Измена Ты моя Ошибка
Анастасия Леманн
– Где ты был?
Я молчал. Я действительно задержался на работе допоздна – того требовал один срочный контракт. Но не только: после совещания мы с Мариной вышли вместе из офиса, и я ещё час провёл с ней, сидя в её машине у пустой парковки. Мы просто разговаривали. Просто держались за руки. Просто целовались в темноте.
– Миш, я тебя спрашиваю: ты где был до полуночи? Я звонила тебе три раза, ты не брал трубку.
Ольга повысила голос, срываясь на шёпот.
Я бросил куртку на спинку стула:
– На работе. Мы запускали новый проект, пришлось задержаться. Телефон был на беззвучном, не услышал.
Соврал я, избегая встречаться с её глазами.
Ольга пристально смотрела. Её тёмные глаза метались по моему лицу, словно ища враньё:
– На работе. И никуда больше не заезжал? Никого не встречал?
У меня невольно дёрнулся угол рта. Она всё поняла. Или угадала. Слишком прямой вопрос, слишком опасный.
Анастасия Леманн
Измена Ты моя Ошибка
Глава 1
Слова начальника повисли надо мной, как приговор: я уволен.
Мы сидели за угловым столиком ресторана. Официант нервно переставлял бутылки на барной стойке, стараясь не смотреть в нашу сторону.
Начальник откинулся на спинку стула.
– Приказ о вашем увольнении вступает в силу немедленно. По статье.
Он так ни разу и не поднял на меня глаз.
Казалось, что это не про меня. Какой-то посторонний Михаил Русяев лишается сегодня должности оперативника, лишается будущего, а я просто наблюдаю со стороны.
Начальник выдерживал паузу, ожидая моей реакции. Наверное, хотел увидеть мольбы или возмущение. Но я молчал. Сказать было нечего: в отделе уже всё решили за меня. Какое унижение – меня даже не вызвали на ковёр в управление, а назначили встречу на стороне, словно я заразный.
Я провёл ладонью по столу рядом с лежащим документом – приказом об увольнении.
– Подпишите, – начальник толкнул ко мне ручку и лист. Его тон был будничным, даже усталым. Будто мы оформляем какую-то мелочь, а не ломаем чью-то жизнь.
Я взял ручку. Михаил Андреевич Русяев, ознакомлен, согласен, свободен.
– Вот и славно, – выдохнул начальник, забирая документ. Он поднялся, одёрнул пиджак. – С вами, Русяев, приятно было работать. Но обстоятельства… сами понимаете.
Я понимал только одно: меня вышвырнули, как надоевшую вещь. Хотелось вскочить, сказать ему в лицо всё, что думаю. Про «приятно работать», про «обстоятельства». Что я столько лет горбатился за них, лез туда, куда другие боялись, рисковал семьёй, совестью – а в итоге меня выставили крайним.
В памяти всплыл каждый опасный эпизод службы: ночные засады, погоня по крыше склада, лезвие ножа у горла, горячая кровь на моих руках, когда вытаскивал раненого напарника под выстрелами. Всё это теперь будто не имело значения – никто даже не вспомнил. Слова подступили к горлу, тяжёлые, жгучие. Но я молчал.
Начальник, не дождавшись ответа, сунул подмышку папку и протянул мне руку. Я машинально пожал. Он развернулся и пошёл к выходу, не оглянувшись.
– Желаете что-нибудь? – раздался робкий голос официанта.
Он возник рядом бесшумно. Молодой парень лет двадцати натянуто улыбался, хотя глаза выдавали растерянность. Наверное, думал, что я остался без денег заплатить или собираюсь устроить сцену.
– Нет, спасибо. Счёт, пожалуйста.
Официант принёс счёт – и за его остывший чай тоже. Я молча заплатил, не вступая в объяснения.
Возвращаться домой не хотелось. Надо было сказать жене правду.
По дороге я купил бутылку коньяка – дорогого, на последние деньги, будто мог купить себе хоть каплю самоуважения. Сжимая пакет, я брёл на автопилоте. Кажется, кто-то из знакомых помахал мне через улицу – я не ответил, лишь прибавил шаг. Не хотел ни с кем встречаться, ни на кого смотреть.
Через полчаса я стоял перед дверью собственной квартиры и не мог заставить себя повернуть ключ. За дверью звучал телевизор, голоса детей – мультфильм, должно быть. Всё как обычно, будто ничего не случилось. А я так и стоял на пороге, не в силах войти. Как сказать родным, что их отец и муж больше не работает в полиции?
Я медлил до последнего. Но скрип двери привлёк внимание изнутри. Двое маленьких лиц показались в щёлке: сын и дочка, обоим ещё нет десяти. Увидев меня, они тут же бросились обнимать, наперебой заговорили.
– Папа! Папа пришёл!
Я погладил их по головам, пытаясь улыбнуться.
– Как школа?
– Всё хорошо, пап! Смотри, что я нарисовал!
Сын потянул меня за руку, показывая лист с яркими каракулями: дом, солнце, люди. Там был мужчина в форме с широкой улыбкой. Под рисунком неловкими буквами выведено: «Мой папа – герой».
Меня словно ударило. Я не смог сразу ответить, только кивнул и похвалил рисунок.
– Красиво, сынок. Молодец.
В прихожую вышла Ольга, моя жена. Она вытерла руки о полотенце – видимо, готовила ужин – и взглянула удивлённо:
– Ты рано. Что случилось?
Заметив моё лицо, она мигом посерьёзнела.
Дети всё ещё ждали внимания с рисунком, но Ольга жестом отправила их в комнату:
– Идите, поиграйте, потом посмотрим.
Когда они скрылись, мы остались вдвоём в настороженной тишине. Я протянул жене пакет с бутылкой:
– Это нам. Просто так.
Попытался улыбнуться одними губами. Голос звучал чужим.
Ольга посмотрела на коньяк, на меня. В тёмных глазах вспыхнул тревожный огонёк.
– Михаил, что произошло? На тебя жалобы?
Она знала, что спиртное в будни я не покупаю. Да и вообще пил редко, разве что по праздникам.
Я прошёл на кухню, тяжело опускаясь на табурет. Руки вдруг одеревенели. Я открыл бутылку, нашёл два стакана. Налил на донышко себе и ей.
– Меня… всё, – выдохнул я наконец, встречаясь с её взглядом. – Уволили меня.
Ольга не сразу поняла. Она присела напротив. Её пальцы сжали стакан, но она не пила. Я осушил свой мелким глотком, чувствуя, как огонь разливается по груди.
– Как – уволили? За что?
Я пожал плечами, опуская пустой стакан.
– Приказ. По статье. Формулировка – «нарушение служебной дисциплины».
– Что? Ты же… Это из-за того случая с чиновником? Но тебя же тогда вроде покрыли…
– Некого больше наказать. Решили назначить козла отпущения. Им оказался я.
Слова давались с трудом, хотелось провалиться сквозь землю. Я слышал собственный голос, будто он принадлежал другому человеку.
– Михаил… – Ольга потёрла лоб, пытаясь осмыслить. – И что теперь?
В её голосе вместо поддержки послышались холодные нотки. Она всегда была рациональной. Любая проблема сразу превращалась у неё в задачу: как жить дальше? И если решение не просматривалось, виноват тот, кто проблему создал. Сейчас этим «создателем» была моя потерянная работа.
– Не знаю. Буду искать что-то другое.
– Что другое? Тебя из органов выгнали по статье, куда тебя возьмут? Охранником в супермаркет?
Я поморщился. Даже она видит меня никем.
– Разберусь. Не первую же жизнь начинаю.
– Да как так можно было, Миша! Столько лет, вся жизнь – и вот так просто, из-за глупости…
– Думаешь, я сам рад?! Думаешь, я хотел так?!
Она отпрянула от моего крика, но тут же сжала губы. В глазах нарастало возмущение.
– Хотел-не хотел, а нам на что жить?! У нас двое детей! Кредиты! Ты об этом подумал, когда подписывал что-то не глядя, полез не туда?
– Меня подставили. Ты не знаешь всех деталей.
– Да мне плевать на детали! Факт в том, что ты без работы. Что мы теперь будем делать?
Я молчал, тяжело дыша. Сказать было нечего: она права. Я всё провалил.
Ольга встала и прошлась по кухне, сминала в руках кухонное полотенце:
– Как же так… Что люди скажут? Соседи? Родителям твоим звонить теперь, объяснять… Господи…
Меня кольнуло это её «люди скажут». Будто главное – не то, что со мной, а что подумают вокруг.
– Плевать на людей.
– Нет уж, не плевать! Ты всегда так: сделал глупость, а расхлёбывать нам всем. Дети же видят, чувствуют, что-то случилось…
– Я не нарочно. Мне и самому сейчас… невыносимо.
– Невыносимо, говоришь? Тебе?! А нам с детьми невыносимо, ты подумал? Как я объясню им, что их папа – больше не…
– Не смей, – прошипел я, поднявшись. Стул скрипнул по полу. – Не смей говорить такое при мне.
