Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
– Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.
Тихо ответили жители: – Это на том берегу.
Село – действительно тихое, чистое, но пустынное. Во время съемок нам повстречалось несколько старушек, пьяный мужичок и шайка подростков. Но пейзаж несравненный. Бесконечная река. Прозрачная и в то же время таинственная, по берегам – домики и ветхие избушки. Лодки и редкие рыбаки с удочками в руках.
Вот чудо! Перед нашими глазами вдруг предстала совершенно неожиданная картина. Со склона холма спускалась женщина, словно попавшая сюда из другого времени. Лицо ее скрывала широкополая черная шляпа. Издали казалось, что оно закрыто черной вуалью. Длинное черное пальто, прямая спина, стремительная походка. Оператор застыл с камерой в руках. Режиссер шептал изумленно: «Это – она, женщина, которая убила Рубцова».
Женщина села в лодку, взялась за весла и сильными взмахами рук начала движение вниз по реке. Все это оператор запечатлел на пленке.
Образ незнакомки-смерти был, пожалуй, самым сильным в нашем фильме. И ведь на самом деле, по заключению следователей, Рубцова задушила женщина, возлюбленная, якобы во время бытовой ссоры.
На фотографиях, многие из которых хранятся в музеях, Николай Рубцов небольшого роста, у него щуплая фигура, тонкая шея, которую он всегда закрывал шарфом. В Литературном институте, где он учился после детдома, службы в армии, всевозможных работ, его так и называли: «Шарфик».
Конечно, мы снимали в Москве и институт, и общежитие, где жил Рубцов во время учебы. Писатели – Ольга Фокина, Станислав Куняев, Лариса Васильева – говорили проникновенные слова о таланте Рубцова, о его неуживчивом характере, пьянстве и дебоширстве, о бесконечных исключениях из Литинститута. Кто-то вспомнил, как однажды, рассердившись на приятелей, Рубцов снял со стен общежития портреты классиков и пошел в свою комнату выпивать с Пушкиным, Лермонтовым, Есениным.
В сущности, он был очень одинок. Его лирический герой, как и сам Рубцов, – таинственный всадник, неведомый отрок, который любил «древние дороги и голубые вечности глаза».
Все участники фильма отмечали непостижимую глубинную связь поэта с Россией, Русью, и оттого – всемирную печаль, неизъяснимую грусть и предчувствие собственной гибели. Все это Рубцов выплеснул в стихах.
На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…
И еще:
Я умру в крещенские морозы,
Я умру, когда трещат березы.
Так и случилось. Он прожил на свете 35 лет. Его хоронили 19 января 1971 года.
Прошло немало времени со дня гибели поэта. Многие советские писатели забылись, но только не Рубцов. Пожалуй, самым удивительным и трогательным в наших съемках оказался эпизод, снятый в Москве, на остановке. Скромно одетая женщина ожидала трамвая на улице Дмитрия Ульянова, и неожиданно спрашивала пассажиров: «А вы знаете такого поэта Николая Рубцова? Давайте я его стихи почитаю». И начинала читать уже в салоне трамвая: «За все добро расплатимся добром. За всю любовь расплатимся любовью». Кто-то из пассажиров посмеивался: «Вот – сумасшедшая!» Но кто-то прислушивался и светлел лицом: «Спасибо, скромный русский огонек, за то, что ты в предчувствии тревожном горишь для тех, кто в поле бездорожном от всех друзей отчаянно далек».
Женщину звали Майя Полетова. Врач по профессии, она основала музей Николая Рубцова в Москве, на улице Дмитрия Ульянова, при районной библиотеке. А в свободное время вдохновенно читала в трамваях стихи поэта.
В 2021 году, когда я пишу эти записки, давно уже нет музея Николая Рубцова. Исчезла и библиотека, где я обычно брала для прочтения «толстые» журналы – «Новый мир», «Знамя», «Дружба народов»… Литература все больше и больше отодвигается куда-то на обочину. Недавно попал мне в руки новый литературный альманах, он так и называется «Небожители подвала». Думаю, и Николай Рубцов был небожителем.
3. Васильев из Васильева
В Казань на съемки фильма о художнике Константине Васильеве я ехала поездом, потому мне и запомнился железнодорожный вокзал из красного камня, похожий на старинный замок. Съемки начались еще в пути. Съемочную группу сопровождала сестра Константина Васильева, хранительница его наследия, Валентина Алексеевна.
Режиссер Александр Шувиков придумал интересный ход: мы едем на родину нашего героя, а в пути Валентина Алексеевна рассказывает попутчице, то есть мне, сценаристу, о своем брате.
Константин Васильев – фигура интереснейшая и во многом необъяснимая. Отношение к его творчеству различается. Художники вообще его не признавали. Искусствоведы и критики утверждали, что это искусство для толпы, упрекали Васильева в слащавости, красивости, а порой и в мракобесии. Тем не менее в Москве и в Казани после таинственной и нелепой гибели Васильева открылись выставки и музеи имени художника. О нем и его картинах не переставали спорить.
Съемки фильма намечались не только в Казани, но и в родных местах художника, в поселке Васильево. Забавно, что название поселка совпадало с фамилией художника.
За окном поезда мелькали пейзажи, все больше расплывчатые и туманные, а у меня перед глазами вновь и вновь вставала картина Васильева «Человек с филином» – последняя его работа. Суровый старец с пронзительно синими глазами, на голове его – филин, а внизу свиток, на котором начертано имя художника.
И почему-то этот свиток сгорает.
– Что это? – спросила я Валентину. – Предчувствие ранней смерти?
– Возможно… – ответила Валентина. – Он спешил жить и часто шутил: мол, линия жизни на руке у меня очень короткая.
Потом Валентина показала мне несколько фотографий из семейного альбома: белоголовый мальчик и девочка с бантом, брат и сестра Васильевы, а вот вся семья – отец и мама. Лица внимательные, напряженные, как на многих фотографиях советского времени.
– Константин родился в Майкопе, – объясняла Валентина. – Это было в 1942 году. Уже шла война, в Майкоп вошли немцы. Отец ушел в партизанский отряд, а мама не могла никуда уехать, она ждала ребенка. Так случилось, что семья оказалась в заложниках у фашистов. Только чудо помогло нам избежать расстрела.
Позже я сопоставила даты: немцы вошли в Майкоп в августе 1942 года, а Константин родился в начале сентября. Поистине он – дитя войны. Не случайно несколько его картин – как бы подавленное воспоминание о том страшном времени. Война у Васильева – серо-свинцового цвета. Он в основном писал лица солдат. В его работах не было победной патетики, лишь ртутный отблеск стальных касок и серые из-за солдатских шинелей спины людей, шагающих в зарево войны. Интересно, что Васильев давал этим картинам названия военных маршей: «Прощание славянки», «Тоска по родине». Казалось, что и писал Васильев эти картины под звуки маршей.
– Мои дети спали под музыку из опер Вагнера, – вспоминала Валентина Алексеевна. – Слушали, как карлики куют мечи для Зигфрида… Костино образование – это книги, природа, песни, музыка.
Так случилось, что после войны семья поселилась на берегах Волги, в поселке Васильево. Места сказочные, и все они запечатлены на картинах Васильева. Лес на его полотнах походит на готический храм, в котором слышатся звуки органа. А сами пейзажи как будто светятся изнутри.
Снимали мы и на сказочном острове Свияжск, где сохранились постройки времен Ивана Грозного. Всей этой древностью и красотой дышал Константин Васильев. Любопытно, что картинам Васильева почитатели его творчества посвящали стихи и даже поэмы.
«Ах, Свияга, Свияга! Ветром рвется бумага. <…> На холсте не напрасно встала женщина в красном, как костер ожиданья, как молитва прощанья»[1 - Анатолий Богданович. Размышление у реки «Свияжск».].
Его женские образы пронзительно самобытны. Авдотья-рязаночка, спасшая горожан от смерти; Ярославна, оплакивающая смерть мужа; рязанская царевна Евпраксия, бросившаяся вниз с крыши терема вместе с маленьким сыном, или прекрасное лицо девушки со свечой… Картина называется «Ожидание». Когда всматриваешься в нее, кажется, сама Россия смотрит на тебя прозрачными, немигающими, гипнотизирующими глазами.
Когда мы ехали в поезде, я спросила Валентину, почему Васильев так любил рисовать старых людей? Все его персонажи похожи друг на друг, как будто это одно и то же лицо.
– Многие люди, как личности, к старости становятся более интересными, более одухотворенными, – неторопливо поясняла Валентина. – Константин очень увлекался фольклором: былины, сказки… Думаю, он рисовал собирательный образ человека с чистыми думами и высокими помыслами.
Друзья Константина, а это – инженеры, астрономы, философы, математики, многое рассказывали о Васильеве уже в Казани, где проходила выставка его картин.
– Живопись для Васильева была лишь средством выражения его размышлений о смысле бытия, – объяснял Геннадий Пронин, ближайший друг художника, директор галереи, а позже музея Васильева. – Он стремился таким образом возвысить собственную и нашу общую жизнь. Константин всегда любил северную Русь, ему нравились северные люди: молчаливые, умные, самоуглубленные.
Его уход в историю славянства, интерес к былинным героям – это стремление убежать, скрыться от обыденности повседневной жизни, и кадр за кадром, как свиток на картине «Человек с филином», раскручивали мы короткую и совсем не легкую жизнь нашего героя.
В поселке сохранился дом, где жил Васильев, сейчас там устроили небольшой музей. Обстановка в доме, по нынешним представлениям, уж совсем скромная, если не сказать – бедная: старенький радиоприемник, громоздкий магнитофон, проигрыватель 1960?х годов, пластинки с классической музыкой, палитра, краски, убогая мебель. На стуле – единственный парадный пиджак Константина, на котором он кисточкой разбросал модные в те времена крапинки.
Денег в семье всегда не хватало. Умер отец, тяжело болела младшая сестра Людмила. Константину все время приходилось менять работу: учитель рисования в школе, художник-декоратор на стекольном комбинате; подрабатывал он и в обсерватории, что находилась недалеко от поселка. Видимо, его, как и философа Канта, всегда влекло звездное небо и нравственный закон внутри.
– Беднота была та еще! – вспоминала соседка Васильевых Капитолина Сухорукова. – Жили тяжело, скудно. А тогда БАМ[2 - Байкало-Амурская магистраль.] гремел. Я сказала Косте: «Съездил бы ты на БАМ и написал тамошних героев. Сразу прославишься – и деньги появятся». Но он отказался.
Тем не менее в крошечной мастерской девятнадцатилетний Васильев нарисовал знаменитые графические портреты композиторов: Бетховен, Вагнер, Шопен, Лист, Шостакович. Друзья художника отмечали, что эти рисунки – не просто портретные изображения, скорее фрагмент самой музыки, ее слепок.
«Посмотрите, – говорили они, – как выразителен у него Шостакович. Всего семь линий! Как будто порванные струны».
Почти все участники фильма рассказывали, что музыка была второй страстью Васильева, хотя в доме не было никаких музыкальных инструментов. Он просто слушал пластинки: конечно, классическую музыку, любил Шостаковича, и даже Шенберга. Было время, когда он увлекался импрессионизмом, как в живописи, так и в музыке. Васильев и сам сочинял так называемую «конкретную музыку», то есть записывал голоса птиц, скрип дверей, журчание воды, кудахтанье кур.
– Кто-то сверху диктовал ему образы и сюжеты, – говорил астроном Олег Шорников. – Боги древних как бы подавали Васильеву руку. Вся его живопись направлена против вектора времени.
– Он не был ни язычником, ни христианином, – подхватывал Геннадий Пронин. – Он не был комсомольцем, и за границей никогда не был… И в то же время Васильев – многосторонняя богатейшая личность.
По воспоминаниям друзей, деталям и подробностям мы продолжали изучать детали жизни Константина Васильева. В 33 года он написал портрет Достоевского, а последний, 34-й год его жизни, был особенно насыщенным. Он ездил в Москву, встречался с друзьями. Илья Глазунов обещал посодействовать в организации персональной выставки. Но что-то не сложилось, выставка не состоялась, Константин Васильев вернулся домой. Он написал знаменитый автопортрет, на котором художник удивительно похож на Достоевского. Но вот странность: лицо – молодое, а глаза – глубокие, даже провалившиеся, в них затаилась роковая обреченность. Кажется, что это глаза очень старого человека. Самая последняя его работа – «Человек с филином»: картина-символ, картина-загадка, картина-знак.
– Филин в древней мифологии символизирует знание о смерти… Этой картиной Васильев создал собственный миф о главных смыслах бытия, – говорил нам протоиерей Игорь Цветков, в молодости друживший с Васильевым. – Думаю, Константин стоял на пороге громадного художественного открытия. После того, как был написан «Человек с филином», он отправился с моим братом в трудное путешествие по Марийским лесам. Возвратившись, сказал: «Теперь я знаю, как надо писать». Но какая-то сила остановила его. После этого он прожил всего лишь неделю.
Да, жизнь его оборвалась так неожиданно.
Мы снимали станцию «Лагерная», где осенью 1976 года на железнодорожной насыпи обнаружили Константина Васильева с проломленной головой.
Снимали и могилу художника на тихом сельском кладбище в поселке Васильево. На надгробном камне была изображена палитра с кистью и красками, над ней – надпись: «Константин Васильев (1942–1976), народный художник».
– Он ведь не имел ни званий, ни наград. Даже не был членом Союза художников, – поясняла сестра Васильева. – Когда я заказывала памятник, попросила написать только имя и фамилию, но мастер сам приписал эти слова: народный художник. «Почему же не народный, – удивился он, – когда весь народ его знает?»
Потом Валентина произнесла негромко: «Как же символична судьба брата! Родился под грохот канонады, а умер под стук колес».
Уже в Москве, когда мы монтировали фильм, отыскали редкую хронику, запечатлевшую Константина Васильева живым. Выставка в Зеленодольске, 1976 год, буквально за месяц-полтора до гибели. На художнике – тот самый пиджак в крапинку, который мы видели в музее, лицо – молодое, светлое, одухотворенное. Он благодарил людей, пришедших на выставку, кланялся и застенчиво улыбался. Казалось, вся жизнь впереди.
Прошло немало лет после показа фильма на канале «Культура». И снова в моей жизни появилось это имя – Константин Васильев. В социальных сетях я познакомилась с замечательной женщиной, поэтом Екатериной Марковой. Она красавица-дочь поэта Сергея Маркова, сама пишет интересные стихотворения. Однажды на экране компьютера я увидела фотографию Кати, а рядом изображение картины Васильева «Ожидание»: девушка со свечой в руках, стоящая за морозным стеклом. Показалось, что это одно и то же прекрасное, нездешнее лицо. И правда, Катерина Маркова в какой-то степени стала моделью художника.
Когда Васильев приезжал в Москву он останавливался в маленькой квартирке Марковой и ее мужа, художника Козлова, на Севастопольском проспекте. Там он писал портрет Достоевского и то самое «Ожидание». Видимо, лицо Катеньки Марковой возникало в его воображении, когда он создавал удивительные женские образы. А маленького князя на картине «Евпраксия» Васильев рисовал с сына Кати – Емельяна, который в то время был совсем ребенком.
После гибели художника Екатерина написала стихи, посвященные образу Евпраксии. А может быть, эти строки дарованы самому Константину Васильеву.
Приду незваной и непрошеной,
С своей пожизненною ношею.
Тобой, конечно, нелюбимая,
Как грусть моя неутолимая.
В другой какой-то ипостаси я
И снова назовусь Евпраксией.
Скажу, что нет другого имени,
Скажу за прошлое прости меня.
4. Девочка в сером платьице
Я опять рассматриваю картинки на моей кухне, связанные с работой на канале «Культура». Собор в городе Великий Новгород. Когда это было и что с ним связано? В памяти всплывает имя поэта Серебряного века – Зинаиды Гиппиус. В 2004 году мы снимали о ней фильм в рубрике «Избранное. ХХ век».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72690925&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Анатолий Богданович. Размышление у реки «Свияжск».
2
Байкало-Амурская магистраль.
