеряв сына, наложница Лихуа неустанно накладывала отравленные белила, дабы скрыть мешки под глазами и нездоровый цвет лица. К предупреждениям, что это смертельный яд, она оставалась глуха.
Господин Дзинси вновь изучил клочок с посланием и поймал себя на странной мысли, что и ткань, и сам ее цвет довольно знакомы. Дурной же почерк виделся уловкой, призванной скрыть грамотность, к тому же в легкости и гладкости линий угадывалась женская рука.
– Кто же и когда успел предупредить вас? – полюбопытствовал он.
– Это случилось в тот день, когда я пошла к лекарю просить осмотреть мою дочь. В конце концов я ничего не добилась, но, вернувшись в покои, обнаружила на окне ветвь рододендрона.
Все сводилось к тому, что предупреждение оставил тот, кто видел суматоху у срединного дворца, догадался о ее причине и подметил то, что не подметил никто другой. Но кто бы это мог быть?
– Придворный лекарь не стал бы действовать скрытно, – заключил господин Дзинси.
– Да, и он до последнего не знал, как лечить наследного принца.
Тут господину Дзинси припомнилось, как в толпе зевак он наткнулся на странную служанку, которой, казалось, не было никакого дела до безобразной сцены, устроенной в самом «сердце» дворца императорских жен. Она решительно направлялась куда-то, бормоча что-то под нос. Поразмыслив немного, господин Дзинси насилу восстановил сказанное: «Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…»
В его голове мигом все сложилось, и он рассыпался смехом.
– Наложница Гёкуё, скажите, если я найду отправителя, как вы с ним обойдетесь?
– Он оказал мне великое благодеяние, и я его непременно отблагодарю, – сияя взглядом, заверила та.
По-видимому, в ней разыгралось живое любопытство и желание встретиться с тем, кто уберег ее от беды.
– Понял вас. Позволите на время взять себе?
– Разумеется. Жду от вас хороших вестей.
Напутствовав его так, госпожа Гёкуё посмотрела господину Дзинси прямо в глаза, и ее лицо озарила прелестная улыбка. Тот почтительно улыбнулся ей в ответ, взял баночку с белилами и клочок ткани. Проведя по нему пальцами, он мысленно вернулся в тот день, когда разминулся со странной служанкой.
– Если таково желание любимой наложницы императора, то я должен его всенепременно исполнить! – следом пообещал он с улыбкой, в которой проскакивала детская простота. С ней господин Дзинси напоминал ребенка, отправившегося на поиски сокровищ.
Глава 4
Улыбка небесной девы
Весть о смерти наследного принца застала Маомао в трапезной, когда во время ужина всем служанкам раздавали черные поминальные пояса. Их велели носить семь дней в знак скорби.
В течение этого срока слугам совсем не давали мяса, которого и так недокладывали, отчего служанки страшно возмущались и дулись. Справедливо отметить, слуг и так кормили лишь дважды в день, да и то либо жидкой похлебкой, либо кашей из смеси нескольких зерновых и весьма редко давали к ней чуток овощей. Худенькой Маомао этого было предостаточно, однако хватало и тех, кто считал, что их явно держат впроголодь.
Среди безранговых служанок встречались девушки самой разнообразной судьбы: и селянки, и городские, и даже в некоторых случаях дочери низших сановников. Обыкновенно последние могли надеяться на место получше, но именно грамотность решала, какое дело им поручат и какое жалованье назначат. Неграмотным девицам ничего не оставалось, кроме как браться за самую черную работу. Таким девушкам не стоило и надеяться, что однажды их возведут в ранг низшей наложницы и выделят собственные покои, ведь наложница – такая же должность при дворе, притом не хуже чиновничьей, стало быть, за ней закреплены определенные обязанности, содержание и жалованье.
«Так все было напрасно…» – посетовала про себя Маомао.
Она прекрасно знала, что именно вызвало недуг наследного принца. Наложница Лихуа, как и ее личные прислужницы, имела привычку обильно накладывать белила. Сие средство было столь дорогим и изысканным, что безродная девица его и во сне не увидит. Обычно белилами пользовались первые красавицы «улиц цветов», только те получали за одну ночь столько, сколько крестьянин за всю жизнь. Одни покупали белила сами, другим дарили покровители.
Нередко бывает так, что девушка для утех густо белится день за днем, отказываясь замечать, что белый порошок разъедает ей кожу и постепенно губит. И не счесть, сколько женщин уже отравилось и умерло, но, как бы отец Маомао ни предупреждал, красавицы не внимали ему и не желали бросать белила. Помогая отцу, Маомао перевидала множество таких несчастных, уже истощенных и слабых. Они медленно угасали, а после уходили из жизни. Иными словами, предпочитая здоровью красоту, в итоге они теряли и то и другое.
Поэтому Маомао, догадавшись, в чем причина недуга наследника, отломила две первые попавшиеся ветки рододендрона, набросала на клочках от юбки предостережения, привязала и отнесла наложницам. Только она не особо верила, что к ее посланиям отнесутся с должным вниманием.
Когда семь дней скорби подошли к концу и разрешили снять черные пояса, до Маомао дошли слухи о наложнице Гёкуё. Поговаривали, будто император, страдая от гибели наследника, необыкновенно привязался к выжившей принцессе. А вот слухов о том, что государь якобы по-прежнему посещает наложницу Лихуа, потерявшую, между прочим, их общего сына, не было и в помине.
