Еще из Смоленска Владимир направил Николаю телеграмму с просьбой принять его в петербургском доме. Коростылев быстро ответил согласием, написав, что будет ждать его в понедельник к полудню. И, судя по стрелкам часов, время встречи неуклонно приближалось. Владимир допил кофе, расплатился и вышел из кафе, на ходу подзывая извозчика.
Путь лежал на север. Через Миллионную улицу и Мраморный переулок возница вывернул на плашкоутный Троицкий мост, «временно» поставленный пятьдесят с лишним лет назад. Справа виднелись первые контуры новой, постоянной, переправы, строительство которой все откладывалось и откладывалось. Временный же мост за десятки лет существования успели оснастить фонарными столбами из чугуна, выполненными в виде пучков пик, и кованой оградой. Совсем недавно по нему даже пустили конку.
Экипаж пересек Неву, проехал сквозь форт Петропавловской крепости на Троицкую площадь и покатил по Каменноостровскому проспекту. Ряды домов вскоре сменила зелень садов, окруживших дорогу. Извозчик миновал Императорский лицей, корпуса Петропавловской больницы, прогрохотал по очередному мостику и, наконец, доставил Корсакова на Каменный остров. Позволить себе особняк здесь могли только самые богатые семейства Петербурга – и Коростылев принадлежал к одному из них.
Дом стоял в центре сада, который отделяла от дороги высокая ограда. Корсаков отпустил возницу и пешком прошел через открытые ворота к парадному крыльцу. Особняк явно недавно перестраивали – дом просто сиял новизной: высокие арочные окна, терраса на втором этаже, красная черепичная крыша. Коростылев явно вдохновлялся архитектурой, популярной сейчас в Англии и Европе.
Владимир взбежал по ступенькам крыльца и дернул за веревочку дверного звонка. Долгое время никто не открывал, а в доме царила тишина. Корсаков нетерпеливо позвонил еще несколько раз. Что же это, Николай забыл о назначенной встрече?
Щелкнул замок. Тяжелая входная дверь из темного дерева отворилась, на пороге возник слуга, смахивающий на чопорного британского батлера. Уже по его лицу Владимир понял, что в доме Коростылевых произошла беда, но все же произнес:
– Добрый день! Меня зовут Владимир Николаевич Корсаков. Мы с господином Коростылевым договаривались о встрече сегодня в полдень.
– Боюсь, он не сможет вас принять. Николай Александрович погиб в своем имении. Вчера.
– Что? Как?
– Не имею права распространяться. Вынужден попросить вас уйти. Семья в трауре.
– Да, конечно, – понимающе произнес Корсаков. – Позволите написать записку супруге Николая Александровича, чтобы вы могли передать, когда ситуация позволит?
Слуга задумался на секунду, затем кивнул и отступил в сторону. Владимир прошел за ним в прихожую, где на низком журнальном столике нашлись стопка бумаг и чернильница. Чувствуя на себе взгляд слуги, Корсаков быстро набросал несколько строк:
«Госпожа Коростылева! Если у вас есть малейшие сомнения в причинах смерти вашего мужа – прошу, свяжитесь со мной. Владимир Корсаков».
III
1881 год, июнь, Санкт-Петербург, Манежный переулок, утро
Корсаков вновь стоял в освещенном множеством свечей зале усадьбы Серебрянских. Перед ним – ожившая картина. Владимир испытал бы чувство дежавю, если бы не два отличия. Во-первых, рядом не было художника. А во-вторых, дверь на картине, которую ему с таким трудом удалось закрыть год назад, стояла распахнутой, источая тошнотворное зеленоватое свечение. И за дверью стоял сам Корсаков. Вернее, кто-то очень на него похожий. Двойник мерзенько улыбался так, что кровь стыла в жилах, и медленно приближался к двери, намереваясь переступить нарисованный порог.
Владимир, как и годом ранее, рванулся вперед. Первым его импульсом было вновь захлопнуть тяжелую дверь, но двойник стоял слишком близко к входу. Поэтому Корсаков вытянул вперед руки, утопил их в холсте и попытался втолкнуть свою кошмарную зазеркальную копию обратно в зеленый свет за дверью. Произошедшее дальше он не успел отследить. Миг – отвратительное сияние обволокло его со всех сторон. Корсаков забился, точно муха в паутине, но не смог сдвинуться с места. А потом понимание произошедшего ударило его, словно кувалда.
Перед ним вновь открылась дверь в зал, залитый светом свечей. Но на пороге уже стоял двойник. С той же издевательской ухмылкой он махнул на прощание рукой и принялся закрывать нарисованную дверь снаружи, оставляя Владимира в зеленой пустоте. За его спиной, глядя на Корсакова с немым молчаливым укором, стояли все те, кого он не смог спасти. Исправник Родионов с развороченным выстрелом горлом. Амалия Штеффель с разделенным напополам лицом, сквозь одну половину которого проступали чужие черты. Троица офицеров Дмитриевского училища, несущие на себе следы тысяч ударов. Маевский, держащий в руках оторванную голову. Околоточный Кудряшов с головой, вывернутой за спину.
– Стойте! – отчаянно закричал Корсаков, понимая тщетность своих усилий.
– Проснись! – набатом пророкотал знакомый голос. Владимир оглянулся, ища его источник, и увидел брата. Петр, стоявший за его спиной, схватил его за плечи и толкнул вперед.
– Проснись! – вновь крикнул брат, и голос его гулко разнесся по помещению.
И Корсаков проснулся.
За окном стоял серый питерский день. Солнце, так радовавшее днем ранее, скрылось за тучами, а в стекло стучал мелкий противный дождь. С улицы доносился громкий, очищающий звон колоколов собора на Спасо-Преображенской площади.
Семь утра.
Корсаков сел на кровати. Сердце его билось, словно у зайца, бегущего от хищника, а по спине стекал гаденький холодный пот. Владимир мрачно выглянул на улицу, но все же быстро надел английские спортивные брюки и хлопковую рубашку и вышел из квартиры. Он спустился по ступеням парадной, выглянул на улицу и ступил под накрапывающий дождь.
Отец никогда не акцентировал внимания на физической форме сыновей. Главным критерием, который Николай Васильевич считал обязательным, была скорость реакции. В остальном Петр и Владимир получали вполне типичное для любых дворянских детей физическое образование – они фехтовали (часто под присмотром дяди), ездили верхом, поддерживали себя в тонусе. Большего не требовалось. От бесплотного духа или потусторонней твари не убежишь и не победишь их в честном бою. Корсаковым важнее были слабости иных существ, умение вовремя их разглядеть и использовать, а также знание оккультных символов, из которых можно было составить защитный круг.
Однако смоленское расследование вновь подтвердило: Владимиру придется сталкиваться не только с потусторонними созданиями, но и с теми, кто помогает им проникнуть в наш мир. А дуэль с дядей наглядно продемонстрировала, что без револьвера Корсаков слишком уязвим и ему пора бы вновь вспомнить о спортивной подготовке.
Начал он еще в Смоленске с гимнастических занятий и утренних пробежек. Но что в губернском городе, что в столице вид Корсакова, легкой трусцой бегущего по городским улицам или аллеям публичных садов, вызывал у обывателей целую гамму эмоций, от любопытства до возмущения. Вредную и склонную к эпатажу натуру Владимира это внимание скорее тешило[2 - Утренние пробежки в 1880-х годах не были популярными или хотя бы распространенными. Бег вообще ассоциировался в лучшем случае с воинскими учениями или, реже, с атлетическими видами спорта. Ближайшим аналогом подобных упражнений можно было считать разве что длительные пешие прогулки по живописным местам.].
Но главное – бег позволял заглушить кошмары и тихий шепчущий голос, так похожий на его собственный…
Корсаков свернул на Кирочную улицу, направляясь к Таврическому саду, открытому для публики пятнадцать лет назад. Литейная часть[3 - Сейчас – Литейный округ Санкт-Петербурга.] вообще очень изменилась за последние несколько десятилетий. Лет тридцать – сорок назад это была окраина, где селились в основном небогатые офицеры, пользуясь близостью к Старому арсеналу. Здесь, у Таврического сада, когда-то стоял петербургский особняк Корсаковых. Его продал дед Владимира, Василий Александрович, когда попал в опалу к Николаю I и пришел к выводу, что даже неплохое финансовое положение семьи не оправдывает содержание большого дома в столице. Сейчас особняк снесли, ведь район преобразился. При почившем Александре II Литейная часть бурно перестраивалась, в итоге превратившись в фешенебельное предместье, где не считали зазорным селиться князья и дипломаты, гвардейцы и дорогие присяжные поверенные. Обширные частные особняки соседствовали с многоэтажным и комфортными доходными домами. Манежный, где снимал квартиру Корсаков, считался более разночинным и демократичным, чем, скажем, Фурштатская, Сергиевская или Моховая – и Владимира это вполне устраивало.
Дождь превратился в легкую водяную взвесь, не падающую, а скорее висящую в воздухе. Владимир бежал не торопясь, чувствуя, как мышцы начинают приятно ныть от напряжения, а дыхание становится все более ритмичным. Голова очищалась от мрачных мыслей, неотступно преследовавших Корсакова уже неделю.
Увлекшись разминкой, Владимир вздрогнул и резко остановился, когда у недавно построенной каменной Косьмодамианской церкви путь ему преградил затормозивший экипаж.
– Эй, смотри, куда едешь! – раздраженно воскликнул Корсаков.
Дверь экипажа открылась, и на него мрачно взглянул средних лет мужчина в мундире жандармского полковника. Владимир скрежетнул зубами. «Черт, только его не хватало».
– Корсаков, садитесь, быстро, – приказал ему полковник.
Владимира подмывало молча обойти экипаж и продолжить пробежку, но он все же подчинился. Полковник неоднократно демонстрировал, что он не из тех людей, с которыми стоит ссориться. Если его вообще можно было назвать человеком.
– Почему не сказали мне, что Коростылев погиб? – резко спросил жандарм, когда Корсаков забрался в экипаж, закрыл за собой дверцу и уселся напротив. Карета тронулась по переулку в сторону Воскресенской набережной.
Голос полковника показался Владимиру непривычным. Прежде чем ответить, он взглянул на лицо собеседника и уловил на нем отнюдь не свойственную ему эмоцию. Что это? Удивление? Опасение?
– Господин полковник, за краткое время нашего знакомства вы приучили меня к тому, что знаете обо всем больше и раньше других, – с улыбкой ответил Корсаков. – Мне и в голову не могло прийти, что такое событие пройдет мимо вас.
– Прошло, – уже спокойнее сказал жандарм. – Узнал о нем из утренних газет. А я, как вы правильно заметили, к такому не привык. Вы не успели повидаться с Николаем?
– Нет. Он умер за день до назначенной встречи.
– Прискорбно, крайне прискорбно… – пробормотал полковник, уставившись на появившуюся за окном серую гладь Невы.
«Смотри внимательно», – шепнул голос в голове Корсакова. Владимир едва заметно вздрогнул. Что понадобилось дремлющему внутри его существу на этот раз?
Он взглянул на полковника – и удивился, наткнувшись на ответный взгляд. Будто бы он тоже услышал чужие мысли. Момент продлился недолго. Владимир вновь отвернулся к окну: играть с жандармом в гляделки было бессмысленно. Но этой секунды хватило, чтобы понять, о чем говорил внутренний голос. На мгновение проникнуть в мысли жандарма.
Неуверенность. Вот та непривычная эмоция, читавшаяся на лице полковника. Он лишился фигуры, на которую рассчитывал. Более того, лишился в результате хода, которого жандарм абсолютно не ожидал и сейчас тщился понять его смысл. Он что же, считал Коростылева неприкасаемым?
– Что намереваетесь делать дальше? – каркающим голосом спросил полковник.
– Я оставил письмо для его вдовы, – ответил Корсаков, не отрываясь от окна. – Попросил найти меня, если у нее есть сомнения в причинах смерти мужа.
– Здраво, – согласился полковник. – Я уверен, что она откликнется. Когда это произойдет, возьмите с собой Постольского и поезжайте в их имение. Мы обязаны выяснить причины и обстоятельства гибели Коростылева.
– «Мы»? – иронично вскинул брови Владимир.
– Поверьте, Корсаков, это и в ваших интересах тоже, – ответил полковник. – Смерть Коростылева наступила в крайне неподходящий момент. Необходимо понять, причастен ли к ней наш общий враг.
– В таком случае, может, для разнообразия перестанете говорить со мной загадками? – после короткого молчания спросил Корсаков и взглянул наконец на собеседника. – Быть может, мотивы у вас и благородные, но я порядком устал от того, что со мной обращаются как с малым ребенком!
– Я бы мог сказать, что тайны храню ради вашего блага, но давайте посмотрим на ситуацию с другой стороны. Положим, я раскрою вам свои секреты. А если после этого вы окажетесь в руках врага? Уж извините, но в его умении вытащить из вас правду я уверен куда больше, чем в вашем – устоять под пытками. Не говоря уже про известную нам обоим ситуацию с посторонним визитером…
– Раз уж пошел такой разговор, откуда вам известно об этом? – задал мучивший его вопрос Корсаков. Он никому не рассказывал ни про дар, ни про его последствия, начавшие проявляться чуть меньше года назад. Даже мать и камердинер Жозеф Верне, самые близкие Владимиру люди, не догадывались о настоящем характере его видений. Так почему же полковник ведет себя так, будто знает все его тайны?
– Это тема для другого разговора, не здесь и не сейчас, – ответил жандарм. – Но я постараюсь немного вам помочь.
Он поднял с сиденья рядом с собой пару кожаных перчаток и перебросил Корсакову. Тот поймал их и принялся рассматривать. Выглядели они абсолютно обычно, но при этом отчего-то вызывали странное чувство в груди.
– Боюсь, фасон не мой, да и погода не требует, – усмехнулся Владимир.
– Наденьте, – приказал полковник.
Корсаков пожал плечами и натянул перчатки. По рукам растеклось неприятное покалывание, будто тысячи маленьких иголочек поочередно принялись пробовать его кожу на прочность. Владимир поморщился и попробовал снять одну из перчаток, но полковник подался вперед и схватил его за кисть.
Корсаков с изумлением взглянул на жандарма. Тот знал о даре Владимира – одного прикосновения было достаточно, чтобы вызвать видение о прошлом человека или предмета, – и сознательно избегал контакта. Даже играя в шахматы, он требовал от Корсакова передвигать свои фигуры. И вот теперь он сам коснулся Владимира. Корсаков зажмурился, ожидая очередной вспышки чужих воспоминаний, но ее не последовало. Он открыл глаза и удивленно посмотрел на жандарма.
– Думаю, вы уже поняли, что ваш дар дан вам не просто так, – проскрипел полковник. – У него есть своя цена. И свой хозяин. Не знаю, что произошло с вами во время вашей поездки во Владимирскую губернию, но во время нашей последней встречи он стал проявлять себя куда более властно. Вы дали ему больше воли. Это опасно. И для вас, и для окружающих. Обращаясь к своему дару, пусть даже не всегда намеренно, вы тем самым питаете существо внутри себя. Безусловно, оно предоставляет вам весьма полезные способности, но лучше держать его в узде. Перчатки помогут в этом, а неприятные ощущения скоро исчезнут.
– Они что, сковывают мой дар? – недоверчиво спросил Корсаков.
– Скорее приглушают его. – Полковник смотрел ему прямо в глаза и говорил со смертельной серьезностью, без привычного снисходительного сарказма. – Если вам потребуется воспользоваться им, просто снимите одну из перчаток. Но – и воспримите этот совет со всей серьезностью – ни в коем случае не пытайтесь заигрывать с силой вашего невольного гостя. Вы к этому не готовы. Следующая попытка предоставить ему свое тело, из каких бы соображений она ни делалась, станет для вас последней. Он поглотит вас. И под личиной Владимира Корсакова примется разгуливать совсем другое существо. Уверен, ни мне, ни вам этого не хочется.
Экипаж остановился. Корсаков выглянул в окно и увидел знакомый доходный дом в Манежном переулке, где он снимал квартиру на втором этаже.
– Приношу свои извинения за прерванную пробежку. – Полковник отстранился и вновь принял самодовольный вид. – Уверен, вам есть о чем поразмыслить. Как только получите ответ от Коростылевой, отправьте мне весточку. Всего доброго.
Он распахнул дверцу, предлагая Владимиру выйти. Тот ступил на мокрый тротуар и проводил тронувшийся экипаж взглядом. Полковник в своем репертуаре – его поразительные знания уступали только умению хранить свои секреты.
Корсаков взбежал вверх по лестнице и вошел в просторную, но скудно обставленную квартиру. С кухни доносились приятные запахи: значит, приходящие слуги уже приступили к работе. Один из них, мужчина средних лет, имя которого, к своему стыду, Корсаков регулярно забывал, несмотря на феноменальную память, вышел к дверям встретить нанимателя.
– Владимир Николаевич, доброе утро! Если желаете, завтрак будет подан через пять минут. Также прибыла почта, я оставил ее на рабочем столе.
– Спасибо, – кивнул Корсаков и сразу прошел в первый кабинет. Здесь он принимал посетителей и даже позволял прислуге прибираться. Второй кабинет стоял за закрытой дверью, и Владимир никого туда не пускал. Лишь одно семейство полностью знало и разделяло призвание Корсаковых – потомки француза Жозефа Верне, поступившего в услужение деду Владимира. Но текущий камердинер Жозеф был занят заботами о родителях и усадьбе под Смоленском, а его сын заканчивал учебу в Варшавском университете, прежде чем поступить на службу к Владимиру. Приходящей же прислуге видеть настоящий кабинет Корсакова не следовало.
Письмо от Натальи Коростылевой лежало на рабочем столе. Слуга из особняка на Елагином острове сдержал слово и передал его записку вдове, а та быстро ответила. Видимо, дело со смертью Коростылева и впрямь было нечисто. Внутри конверта оказалось всего лишь два слова:
«Прошу, приезжайте».
IV
1881 год, июнь, Санкт-Петербург, Николаевский вокзал, утро
Не прошло и двух суток, а Корсаков уже покидал столицу. Причем делал это вновь с перрона Николаевского вокзала. Но на этот раз в компании человека, встрече с которым он был рад.
Павла Постольского сложно было не заметить: высокий, худой, со светлыми волосами, да еще и в синем жандармском мундире. Владимир не видел приятеля вот уже полгода – со времен декабрьских событий в Москве, поэтому с нетипичной для себя эмоциональностью хлопнул поручика по плечу.
– Чертовски рад тебя видеть! – объявил Корсаков.
– И я вас… то есть тебя, конечно! – чуть запнулся Постольский. Он старался выглядеть спокойно, но Владимир заметил, что поручик нервничает. И догадывался почему. В их предыдущую встречу Павел увидел, как темный двойник Корсакова ненадолго проявился из зазеркальной тюрьмы. Этого существу хватило, чтобы жестоко и эффектно расправиться с убийцей, орудовавшим в военном училище. Так что Владимир не винил приятеля за беспокойство: после такого зрелища кто угодно бы начал коситься на него с подозрением. Но объяснения всегда требовали подходящих времени и места, а перрон Николаевского вокзала перед отправлением поезда этим критериям явно не соответствовал. Да и не решил еще Корсаков, что рассказывать Постольскому, а что сохранить при себе.
– Твое начальство расщедрилось на билеты? – поинтересовался Владимир.
– Да, можно и так сказать, – ответил Павел. – Станция там временная, техническая. Пассажиров не принимает и не отправляет. Но для нас поезд сделает остановку.
– Служба в жандармском имеет свои плюсы?
– Скорее статус полковника, – усмехнулся Постольский. – До отправления десять минут. Займем места?
– Да, пожалуй, – согласился Корсаков. Они двинулись было к вагонам, но за их спинами раздался взволнованный оклик:
– Господа! Постойте, господа, подождите меня!
Владимир обернулся. К ним приближался забавный на вид мужчина. Костюм его, очевидно недешевый, был творчески помят и болтался на владельце, словно на вешалке, чему только способствовала легкая сутулость. Каштановые волосы с проседью растрепанно торчали в разные стороны. Но причудливее всего была его неуклюжесть – будто у распираемого энергией подростка.
– О, догнал вас, какое счастье, я уж боялся, что опоздаю! – Незнакомец остановился рядом и попытался отдышаться.
– Мы знакомы? – спросил Владимир, невольно улыбнувшись.
– А! Нет! Конечно же, нет! Как грубо с моей стороны! – запричитал мужчина. При ближайшем рассмотрении он, как оказалось, относился к той категории людей, о которых в народе говорили «маленькая собачка – до старости щенок». Судя по легкой седине и морщинкам вокруг глаз, ему было слегка за сорок.
– Вы – Владимир Корсаков, – тем временем продолжил гость, беспардонно ткнув в него пальцем. – А вы в таком случае поручик Постольский, верно? Позвольте представиться – Вильям Янович ван Беккер, профессор Петербургского университета.
Он щелкнул каблуками, неловко поклонился и, заговорщицки понизив голос, добавил:
– Я здесь тоже по поручению нашего общего знакомого без имени из жандармского управления!
Корсаков и Постольский удивленно переглянулись. Зачем полковнику потребовалось отправлять с ними этого чудаковатого человечка?
– Позвольте вопрос: а профессором какой дисциплины вы являетесь? – спросил Корсаков.
– Реликтоведение, – радостно объявил Беккер. – Вам обязательно надо посетить мои лекции. Боюсь, правда, что вы окажетесь единственными слушателями, сия наука не пользуется популярностью, ха-ха-ха!
Смех у него вышел крайне ненатуральным. Владимир приметил любопытную особенность собеседника: его глаза были разного цвета, один – голубой, второй – карий.
– К сожалению, это название мне ничего не подсказало, – извиняющимся тоном заметил Постольский.
– О, мой юный друг, это наука, занимающаяся изучением вымирающих или уже вымерших видов животных и растений. Крайне интересная, поверьте! Я сам в некотором роде реликт, – добавил он, увидев интерес Владимира. – Гетерохромия. Встречается довольно редко. Но вымирать я пока не собираюсь.
– А полковник сказал, для чего вам ехать с нами? – спросил Корсаков.
