Удивительно, но сегодня из шоу выперли обалденную азиатку. Звоню Майклу.
– Привет.
– Привет.
– Ты телик смотришь?
Слышу щелчок кнопки. Майкл вздыхает. Увидел, значит, азиатку. Сегодняшнее свидание проходит на автосвалке. Он молчит.
– Как у тебя дела? – наконец спрашивает он. – Что с Кристин?
– Да, понимаешь, начал спрашивать ее о письме, и она, кажется, рассердилась.
– Балда. Зачем спрашивал?
Зачем? Понятия не имею. Из желания навредить самому себе?
– Просто хотел прояснить ситуацию, а уж потом…
– Короче, ты с ней говорил?
– Ага.
– Так это ж здорово, чувак.
– Боюсь, не очень. Сомневаюсь, что она когда-нибудь еще со мной заговорит. И «Шекспира» я ей не отдал.
– Так и знал. Понял, когда увидел тебя за обедом, что ничего ты ей не отдашь.
– Спасибо на добром слове. Ладно, проехали. Сам-то как?
– Мой брат опять чокнулся. Только что звонил. Думает, что правительство внедряет таблетки прямо в мозги людям.
– Ясно. Вроде той таблетки, что помогла ему сдать тест на проверку академспособностей?
– Да. Но та действительно существует.
– Ну разумеется.
– Говорю тебе! Как бы иначе моему братцу удалось получить тысячу триста пятьдесят баллов и попасть в брауновский универ? У него точно была таблетка, говорю тебе!
– Ага-ага. Слушай, я чего звоню-то…
Надо срочно сменить тему разговора. Майкл способен рассуждать об этих волшебных таблетках до бесконечности. На экране телевизора счастливая троица веселится на воздушном шаре.
– Видел объявления о бале в честь Хеллоуина?
– Не-а. А должен был?
– Их довольно поздно сегодня повесили.
– И что?
– Ну, и вот я думаю: может нам тоже пойти?
– Ты назначаешь мне свидание?
– Брось, Майкл, я серьезно. Почему бы нам с тобой не сходить на бал?
– Тебе стоит. Ведь Кристин наверняка там будет.
Черт! Об этом я даже не подумал! Ну конечно!
– Конечно, будет.
– Что же, удачи.
– Как это? Ты вообразил, что я пойду туда один?
– Ух ты!
На экране девчонки принимаются бороться в чем-то вроде овсянки, наваленной в корзину воздушного шара. У одной из них верхняя часть тела «заблюрена». Всякий раз, когда телевизионщики размывают скабрезную картинку, у Майкла наступает…
– Время «Деблюра», детка!
Мой друг ликующе ухает. И есть отчего. Словно наяву вижу, как Майкл с довольной ухмылкой на физиономии достает коробку с «Деблюром». «Деблюр» – это приставка, которую можно подсоединить только к телевизору с цифровым тюнером. Стоит она четыреста долларов, а продают ее какие-то перцы из Нью-Йорка. Качество восстановленной картинки паршивое: грудь, например, выглядит чуть ли не квадратной. Но, в принципе, девайс работает. К тому же это смешно. Однако всякий раз, когда Майкл включает «Деблюр», я чувствую укол зависти.
– Че-о-орт! – вопит он. – Какие сосочки! Темные…
– Эй, чел, сконцентрируйся, а! – Смотрю на свой скучный, бессосковый телевизор. – Мне обрыдло все это дерьмо. Смотреть на соски, слушать, как ты смотришь на соски. Мы должны найти себе настоящих девчонок.
– Да неужели? – фыркает Майкл. – А ты в курсе, что сейчас неблагоприятная эволюционная обстановка? Человечество переживает генетический застой. Тебе это известно?
Вот всегда с ним так. Я же просто хотел договориться насчет осеннего бала.
– Я об этом читал, – продолжает он. – По теории, мы теперь можем встречаться, с кем захотим. И неважно, что у человека плохое зрение или, там, болезни. Даже если ты – карлик, ты можешь найти себе другого карлика, заняться с ним карликовым сексом и размножиться. Мы не эволюционируем. Естественного отбора больше нет. Ученые считают, что в таком «ровном» климате выживает не сильнейший, а самый чокнутый и свободный от предрассудков. Ну, ты понимаешь, о чем я. Требуется полная уверенность в себе. Так что мы с тобой, чувак, в пролете.
– Спасибо, друг. Всегда подозревал, что я в пролете.
– Не за что. Слушай, я хочу досмотреть «В пролете», лады?
– Нет проблем. Только с вазелином не переусердствуй. До завтра.
– Пока.
Иду к себе в комнату (ух-ух-ух!) и вхожу в Интернет. Он нужен мне исключительно ради секса, как и большинству подростков.
9
Следующим утром я решаю во что бы то ни стало узнать, кто распустил слухи обо мне, Кристин и письме.
Первым делом иду в ванную и проверяю, как выгляжу. Последнее время я только и делаю, что проверяю, как выгляжу. Пожалуй, я немного уродлив. Сейчас объясню. У меня темные волосы и карие глаза. Пока все нормально, да? Однако если взглянуть под критическим углом зрения (а именно так смотрит на тебя общество), то я чем-то похож на паралитика. Лицо слишком вытянутое, глазницы какие-то непропорциональные, из-за чего кажется, будто левый глаз слишком маленький. Волосы густые, но сколько же в них перхоти! (Время от времени мы с Майклом устраиваем дуэль на перхоти: сильно трясем головами, а потом смотрим, с кого больше насыпалось.) Рот вечно приоткрыт и вообще мерзкий. Мочки чересчур длинны. Когда накоплю денег на пластическую операцию, начну с…
– Доброе утро. – В ванную входит папа.
– Привет. – Отрываюсь от зеркала и открываю кран, делая вид, будто умываюсь.
Папа совершенно голый, если не считать черных носков. До десяти утра он не оденется.
– Пап, ну чего ты врываешься?
– Сынок, ты застал меня на середине потока.
– Слышу.
– Да ты не стесняйся. Представь, что мы в армии. Р-р-равняйсь! Смир-но!
– Пап, я никогда в жизни не пойду в армию. – Оборачиваюсь к нему.
Зря. Отцовский зад выглядит жутко. Кажется, что к ягодицам кто-то намертво приклеил лист стекла.
– Ну, чем там занимаются мои мальчики? – щебечущим голоском спрашивает из-за двери мама. – Мне нужно принять душ.
– Я пи-пи-писаю! – Папа трясет членом.
– Господи, ну почему они такие?!
– Ты что-то сказал, Джереми?
– Пап, когда ты доделаешь вторую ванную, а? Закончи поскорее, пожалуйста.
Стою, упершись руками в раковину и закрыв глаза.
– Джереми, – мама приоткрывает дверь и шипит на отца, – прикройся!
– Он же не девочка, – парирует папа. – Девочку мы с тобой еще не рожали.
Я слышу, как он берет полотенце и обматывает его вокруг своей туши.
– Что с тобой, Джереми? – Мама кладет руку мне на плечо.
– Ничего. – Открываю глаза и смотрю в зеркало.
Слева от меня – мама. Она еще не накрасилась, и ее лицо выглядит помятым. Справа горой возвышается папа: безбородый, с необъятным животом. Он придерживает полотенце, чтобы не свалилось, и похож на статую счастливого Будды. Втроем мы выглядим как наглядный пример тех, кто не должен размножаться.
– Бу-э, – говорю я и с топотом выбегаю из ванной.
Одеваюсь, сую в рюкзак очередной «Список унижений» и иду в школу.
10
Чуть не забыл сказать, что хожу в школу пешком. Дело в том, что мой дом совсем рядом, только поле пересечь и гравийку: пяток деревьев, кучу мусора – и я на месте. Так что приходится топать на своих двоих.
В Метучене это не принято. Никто не ходит в школу пешкодралом. Если ты учишься в старших классах – изволь ездить на собственной машине, отполированной до блеска, с автоматическим CD-плеером. Если ты крутой, но до прав пока не дорос, тебя подвозит кто-нибудь из старшеклассников (лучше всего, когда имеются старшие брат или сестра, тут ты становишься крутым автоматически). Всяческих лузеров и инвалидов привозят родители. Новичкам с родителями ездить не полагается, надо найти старшеклассника, который будет тебя подвозить и тем самым повысит твой социальный статус. Нищие ездят на школьном автобусе.
Я же топаю пешком.
Когда вхожу в класс, Кристин уже сидит на своем месте. Проходя мимо, украдкой кошусь на нее. То есть не кошусь и не украдкой. Смотрю в упор извиняющимся взглядом, а у самого душа в пятках. Она ничего не замечает. Сажусь за свою парту.
Угадайте, о ком сегодня рассказывает Дженна?
– …А Элизабет такая: «Я не знаю, как это сделать». А парень: «Берешь смолку и палочку…»
– Заткнись, ты, – кидаю ей. – Осточертела уже всем со своей Элизабет.
Ну ладно-ладно, я этого не говорю, только думаю. Сажусь и принимаюсь смотреть на Кристин.
– О, вот он. – Дженна внезапно меняет тему.
Делаю вид, что ничего не слышу.
– Кто? – спрашивает Энн.
– Наш воздыхатель. Глянь, глянь. – Дженна кивает на меня.
– Ага.
Энн резко оборачивается. И как еще у нее позвонки не треснули? Смотрит на Дженну, та в ответ ухмыляется. Энн с сожалением косится на меня. Дженна отвечает ей уничижающим взглядом. Я и не знал, что девчонки могут общаться одними глазами. Точь-в-точь – злобные мартышки в зоопарке.
– Только молчи, – шипит Дженна. – А то он и тебя занесет в свой список.
Так это она о «Списке унижений»? Твою мать. Внутри у меня все обрывается. Мочевой пузырь грозит лопнуть. Если Дженна знает о «списке», следовательно, знают и остальные. «Крутые» – они как термиты: за каждым стоит тысяча таких же, объединенных примитивной нервной системой и общим мировоззрением. Потрясенно смотрю перед собой, даже не пытаясь поставить галочку в «Список». Успеется.
11
– В чем дело? – спрашивает меня Майкл после математики. – У тебя все в порядке?
Мой друг сидит на полу в коридоре, скрестив ноги. Я же ищу, куда приткнуться со своим «списком».
– Угу.
Наклоняюсь, чтобы хлопнуть его по руке, но промахиваюсь.
– Давай заново. – Он смеется.
Здороваемся.
