Кассандра Клэр "Королева воздуха и тьмы"

Изабель и Саймон, напротив, выглядели так, словно их вот-вот стошнит. Эмма явно была в ужасе. Алек и Магнус едва сдерживали гнев.

Джулиан пытался почувствовать то же, что они, но не смог. Он больше ничего не чувствовал.

Гораций Диарборн обвел собравшихся взглядом и выдержал длинную паузу. Кит достаточно слышал от других, чтобы понимать: папаша Зары – еще больший лицемер, чем она. Он был избран новым Инквизитором большинством голосов Совета, боявшегося Неблагого Двора в частности и Нижнемирских вообще настолько, чтобы облечь властью такого злодея.

Кита все это не удивляло, но вгоняло в депрессию.

Тай, стоявший рядом, не удостоил Горация взглядом. Он смотрел только на Ливви – вернее, на то немногое, что ему было видно: белое пятнышко на вершине огромной поленницы. Глядя на сестру, он что-то чертил указательным пальцем правой руки на тыльной стороне левой – снова, снова, и снова… И почти не двигался.

– Этот день, – наконец заговорил Гораций, – как уже сказала Консул, поистине мог бы стать днем горя.

– Как мило, что ты заметил, – проворчала Диана.

– Однако… – голос Инквизитора стал громче, а указующий перст теперь был обращен на толпу, словно обвиняя ее в ужасном преступлении. – Обе эти смерти не внезапны. У них есть причины. И нам хорошо известно, на ком лежит ответственность. Глупые Охотники допустили, чтобы это случилось, но на самом деле за этим ужасным деянием видна рука Неблагого Короля и его фэйри, а с ними и всего Нижнемирского народа!

«С чего бы это?» – подумал Кит.

Гораций очень напоминал ему красномордых политиков, орущих с экрана телевизора, – трясущихся от ярости и мечтающих, чтобы до тебя наконец дошло: враг у ворот!

Идея о том, что в смерти Ливви и Роберта Лайтвуда виноват Неблагой Король, что виновны поголовно все жители Нижнего Мира, казалась ему полной бессмыслицей, но если Кит ожидал, что собравшиеся будут протестовать, он просчитался. Публика странно безмолвствовала… и причиной явно было не враждебное отношение к оратору. Скорее, они просто стеснялись ликовать на похоронах. Магнус смотрел перед собой без всякого выражения, словно с его лица стерли любые эмоции.

– Смерть должна служить напоминанием, – произнес Гораций, и Кит перевел взгляд на Джулиана, чьи волосы трепал крепчающий ветер: вряд ли тот нуждался в таком напоминании. – У нас только одна жизнь, и мы должны прожить ее как воины. У любого из нас всего один шанс сделать правильный выбор. И вскоре наступит время, когда каждому Сумеречному охотнику придется решить, на чьей он стороне. На стороне предателей и сторонников Нижнего Мира? На стороне тех, кто жаждет уничтожить наш образ жизни и саму нашу цивилизацию? На стороне… молодой человек, что вы делаете? Спускайтесь оттуда немедленно!

– О, ради Ангела! – пробормотала Диана.

Тай лез вверх по костру Ливви. Это было нелегко: поленья были сложены для того, чтобы лучше горело, а не для того, чтобы по ним было удобно лазить, но он все равно умудрялся как-то цепляться руками и ногами. Он был уже достаточно высоко над землей, и сердце Кита уколол страх… вдруг какое-нибудь бревно пошатнется, и мальчик упадет?

Не помня себя от тревоги, он кинулся за ним, но чья-то твердая рука схватила его за шиворот.

– Нет, – прошипела Диана. – Не ты.

Суровые морщины прорезали ее лоб.

Не ты. Кит сразу понял смысл сказанного. Джулиан Блэкторн уже мчался к костру. Оттолкнув Инквизитора (тот возмущенно что-то квакнул), он вскочил на поленницу и полез вслед за братом.

– Джулиан! – но вряд ли он мог расслышать голос Эммы.

Теперь кричали все: гвардия Консула, сам Консул, Инквизитор, все собравшиеся. Зара и ее друзья хохотали и тыкали пальцами в Тая. Тот уже почти добрался до самого верха костра. Он никого и ничего не слышал, и упорно лез. Джулиан поднимался осторожнее и сильно проигрывал в скорости.

Молчали только Блэкторны. Эмма хотела ринуться следом, но Кристина схватила ее за запястье и решительно помотала головой.

– Не смей… это небезопасно. Нельзя отвлекать Джулиана.

Тай уже добрался до платформы на самом верху. И сел там, рядом с мертвым телом сестры.

– Тай, – всхлипнула Хелен.

Наверху буйствовал ветер. Волосы Тая метались вокруг его лица, когда он склонился над Ливви. Кажется, он коснулся ее сложенных рук… Волна скорби накрыла Эмму, ударила в живот, а за ней – новая волна тревоги за мальчика.

Джулиан тоже поднялся на платформу и опустился на колени возле брата. Словно две белые шахматные фигурки, только волосы Тая были немного темнее.

Сердце у Эммы билось уже где-то в горле. Это оказалось одним из труднейших испытаний в ее жизни – не побежать туда, не подняться на костер вслед за ними. Все, кроме Джулиана и Тая, стало далеким, ненужным – даже когда Зара с друзьями принялись хихикать, что хорошо бы Безмолвные Братья запалили костер прямо сейчас и сожгли обоих вместе трупом, раз уж им так нужно быть с Ливви.

Кристина рядом напряглась. Марк шагал по траве к кострам. Зара с компанией переключились на него и теперь обсуждали его острые уши и кровь фэйри, которая текла в его жилах. Марк, опустив голову, решительно шагал вперед. Эмма больше не могла этого выносить: она вырвалась и побежала следом. Если Марк хочет быть с Джулианом и Таем, тогда ничто не остановит и ее.

На краю ее поля зрения мелькнули Джиа рядом с Маризой и Джослин – застывшая картина ужаса. Сумеречные охотники так не поступают! Не превращают свое горе в спектакль. Не кричат, не бьются в припадках гнева, не устраивают истерик, не падают в обморок, не забираются на чужие погребальные костры.

Джулиан наклонился и обхватил лицо брата ладонями. Если не думать о случившейся трагедии, они выглядели как трогательный парный портрет. Эмма могла представить, как Джулиану трудно: он терпеть не мог проявлять эмоции на виду у тех, кому не доверял, но сейчас это его совершенно не волновало: он что-то шептал Таю, их головы почти соприкасались.

– Лестницы! – бросила она Марку, и он кивнул, не задавая лишних вопросов.

Они пробились сквозь толпу, схватили тяжелую лестницу, принесенную Безмолвными Братьями, приставили ее к башне из дров.

– Джулиан! – крикнула Эмма.

Он глянул вниз – они как раз пытались установить лестницу так, чтобы она не шаталась. Гораций кричал, чтобы они немедленно отошли, и приказывал гвардейцам стащить хулиганов вниз. Но его почему-то никто не слушал.

Джулиан коснулся ладонью щеки Тая, и тот, кажется, заколебался, вздрогнул, обхватил себя руками. Потом опустил их и последовал за Джулианом, который первым стал спускаться по лестнице. Оказавшись на земле, Джулиан стал держать лестницу и приготовился ловить брата, если тот вдруг упадет.

Тай спустился и побрел прочь от костра, даже не остановившись перевести дух, – через луг, к Киту и Диане.

Кто-то крикнул, чтобы лестницу убрали, и Марк понес ее обратно, к Безмолвным Братьям. Эмма схватила Джулиана за руку и мягко, но настойчиво потащила прочь от костров.

Он выглядел оглушенным, как будто получил крепкий удар, и теперь у него кружилась голова. Они остановились в стороне от толпы, Эмма завладела обеими его ладонями.

Никто ничего не подумает – среди парабатаев нормально так проявлять приязнь. И все равно она поежилась. Прикосновение к нему, и ужасная ситуация, и это его пустое лицо – все это было уже как-то слишком.

– Джулиан…

Он поморщился.

– Мои руки, – голос прозвучал удивленно. – Я ничего не почувствовал.

Она опустила глаза и со свистом втянула воздух. Ладони походили на кровавых ежей – так густо торчали в них занозы. Занозы черными черточками виднелись под кожей, рядом торчали обломанные щепки размером с зубочистку, – теперь с них капала кровь.

– Тебе срочно нужна ираци, – она отпустила одну его руку и полезла за пояс, чтобы достать стило. – Позволь, я…

– Нет, – он выдернул и вторую руку. Его лицо было холоднее ледника. – Не думаю, что это хорошая идея.

И он зашагал прочь.

Эмма едва смогла сделать вдох. Тай и Марк вернулись к Блэкторнам. Тай стоял рядом с Китом – как всегда, как будто магнит со щелчком встал на место.

Марк потянулся, чтобы взять Кристину за руку.

«Я должна быть с Джулианом, держать его за руку. Быть рядом, чтобы он помнил: в этом мире есть вещи, ради которых еще стоит жить…»

Но руки Джулиана были изранены, окровавлены, и он не хотел, чтобы Эмма их касалась. И душа… его душа тоже была в крови, изранена, и, вероятно, он не желал сейчас никого видеть. Но ведь ее это не касается? Она – другое дело; она – его парабатай, разве не так?

Пора. Безмолвный голос одного из Братьев пронесся по полю, как рябь по воде. Они все услышали – все, кроме Магнуса и Макса, которые стали растерянно озираться по сторонам. Эмма едва успела собраться с мыслями, а Безмолвные Братья уже поднесли факелы к растопке в основании каждого костра. Огонь взвился вверх, золотой и алый, и на мгновение это даже показалось красивым.

А потом рев пламени обрушился на нее, словно грохот падающей волны, и весь луг обдало жаром, и тело Ливви скрылось за пеленой дыма.

Сквозь жадный треск костра Кит едва слышал тихую песнь нефилимов:

– Vale, vale, vale. Прощай, прощай, прощай.

Валил густой дым. Глаза жгло и щипало, а Кит стоял и думал, что его собственный отец обошелся совсем без похорон… Да там и хоронить было нечего – его тело обратил в пепел мантидский яд, и Безмолвные Братья избавились от останков.

Смотреть на Блэкторнов было невыносимо, и Кит повернулся к Лайтвудам. Теперь он уже знал их всех по именам: сестру Алека звали Изабель – это та черноволосая девушка, что стоит, обняв Алека и свою мать, Маризу. Раф и Макс держались за руки. Саймон и Магнус – поблизости, словно две маленьких утешительных луны, кружащие вокруг планеты скорби. Кто-то сказал, что похороны – для живых, не для мертвых… Они нужны, чтобы попрощаться. Интересно, это огненное прощание – может, оно напоминает нефилимам об ангелах?

Какой-то мужчина – молодой, красивый, с волнистыми каштановыми волосами и квадратной челюстью – направлялся к Лайтвудам. Кит вытер слезящиеся глаза.

Незнакомец был не в белом, как остальные, а в обычной черной форме. Проходя мимо Маризы, он помедлил и положил руку ей на плечо. Она не обернулась – словно не заметила. И никто из остальных тоже. Магнус бросил быстрый взгляд, нахмурился и отвернулся. С холодком в груди Кит понял, что, кажется, только он видит эту фигуру – сквозь которую пролетал дым, будто она была бесплотной.

Призрак… Вроде Джессамины? Он стал озираться по сторонам – наверняка на Нетленных полях должны быть и другие призраки… мертвые ноги которых не примнут и травинки?

Но там были только Блэкторны – стояли, сбившись в кучку. Эмма и Кристина, Джулиан и Тавви, и дым вздымался вокруг них. Кит неохотно посмотрел назад: призрачный юноша преклонил колена у костра Роберта Лайтвуда. Он был у самого пламени – ближе, чем мог бы вынести человек, – и оно лизало его силуэт изнутри, озаряя глаза огненными слезами.

Парабатай, понял внезапно Кит. В том, как поникли его плечи, как простерлись руки к огню, какая тоска застыла на красивом лице, Кит увидел Джулиана и Эмму, и Алека – когда тот говорил о Джейсе. Он видел сейчас призрак парабатая Роберта Лайтвуда! Непонятно, откуда, но Кит это точно знал.

Какая жестокая связь, думал он – она превращает двоих в одно, и когда половина этой новой личности гибнет… боже, какой опустошенной чувствует себя другая!

Он отвел взгляд: дым и огонь уже стояли стеной, костров уже не было видно. Ливви исчезла в кипящей тьме. Последнее, что увидел Кит, перед тем как слезы ослепили его, был Тай – лицо поднято вверх, глаза закрыты, темный силуэт очерчен огнем, будто облит жидким золотом.

4. Ничем на наши не похожи

Костры еще горели, когда процессия двинулась обратно, в город. Дым будет клубиться всю ночь, а семьи соберутся на площади Ангела, чтобы скорбеть вместе со всеми.

Но Блэкторны туда явно не пойдут, подумала Эмма. Останутся дома, наедине друг с другом. Слишком много времени они провели врозь, чтобы ждать утешения от остальных Охотников, которых они едва знали.

Она брела в стороне от остальных, слишком уязвленная, чтобы снова заговорить с Джулианом, тем более на глазах у всей семьи.

– Эмма!

Она обернулась и увидела Джема Карстерса.

Джем… От удивления она потеряла дар речи. Когда-то он был Безмолвным Братом. Карстерс, но очень дальний родственник – в основном потому, что ему уже больше ста лет. Выглядел Джем, тем не менее, лет на двадцать пять и одет был в джинсы и потертые ботинки. А еще в белый свитер – судя по всему, это была дань уважения траурному дресс-коду Охотников. Джем больше не был Охотником, хотя когда-то довольно долго состоял в их рядах.

– Джем, – прошептала она, не желая беспокоить остальных. – Спасибо, что пришел.

– Хотел, чтобы ты знала: я скорблю вместе с вами, – он выглядел бледным и усталым. – Ты любила Ливию как сестру.

– Мне пришлось увидеть ее смерть, – сказала Эмма. – Ты когда-нибудь видел, как умирает человек, которого ты любил?

– Да.

С почти бессмертными существами так всегда, подумала Эмма. Редко когда твой жизненный опыт может сравниться с их опытом.

– Мы можем поговорить? – внезапно спросила она. – Только ты и я.

– Да. Я и сам хотел побеседовать с тобой наедине.

Он указал на невысокий холм в отдалении, спрятанный за чередой деревьев. Предупредив Кристину, что отойдет поговорить с Джемом – что, с тем самым Джемом? со старым? который женился на колдунье? ты серьезно? – она покинула процессию.

Джем уже ждал ее, сидя на траве среди россыпи древних камней. Они посидели немного в молчании, глядя на Поля.

– Когда ты был Безмолвным Братом, – без обиняков начала Эмма, – тебе случалось сжигать людей?

Джем посмотрел на нее: взгляд его был очень темен.

– Я помогал разжигать погребальные костры. Один умный человек сказал как-то раз, что мы не в силах понять жизнь – куда уж нам пытаться понять смерть. Я отдал ей многих из тех, кого любил, и с годами это легче не становится. И смотреть, как горят костры, тоже.

– Мы – лишь прах и тени, – пробормотала Эмма. – И пепел.

– Цель этого ритуала в том, чтобы сделать нас всех равными, – сказал Джем. – Всех сожгут. И из пепла построят Город костей.

– Кроме преступников, – уточнила Эмма.

Джем нахмурился.

– Ливию вряд ли можно отнести к этой категории. И тебя тоже – если ты, конечно, не задумала какое-то преступление.

«Задумала. Я преступно влюблена в своего парабатая». Желание произнести эти слова, признаться хоть кому-то – и особенно Джему – разрывало ей голову.

– А твой парабатай когда-нибудь отдалялся от тебя? – поспешно спросила она. – Когда тебе… ну, скажем, нужно было срочно поговорить?

– Люди часто ведут себя странно, когда у них горе, – мягко сказал Джем. – Я наблюдал за сегодняшними событиями, издалека. Видел, как Джулиан полез на костер за своим братом. И знаю, как он всегда любил этих детей. Ничто из того, что он говорит или делает сейчас, в эти первые и самые худшие дни, не отражает его истинной сути. К тому же, – добавил он с едва заметной улыбкой, – быть парабатаем – дело нелегкое. Я своему как-то крепко врезал.

– Ты… что сделал?