– Если бы я хотел твою сестру… – Он подцепляет вилкой треугольную вафлю и швыряет мне в тарелку, затем добавляет к ней более толстую, квадратную. Кладет и кладет, пока моя тарелка не оказывается завалена таким количеством углеводов, что я бы и за месяц не осилила. – Она уже была бы моей, – заканчивает он фразу.
– Ты довольно уверен в себе для человека, который не смог, а точнее, не захотел удержать невесту сына, а потом сделал так, чтобы сливки достались тебе.
Его вилка застывает на полпути ко рту, глаза скользят по моим.
Я не съеживаюсь, смотрю прямо на него, и он щурит глаза, прежде чем отводит их. Он продолжает есть свои сосиски, только на этот раз медленнее.
Глупо об этом говорить. Мы оба знаем, что, если бы он хотел заполучить меня в роли невестки, он мог бы запросто это сделать.
Факт в том, что он не захотел, потому что у него был другой план, и я была посвящена в него, хотя от всех скрывала это. И у меня появились сомнения.
Может, ему было все равно, а может, он никуда не торопился.
А тут еще отец со своим предложением.
Делаю еще несколько маленьких глотков своего волшебного кофе, затем отрезаю кусок дыни и подношу к губам. Ту тарелку, которую он заполнил вафлями, я отодвигаю.
Энцо возвращает ее на место, его глаза сверлят мои. Теперь они непроглядно темные, раздраженные.
После третьего кусочка дыни он качает головой и пододвигает ко мне планшет.
– Прочитай это, – говорит он и берет свою чашку в руки.
Слегка наклонившись вперед, смотрю на экран. Дохожу до третьего слова, когда понимаю, что это такое, и останавливаюсь.
Он серьезно?
Видимо, да, поскольку Энцо Фикиле-старший не удосуживается встретиться со мной взглядом, и его следующее требование звучит уверенно и жестко:
– Вслух.
Сопротивляясь желанию закатить глаза, снова смотрю на экран.
– Я беру этого мужчину в мужья и обещаю чтить его и подчиняться ему до конца времен, – читаю быстро и без выражения, качая головой. – Что?..
– Я беру эту женщину в жены, обещая чтить ее и заботиться о ней до конца времен.
Моргаю, глядя на Энцо, и от меня не ускользает, что в своей версии он пропускает слово «подчиняться», но… Он что, хочет поиграть в обеты? Но мы даже не обсудили нарушение контракта с моей стороны, как и то, что мой отец предложил ему другой вариант – мою сестру.
Энцо оглядывается через плечо, и я, следуя за его взглядом, смотрю на человека во всем черном.
– Этого достаточно? – спрашивает мой потенциальный муж.
– Этого достаточно, мистер Фикиле. – Мужчина склоняет голову и выходит.
Энцо возвращается к еде – съедает все до последнего кусочка на своей тарелке.
Мой рот открывается, закрывается и снова открывается, но из него по-прежнему не вылетает ни звука. Даже когда он встает. Я молча наблюдаю, как он допивает то, что осталось в чашке, и вытирает рот платком. Его длинные пальцы скользят по пуговицам рубашки, застегивая ее.
– Кстати, это было твое официальное согласие, – наконец говорит Энцо, заправляя рубашку в брюки угольного цвета. – Через пару часов будет готово свидетельство о браке. – Он надевает пиджак, висевший на спинке стула, и направляется к двери напротив той, через которую вошла я. На секунду он останавливается, положив руку на тяжелое дерево створки. Его глаза находят мои. – Завтра к этому времени мисс Бостон Ревено перестанет существовать.
Подождите.
Что?
Глава третья
Бостон
Смотрю на дверь, в которую вышел Энцо, не менее пяти минут, пытаясь разобраться, что значит этот странный завтрак. Несмотря на то что мы довольно давно знаем друг друга, несмотря на то что я некоторое время жила в его доме, и прочее-прочее-прочее, это был самый длинный разговор, который у нас когда-либо происходил. Сказать по правде, все это выглядит как-то нелепо.
Заявление о согласии?
Я перестану существовать?
Что, черт возьми, это вообще значит?
Очевидно, Энцо просто пытается утвердить свое доминирование, как будто я и так не знаю, что на самом деле я мясо, брошенное в пасть льва. Я, можно сказать, оставила у алтаря его сына, а он сам, можно сказать, подобрал меня, хотя ему предложили другой, более лакомый кусочек…
Это что-то вроде амбиций? Заполучить одну из Ревено любой ценой? Но почему меня? Он на грани войны, если уже не перешагнул эту грань, и он наконец понял, что моя сестра уже занята и обмен невозможен?
Черт, мне нужно найти способ связаться с ней и узнать, какой ад разверзся после того, как я сбежала… и снова оказалась в этом гигантском неуютном особняке.
При мысли о Роклин во мне просыпается энергия, но я не показываю этого, когда следую за пожилым мужчиной в светло-серой униформе. Кто он, мой шофер? И куда он меня ведет? Это выглядит жалко – шествие под конвоем, но и нет. Это – мой первый выход отсюда за неделю, и, хотя я не знаю, что меня ждет, мои шансы поговорить с сестрой по крайней мере выше, чем когда я заперта в четырех стенах.
Это была ужасная неделя, так что я буду рада просто увидеть солнце.
Если и было что-то стоящее в моей жизни, так это танцы. Раньше я проводила свободное время за репетициями или импровизациями, помимо моих обязательных тренировок на территории Грейсон. Только когда спина совсем не справлялась, я делала перерыв и отмокала в ванне, впитывая роскошь лаванды и ромашки с книгой и бокалом вина в руках.
Моя сестра дразнила меня, говоря, что я – два человека в одном, принцесса со старой душой, но это не так. Я – это я. Я просто многогранна, но в нашем мире это не особо ценится.
Для нас с Роклин, дочерей дона, лидера преступного подпольного мира Севера, все сводилось к одному и тому же: совершенству. Но для моей близняшки это значило даже больше, чем для меня. Потому что из нас двоих Роклин отводилась главная роль – она была выбрана наследницей, наряду с тремя другими наследницами – Юга, Запада и, конечно же, Востока, которая еще не показала свое лицо миру. Наследницы семей-основателей известны как девушки Грейсон.
А я… Я была наследницей про запас, худшей из семьи Райо Ревено.
Да, я всегда была совершенной – волосы идеально уложены, макияж всегда свежий, – но это ничего не значит. Потому что все то, какой и должна быть принцесса преступного мира (это слова нашего отца), воплощает моя сестра.
Она жесткая, смелая и прекрасная – каждую минуту дня.
Я… другая.
Меня нельзя назвать бесхребетной, и я не уродина – в конце концов, у нас с ней одно лицо. Но я не стреляю по мишеням без промаха, как она, и я не выучила наизусть все существующие юридические книги. Роклин – образец уравновешенности в ситуациях, которые того и требуют, а я – нет.
Роклин будет улыбаться в дерьмовых обстоятельствах, прокручивая в голове изощренные способы, которыми собирается убить кого-то, тогда как я больше склонна просто шандарахнуть обидчика бутылкой по башке.
Вот почему она была первой, а я – занозой в одном месте.
И то сказать. Дочь Райо Ревено, которая живет в своем мире, предпочитает танцевать на пуантах и читать художественную литературу, вместо того чтобы готовиться повелевать! Я слышала, что люди называют меня «неприятной», и все потому, что я не считаю нужным скрывать свое недовольство правилами, которым якобы должна следовать наследница.
Существует стереотип, что дети убийц, наркоторговцев и далее по списку должны «следовать правилам». И часто они следуют. Мое приглашение в элитную Академию Грейсон, закрытую школу для детей «плохих парней», кем бы ни были эти «плохие парни» – королевскими особами или лидерами банд (Академией этой в числе других руководит и моя сестра), должно было привести меня в форму, но там случилось кое-что еще.
Где, как вы думаете, я нашла парня, который помог мне выследить человека, который хотел убить моего отца и занять его место? Отвечаю: он – сын профессионального частного детектива, к которому обращаются за помощью в сложных и глубоко конфиденциальных случаях. Конечно, парень учился в Грейсон Элит, и там я его и нашла.
Забавно, однако. Находясь среди отпрысков самых известных преступников, можно воочию увидеть разницу в ожиданиях: по отношению к нам, по отношению к нашим собственным ожиданиям, которые у всех нас есть (или были), и тем, что предлагает действительность.
Мой отец хотел, чтобы его дочери были лидерами, но при этом идеальными снаружи и еще больше внутри. Эдакими солдатами в сапфирах и атласе. Истинными леди с железным стержнем. Женщин обычно воспитывают покорными, чтобы они никогда не встречались взглядом с мужчиной и подчинялись любой его воле. Чтобы были мягкими, милыми, невинными и слабыми. Зачем им быть сильными, когда все, что они хотят, могут предоставить мужчины?
В принципе, у меня были проблемы с твердостью характера, и отец прекрасно понимал, что будущим нашей семьи станет моя сестра, поэтому вполне логично, что он не дышал мне в затылок, как в ее случае. Это означало, что я должна была сама определить, какой версией криминальной принцессы мне хочется стать: с хлыстом или пряником в руках, – и это было сложно, ведь я ненавидела оба варианта.
Я ужасная ученица и все делаю назло. Если кто-то думает, что я попытаюсь выйти на первый план, – я вообще не появлюсь на горизонте. Если кто-то думает, что я приложу мало усилий, – я обыграю всех.
Роклин в этом отношении легче. Легко быть той, от кого люди ожидают чего-то конкретного. Со мной не так. Я могу появиться в образе ленивого ребенка, а я покажу себя львицей, хотя и буду падать от перенапряжения. Это оживляет наши дерьмовые гала-вечера, потому что многие заключают пари, что сделает или не сделает другой близнец. Никто не может сказать наверняка, что я выкину, когда наступит момент.
Если бы наша мать была жива, она бы помогла мне найти свой путь, но ее нет, поэтому я сама пришла к тому, что научило меня не чувствовать себя пешкой на шахматной доске. Нельзя загнать девушку в угол, если она непредсказуема.
Я знала, что со смертью матери обещание, данное отцом, никогда не заставлять нас выходить замуж за «нужного человека» тоже умерло. И если Роклин предстояло гордо нести наше имя, я знала также, что со мной будут обращаться, как с другими «второсортными» наследницами: меня отдадут тому, кто предложит отцу наиболее выгодную сделку. Так появился Фикиле-младший. Но я все переиграла. Отец ни за что не пошел бы к своему врагу – единственному человеку, у которого была сила сжечь империю моей семьи дотла, – наш отец был слишком горд для этого. Поэтому я сама предприняла некоторые шаги. Но если моя сестра была защищена силой имени, под которым мы родились, мне, когда было совсем хреново, пришлось справляться самой.
Мы выходим в холл. Через стеклянную дверь вижу серебристую машину на подъездной дорожке, и мое сердце бьется немного быстрее. Наконец-то крошечный намек на свободу. Мне все равно, куда меня повезут. По крайней мере это не клетка, где меня держал Фикиле, пусть и сносная, но без места для танцев, не говоря уже о невозможности включить музыку, под которую можно было бы танцевать.
Но… Кажется, я ошиблась. Закусываю губу, когда машина останавливается и из нее выходит красивая женщина с длинными темными волосами и ярко-красными губами. Юбка обтягивает пухлые бедра, а каблуки такие высокие, что ступни кажутся острыми.
Мой взгляд падает на мои собственные черные балетки, я вздрагиваю и поджимаю пальцы.
Прочистив горло, выпрямляюсь, ожидая, когда пожилой мужчина, сопровождающий меня, откроет дверь, чтобы я могла выйти. Но он не торопится. Внезапно я обнаруживаю, что ее взгляд устремляется куда-то влево, она поворачивается, на ее лице растягивается улыбка, язык кокетливо пробегает по верхней губе.
Клянусь, что серая мышь рядом со мной безмолвно смеется.
Устав ждать, я собираюсь сама открыть дверь, но моя рука замирает на медной ручке, когда красногубая женщина раскрывает объятия в приветствии.
Мгновением позже появляется человек, к которому она тянется.
Энцо.
Он выходит через дверь, которую я отсюда не вижу, и останавливается перед этой красоткой. Она говорит что-то, что заставляет его улыбнуться, и для меня это удар под дых. На меня он не смотрит. Он игнорировал меня месяцами, потом привез сюда и запер в комнате. И что? Как ни в чем не бывало он весело болтает с женщиной, которая ближе к его возрасту, чем я.
Рука Энцо скользит по ее пояснице, он смотрит ей в глаза, когда слушает и отвечает.
Она подмигивает ему, забирается обратно в машину, и пустота, которую я не понимаю, давит мне на ребра, когда Энцо садится рядом с ней.
– Пойдем, дорогая. – Я резко поворачиваю голову и нахожу за своей спиной ту грымзу, которая приходила за мной утром. И снова ее лицо пусто, не выдает ни единой эмоции.
Я хмурюсь, а когда она направляется по коридору в глубь дома, вздыхаю.
Бросаю последний взгляд на стеклянные двери, но машины уже нет. Миллионы вопросов проносятся в моей голове, самые главные из которых – «кто она, черт возьми?» и «куда они поехали?». Но я не выдаю себя, когда мадам оборачивается и смотрит мне в глаза.
Высоко поднимаю голову и следую за ней, зная, что меня ведут обратно в мою тюрьму. Вхожу, и даже когда дверь за мной закрывается с тихим щелчком замка, я держу спину прямо.
Прежде чем я понимаю, что делаю, усаживаюсь в мягкое кресло перед окном с северной стороны, выходящим на фасад, и не двигаюсь.
Сон ускользает от меня.
А Энцо не возвращается.
Глава четвертая
Бостон
ВЫХОДЯ ИЗ ДУША, Я НАХОЖУ СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ И ВЗДЫХАЮ при виде темных кругов под глазами. Балкон на другом конце комнаты словно насмехается надо мной: большие эркерные двери заперты на замок, а ключа у меня нет, так что насладиться летним солнцем не получится.
Я бы с радостью часами сидела на балконе, пусть даже на голом полу в отсутствие шезлонга или стула, если бы это означало, что я могу слушать звуки, которые предлагает внешний мир. Все что угодно, кроме удушающей тишины этой комнаты.
Лето уже почти закончилось, и я понятия не имею, что будет дальше. До окончания стипендиальной программы в Грейсон Элит осталось еще два года. Не то чтобы меня это действительно волновало. Все, чем я когда-либо хотела заниматься, – это танцевать, и больше всего мне нравятся книги, на обложках которых изображены танцующие пары.
Я снова вздыхаю, достаю из ящика расческу и медленно провожу по волосам. Вместо того чтобы высушить волосы феном, делаю пробор посередине. Просматриваю ящички в поисках пенки для укладки, но, конечно, о таких вещах никто не позаботился, когда для меня готовили эту комнату. Ничего не нахожу, так что выдавливаю небольшое количество кондиционера на ладонь и провожу по пробору. Не идеально и не продержится дольше часа при малейшем ветре, но детские кудряшки разглажены, а я все равно никуда не пойду.
Стук раздается в то же время, что и вчера, и я даже не поворачиваюсь к двери. Если мадам хочет, чтобы я была вежлива, то могла бы назвать мне свое имя. Если она этого так и не сделает, буду называть ее Бабусей. Вслух. Держу пари, это сработает.
Она останавливается в дверном проеме. Ждет, пока я посмотрю в ее сторону, но я продолжаю втирать в щеки крем для лица, который нашла в ящике.
– У тебя был целый сундук с косметикой, – невозмутимо говорит она.
– Да, был. – Наклонившись ближе к зеркалу, провожу подушечкой среднего пальца по бровям. – На самом деле даже два, и оба остались в поместье Грейсон.
– Возможно, тебе не стоило забирать все свои вещи, когда ты поехала домой в… отпуск. – Она говорит слово «отпуск» по слогам, как будто отчитывая меня, за что – не знаю, но точно не за ложь, ведь я не солгала. И впредь не буду врать.
– Если бы я планировала вернуться сюда, я бы этого не сделала.
Ее брови сходятся так быстро, что я почти улыбаюсь.
– Значит, ты признаешь, что собиралась сбежать от нас?
– Собиралась? – Смотрю на нее в упор. – Я не собиралась, а действительно сбежала, не так ли?
Ее спина выпрямляется, глаза сужаются. Она хочет сказать что-то еще, но решает промолчать. Вместо назиданий она говорит:
– Если тебе что-то нужно, просто скажи.
Это заставляет меня снова посмотреть в ее сторону, приподняв бровь.
Мадам еще выше вздергивает подбородок.
