– Не думаю, что легко. Думаю, что необходимо.
Заниматься сексом в машине он никогда не пробовал и пробовать не собирался. И дело было даже не в удобстве, вернее, не в отсутствии такового, а в элементарном уважении к себе. К счастью, Арина ни о чем таком не заикалась. Похоже, ей было достаточно его присутствия. Звука его голоса, тепла его руки, лежащей на ее полуобнаженной груди. Ничейная земля, ожидающая своего пахаря и сеятеля, а может, своего короля и воина, но все это было чушью собачьей, потому что их подтолкнула друг к другу банальная скука. И еще – эгоистичное желание отогреться у чужого огня, ничего не давая взамен.
Через час, сидя в кресле с ноутбуком на коленях, он услышал звяканье тарелок и шум воды. Улыбнулся краешками рта. Парень строптив, но не безнадежен.
Черт. Еще не хватало нянчиться с этим отроком, обремененным многочисленными неврозами. Какая-то темная история с папашей… Нет! Нет! Ни в коем случае не поддаваться этому искушению: наблюдать исподтишка, задавать осторожные вопросы, постепенно складывая мозаику, реставрируя картины чьей-то частной жизни… домысливать за рассказчиками, пытающимися утаить неприглядные факты и грязные подробности. И ведь нельзя сказать, что тебе это нравится, однако ты неизменно попадаешь в одну и ту же ловушку. Ловушку чужих проблем, разрешить которые – боже, что за наивность! – под силу только тебе. Гребаный рыцарь.
Пальцы его быстро щелкали по клавишам, набирая текст, который становился таковым по мере трансмутации образов, всплывающих из бездонных глубин, в слова – и это был поистине алхимический процесс, непостижимый для обыденного сознания.
– Можно? – спросил Данила, как будто не у себя дома.
Алекс кивнул, не глядя.
– Работаешь?
– Можно и так сказать.
Помотавшись по комнате, Данила рухнул в кресло, стоящее чуть поодаль, в трех шагах от кресла, в котором расположился Алекс, и уставился на него, покусывая нижнюю губу. Ему хотелось поболтать, но он не знал о чем. И почему тоже не знал. Однако этот неизвестно откуда взявшийся тип возбуждал его любопытство.
– Диссертация, что ли?
Алекс оторвался от экрана.
– Почему именно диссертация?
– А что еще? – Он придурковато ухмыльнулся. – Дневник?
– Не совсем. – Алекс внимательно посмотрел на него, и ухмылка медленно сползла с физиономии юнца, как сползает с крыши талый снег. – Хочешь послушать?
Данила молча кивнул.
С тем же непроницаемым видом Алекс аккуратно перенес ноутбук с журнального столика на колени, устроился поудобнее, негромко кашлянул и ровно, безо всякого выражения принялся зачитывать с экрана.
* * *
Над городом-лабиринтом, пронизывающим горный массив, над величественным древним городом, которому не было равных, уже взошло солнце, но здесь, в Поющих Галереях, было по-прежнему сумрачно и прохладно. Спускаясь по круговому пандусу вслед за Нэйджелом, своим наставником и неизменным проводником по подземным коридорам необитаемого яруса Дзартушти, Рэй настороженно оглядывался по сторонам и в который раз спрашивал себя: что могло заставить человека, как бы сильно ни обезобразила его болезнь, поселиться в таком месте, куда даже крысы не заглядывают, и только злые подземные ветры воют и плачут на дне гигантской трещины Каер-Таг, которую они с Нэйджелом обходят всякий раз по рукотворному пандусу, поднимаясь в жилище этого таинственного существа… даже не существа, просто Голоса из тьмы.
Дважды в неделю на протяжении последних шести лет он приходит сюда, садится на циновку напротив двери, возле которой теплится огонек одной-единственной свечи, и часами говорит с невидимым собеседником, чью фигуру, закутанную в длинный черный плащ, почти совершенно скрывает чернильная темнота в самом дальнем углу просторного помещения без окон. Нэйджел, поприветствовав хозяина, выходит и терпеливо дожидается снаружи. И никогда не задает вопросов, хотя испытующие взгляды, которыми он время от времени окидывает выходящего из мрачных покоев юношу, свидетельствуют о том, что ему не безразличны его успехи и неудачи.
Каким можно назвать этот Голос? Необычайно низким, необычайно звучным – и очень, очень спокойным. Когда он звучит в темноте, с каким-то странным акцентом выговаривая знакомые слова, у Рэя мурашки разбегаются по коже. И почти все его ровесники, которым посчастливилось побывать в темной комнате со свечой и циновкой, говорят то же самое, слово в слово. Голос завораживает их, волнует. Заставляет переосмыслить заново тайные страхи, мелочные обиды, запретные желания – все то, о чем, как правило, стараются позабыть. Откуда он может знать о них, если только не считывает прямо из подсознания? Провидец? Почему нет, была же мудрая Сорейя. Но Сорейя выходила к людям, на нее можно было посмотреть, более того, к ней можно было прикоснуться. Сюда же приходят только по-одному и только по предварительной договоренности. Связующим звеном между обитателем зловещего яруса Дзартушти и внешним миром является Нэйджел.
Вожди и старейшины называют его по имени – Нессарх, но Рэю велено говорить просто «господин». Шесть лет он следует этим правилам: по пути никуда не сворачивать, говорить «господин», не вставать с циновки без разрешения, не дотрагиваться до горящей в плошке свечи, не спрашивать ни о чем, что не имеет отношения к предмету беседы. Красноречивый, проницательный, образованный, деликатный, Нессарх умеет завладеть вниманием собеседника. Часы, проведенные с ним наедине, невозможно забыть. Бывает, он подолгу говорит, а бывает, только слушает с бесконечным терпением, изредка роняя слово или два. Постепенно глаза привыкают к обстановке, и Рэй начинает различать призрачный силуэт на фоне стены – силуэт сидящего в кресле мужчины. А если он, вопреки запретам, продолжает всматриваться в кромешную тьму над спинкой отодвинутого в самый дальний угол кресла, размытое пятно превращается в очертания человеческой головы, и дыхание перехватывает от жесткого алмазного поблескивания, которое ну никак не может быть блеском человеческих глаз.
Однажды, выслушав подробный рассказ о повторяющемся сновидении, в котором Рэй разрубает пополам громадную змею, а разрубив, обнаруживает, что перед ним не отделенные друг от друга голова и хвост, а две головы – одна спереди, другая сзади, – Нессарх одним движением поднялся на ноги. Стремительно, бесшумно. Но пристально вглядывающийся в темноту Рэй тотчас же уловил перемену позы.
– Мой господин, – прошептал он, – я рассердил тебя?
– Нет. Что было дальше?
– Между разрубленными частями змеи прошла женщина. Незнакомая женщина. Я никогда ее не видел.
– Она похожа на твою мать?
Рэй позволил себе еле заметную усмешку.
– Ни одна женщина не похожа на мою мать, – ответил он с ноткой гордости. – Так говорит Нэйджел. Так считаю и я.
Впервые за все время он услышал тихий смех.
– Ты хорошо сказал, мальчик. Но видел ли ты кого-нибудь, кто напоминает эту женщину из сна?
Он немного подумал.
– Да, господин.
И пристыженно умолк.
– В чем дело?
– Это глупо. Но если ты настаиваешь, я скажу. Ее напоминает одна маленькая девочка. Совсем маленькая, ей не больше семи лет. – Он вздохнул и закончил: – Это сестра моей подруги Туирен, ты ее знаешь.
– Я знаю Туирен, дочь Анаис, – подтвердил Нессарх. – Но малышку не видел уже давно. Как ее зовут?
– Азира, господин.
Нессарх вернулся в кресло. Для этого ему пришлось сделать шаг назад, и Рэй, ничего не видя, каким-то непривычным образом уловил движение его сильного гибкого тела в темноте, ощутил на лице холодное дуновение, как будто кто-то быстро взмахнул рукой прямо перед его носом.
Он зажмурился. Снова открыл глаза. И услышал шепот Нессарха:
– Ты начинаешь видеть меня.
– Мой господин?..
– Ты начинаешь видеть не глазами. – Он помолчал. – Так и должно быть. За этим ты и приходишь. Именно этому я тебя и учу.
С тех пор Рэй мог думать только об Нессархе. Как он здесь оказался? Молод он или стар? «Он болен», – сказала Сейзмире, его мать. Только и всего. Но не всякий человек, заболев, хоронит себя заживо в заброшенных коридорах и полуобвалившихся шахтах Дзартушти, куда без провожатого не сунется ни один воин-рахамит, за исключением вождей яхада.
Тем самым внутренним зрением, каким обладал всегда и которое заметно отличало его от остальных юношей и девушек его возраста, он видел, что Сейзмире знает больше, чем говорит. Но сколько бы раз он не подступал к ней с расспросами, ответ был один: молчание. И предостерегающее поблескивание холодных голубых глаз.
Да, он верно сказал: ни одна женщина не похожа на его мать. И вообще, людей с европейской внешностью в городе немного. Рэй помнил, что раньше, до того как Нэйджел привез их сюда, у матери было другое имя. Но когда они впервые предстали перед Большим Советом, она назвалась Сейзмире, и с тех пор все зовут ее только так.
– Это имя мне дали индейцы, – пояснила она своему девятилетнему сыну, – много лет назад.
– Что оно означает? – спросил Рэй, к тому времени уже твердо усвоивший, что каждое имя что-нибудь да означает.
– Плачущая Без Слез.
Когда-то давно они жили на маленькой ферме посреди залитых солнцем прерий, а теперь живут здесь, в этом загадочном, невообразимо древнем, но продолжающем постепенно разрастаться подземном городе, который начали строить предки современных жителей много веков тому назад. Последнее время наземных построек становится все больше и больше, потому что бомбовых ударов с воздуха уже можно не опасаться. Военные действия сворачиваются во многих регионах, и это является не столько результатом внешней политики Федерации, сколько результатом действия в мире каких-то неуловимых, могущественных сил, которые без винтовок и лазерных пушек мало-помалу налаживают взаимоотношения с потомками инопланетных захватчиков. И к этому почти наверняка причастны и Нэйджел, и Нессарх, и некоторые из вождей, и даже Сейзмире. Время от времени она исчезает неизвестно куда, и Рэй не видит ее неделями. Тогда он напоминает себе, что она не хранительница домашнего очага, а военный врач, в услугах которого могут нуждаться и другие яхады, и терпеливо дожидается ее возвращения, чтобы заполучить на свою голову еще кучу вопросов без ответов.
* * *
Он умолк и устало прикрыл глаза. Потер пальцами сомкнутые веки.
– А дальше? – вырвалось у Данилы.
– Это долгая история.
– Сам сочинил?
– Да, – улыбнулся Алекс. – Со мной такое бывает.
После этого некоторое время было тихо. За окном стемнело, но ни один из них даже не пошевельнулся, не протянул руку, чтобы включить стоящий между креслами торшер с красным тканевым абажуром.
– Мой отец болен, – внезапно заговорил Данила. В голосе его слышалось непонятное ожесточение. – Он работал на месте аварии одной АЭС. В зоне заражения.
– Ликвидатор? – бесстрастно уточнил Алекс.
От него не ускользнуло, как пальцы мальчишки конвульсивно сжали подлокотники кресла.
– Да. Но перед этим они поссорились – мои родители. Он ушел к другой женщине. Но она бросила его после того как… после того…
Алекс метнул в его сторону еще один быстрый взгляд исподлобья.
– Он умирает?
– Уже восемь лет. Никак не помрет.
Данила сглотнул.
В прихожей хлопнула дверь.
– Ладно. Спасибо за компанию.
Закрыв ноутбук, Алекс встал и направился к двери. Он знал, что Данила провожает его сердитым, растерянным и одновременно умоляющим взглядом – еще бы, после таких признаний хочется по крайней мере насладиться реакцией собеседника, – но не обозначил своего отношения к услышанному ни ответным взглядом, ни гримасой, ни словом. Ничем.
– Добрый вечер, – прозвучал за спиной знакомый негромкий голос.
Вера ощутила близкое присутствие мужчины, который занимал так много – непозволительно много! – места в ее мыслях. Сделав шаг вперед, он ловко подхватил ее пальто и повесил на крючок.
– Спасибо, – пробормотала она, краснея.
Чувствовать себя гостьей в собственном доме! К горлу вдруг подкатил комок. Только бы не заметил. Взгляд, проникающий под одежду. Более того, под кожу. Наверняка был любимым сыночком, мать в нем души не чаяла. Думала, что растит принца. Признайся, признайся хотя бы себе самой, ведь и ты мечтаешь вырастить такого же принца, чьи глаза обещали бы рай и ад всякой женщине, уставшей от одиночества… Так, только не раскисать.
А поздно вечером, заглянув на кухню, она обнаружила там миску, точнее, тазик, с мандаринами и Данилу, который эти мандарины с урчанием пожирал. Тут же, на столе, возвышался величественный ананас.
– Откуда такое счастье? – поинтересовалась Вера, хотя ответ напрашивался сам собой.
– Арина сказала, можно не стесняться, – сообщил Данила с набитым ртом.
Вера молча смотрела на мандарины. Ей казалось, что мандарины, как небезызвестный пудинг, смотрят на нее.
– Бери, сладкие, – предложил любящий сын.
– Нет, спасибо. Я уже почистила зубы.
Глава 3
Она услышала приглушенный возглас, потом звук падения инструмента на керамогранит и выскочила из кухни посмотреть что случилось. Алекс стоял на табуретке, разглядывая пальцы левой руки. По его предплечью, от запястья к локтю, стекала темная струйка крови. На полу валялся нож, которым он, по всей видимости, умудрился рубануть себе по пальцу, сражаясь с телевизионным кабелем.
– Слезай, – скомандовала Вера, с тревогой всматриваясь в его побледневшее лицо. – Сейчас принесу перекись. Голова не кружится?
Не отвечая, Алекс прошел вслед за ней на кухню, сел, положил руку на стол. Перевел дыхание, как человек, изо всех сил старающийся не утратить присутствия духа. На его выступающих скулах блестели бисеринки пота. Все это несказанно удивило Веру, но от комментариев она воздержалась. Кровотечение было довольно сильным, пришлось крепко прижать к порезу клок ваты, пропитанный перекисью водорода, и поднять руку выше головы.
«Только бы у него хватило ума обойтись без истерических смешков и всяких там захватывающих историй, имевших место в его героическом прошлом, – подумала Вера, – когда он с честью выходил из самых тяжелых положений, плевал на ужасные травмы и все такое прочее». Но Алекс, похоже, ни о чем таком даже не помышлял. Сидел без движения, послушно держа руку, как было велено, а поймав на себе испытующий взгляд Веры, широко улыбнулся и сказал, глядя ей в глаза:
– Чувствую себя идиотом, если честно.
– Представляю, – усмехнулась Вера. И добавила успокаивающим тоном: – Это ничего.
– Такие неожиданности всегда производят на меня неприятное впечатление.
– А на кого они производят приятное впечатление?
Он скорчил гримасу. Шут, не герой.
– Ну, наверное, есть киборги, которых ничем не проймешь. Женщинам по идее должны такие нравиться.
Вера поймала себя на том, что тоже улыбается, вопреки своему недовольству.
– По чьей идее?
Не отвечая, он встал и направился к мусорному контейнеру, но едва уронил туда ставшую бурой ватку, порез опять налился кровью.
– Не торопись. – Вера протянула ему свежий клочок ваты, теперь сухой. – Прижми покрепче. И сядь.
Рефлекторным движением Алекс прижал руку к груди. Вера увидела ползущую по ребру ладони тонкую струйку крови и вдруг, неожиданно для себя, подхватила ее указательным пальцем и слизнула быстро, как кошка. Алекс вздрогнул, устремив на нее пристальный взгляд.
Это короткое соприкосновение было подобно ожогу. Вера отвечала ему не менее вызывающим взглядом. Оба тяжело дышали. А что в сущности произошло?
