Чуть склоняюсь вперед, и раскрываю перед мужчиной папку.
Тот даже не смотрит в нее. Только на меня.
– Сколько хочешь? – спрашивает он.
– Что? – не понимаю сути его вопроса.
Я ему папку с делом показываю. А он, мало того, что не смотрит, так еще и непонятные вопросы задает.
Но дежурный почему-то отводит взгляд.
– Сколько тебе нужно дать, чтобы выебать прямо сейчас на этом столе?
Его уверенность в том, что подобное предложение осуществимо, обескураживает. Выбивает почву из-под ног. Словно пресс из его материализовавшейся воли заставляет поверить в то, что он это МОЖЕТ. Имеет право.
Чудом беру себя в руки.
– Значит, сотрудничать не хотите… – вздыхаю. – Тогда по-полной загремите. Что вы делали вчера в клубе на Верхнепрудной?
Кто бы знал, как трясется все внутри. Это с виду я уверенный в себе следователь, а внутри – обычная молодая девчонка, которой страшно. Но это не значит, что нужно отступать. Сойду с дистанции – все было зря.
Мой отец никогда не пасовал перед опасностью. Столько ублюдков пересажал, что всех и не упомнить. Легенда.
Но я никогда не мечтала пойти по его стопам, но вот… пришлось.
– А ты у нас, значит, принципиальная? – Каримов поднимает руки, и я прирастаю к стулу. – Интересно.
Цепочка на наручниках снова зловеще звенит, но мужчина лишь подносит одну руку к подбородку, как бы задумываясь. Откидывается на стуле как барин.
Не получается оторвать взгляда от его рук. Даже сквозь черные узоры видно, как напряжены венки на ладонях. Такими ручищами и правда только шеи сворачивать. Жуть.
– Или не трахалась давно?
– Вы что себе позволяете? – шиплю сквозь зубы.
– Не трахалась, – заключает в итоге бандит. – А у меня следачек еще не было. Станешь первой в коллекции. Надеюсь, ты хоть в койке лицо попроще делаешь?
– На вопрос отвечайте, – стараюсь быть жесткой. Честно. Но все равно выгляжу перед этим громилой загнанным зверьком. Хищнику только лапу протянуть, чтобы такого прибить.
– Забавная ты, – произносит мужчина задумчиво. Затем добавляет. – Я не обязан разговаривать без своего адвоката.
Гад! Он ведь мог с самого начала это сказать. Специально тянул. Играл со мной.
– Уведите его! – командую дежурному.
– Стой, – хрипло произносит Каримов, и мент замирает.
Он его слушается!
Полицейский преступника.
Бандит поднимается со скрипучего стула и, облокотившись руками о столешницу чуть склоняется ко мне.
Теперь я чувствую как от него пахнет. Опасностью и смертью.
– Засекай дни, девочка. Через три я возьму тебя прямо на этом столе.
Комок застревает в горле.
Ситуация ужасная.
Мужчина отстраняется, и теперь я начинаю дышать.
– Пойдем, – обращается он к дежурному, и тот, точно послушный пес, исполняет.
А я так и остаюсь сидеть в допросной, переваривая наш бестолковый разговор, пока в комнату не влетает один из ППСников:
– Мирослава, тебя Мирошниченко вызывает. Срочно!
Глава 3
Мирослава
– Попова, ты совсем охренела?! – ревет начальник.
У него от злости даже лысина краснеет.
Я заранее представляла, что будет что-то подобное, потому держусь достойно. Стою и молчу. Пока.
Мирошниченко лучше ничего не говорить во время его дикого крика. Об этом все отделение знает. Потому выжидаю.
– Папку сюда положила! – командует грозно, бросая взгляд на стол.
– Я хочу раскрыть это дело, – все же вставляю свои пять копеек.
– Раскрывалка не выросла! – рявкает Глеб Борисович.
Дальше вновь повисает пауза. Мирошниченко вздыхает, будто что-то обдумывает. Сам пытается успокоиться.
– Села! – вдруг командует он, и я, отставив в сторону стул, усаживаюсь практически напротив.
– Ты хоть своей башкой понимаешь, куда лезешь?
– Понимаю.
– Да нихера ты не понимаешь, Попова! Батя твой, царство ему небесное, тебя бы взгрел за такое!
– Но вы же понимаете…
– Ты девка еще! Сопля зеленая! Не знаешь, как тут все устроено!
– Зато я закон знаю.
– Закон она знает! – выдает начальник, но уже более лояльно. Вскидывает при этом ладони и ударяет себя по бедрам. – Посмотрите!
Ну, вот, еще один. Отчитывает меня как девчонку. А я ведь следователь, в первую очередь. Человек в погонах. И я обладаю в своей работе ровно те ми же инструментами, что остальные. Да, опыта меньше, но откуда его брать, когда на меня только старушек с котами скидывают.
– Если бы не твой батя, – Мирошниченко с укоризной тычет в меня пальцем, – я бы тебя нахрен уволил за такие выходки. Так что скажи ему «спасибо», что я тебя только отстраню.
– Что?
– На неделю, Попова.
– Подождите, но…
Это же мой шанс! Через неделю уже будет поздно! Этого ублюдка снова выпустят!
– Без «но». Сидишь дома, ухаживаешь за сестрой и думаешь о своем поведении.
Сникаю.
Да почему, блин?!
Наверное, в таком случае, мне проще подловить этого бандита где-то на улице и шмальнуть по нему из табельного. Отсижу, зато душенька моя будет спокойна, что ублюдок на том свете свой срок отбывает. В Аду.
Мирошниченко словно читает мои мысли:
– И оружие сдать не забудь. Прямо сейчас.
– Я могу идти? – уточняю. Голос при этом подрагивает. Все же не сдержала эмоции до конца.
– Свободна.
Даже не смотрю на начальника, спешу удалиться. И только когда практически оказываюсь около двери, он окликает меня:
– Мира, – теперь его голос звучит более человечно. По-отечески даже. Оборачиваюсь. Игнорировать не уставу. – Мой тебе совет – не лезь в это дело. Забудь.
Ничего не отвечаю.
Да пошел он вообще!
Пошли они все!
– Ну, ты, подруга, конечно, даешь… – чуть ли не присвистывает Светлана.
Еще одна.
– Но папка твой такой же был. Хлебом не корми, дай во что-нибудь ввязаться.
– Зато он был следователем, которым реально могла гордиться страна, – напоминаю коллеге.
Настроения нет. Но я понимаю, что не готова отпускать ситуацию. Слишком это все для меня важно.
– Да, – соглашается Светлана. – И где он теперь?!
Вопрос риторический. И я не хочу на него отвечать. Молча собираю вещи и иду сдавать пистолет. Снова раздумываю над тем, чтобы ослушаться. В сложившейся ситуации даже грозящая тюрьма уже не кажется таким уж плохим вариантом.
– А ты чего так рано? – удивляется сестра.
Девочка моя…
Все, что осталось от когда-то счастливой и крепкой семьи. Отца нет с нами уже шесть лет. Мамы три года. Она так и не смогла пережить потерю. Я все надеялась, что мамуля оклемается, но…
А раньше я думала, только на словах бывает «умер от горя», а потом пришлось в жизни столкнуться.
Грустная история.
Но она многому меня научила.
В девятнадцать пришлось резко повзрослеть. Папины связи помогли мне оформить опеку над сестрой. Но в итоге мы так и остались одни со своей бедой.
Иногда с Олесей мне помогает соседка. Но, в основном, все делаю сама. Привыкла уже.
– Отпуск взяла, – вру. – А ты почему не на улице?
– Не хочу, – сникает сестренка.
– А, ну, рассказывай! Дразнили опять? – строго смотрю на нее. – Скажи кто, и я…
– Мира, не надо!
Знаю, как неприятна Олесе эта тема. У нее много шрамов от ожогов, даже на лице есть. А многие дети сейчас очень злые, и я сильно беспокоюсь за сестричку.
Но ей все равно повезло. Она выжила. А папа нет…
– Тогда, может, приготовим что-нибудь вкусненькое? Ты как?
– Давай, – оживает Олеся. Готовить она любит. Часто помогает мне.
Решаю провести с ней сегодня побольше времени. Раз уж выдался шанс. Ведь отпуска на новой работе у меня еще ни разу не было. Да какой там отпуск?! Я даже в выходные пахала.
А сейчас мне и самой не помешает почистить мысли. А когда Олеся уснет, буду думать, что делать дальше.
Перед глазами так и стоит образ Каримова. И его насмешливое лицо.
