– Сплошные селфи, – констатировала Тонечка. – Интересно, она сама всё это распечатывала и вставляла в альбом или любящий муж?..
Здесь же в альбоме оказалась вклеена статья из цветного журнала. Опять фотографии – Гелла в алом платье с открытыми плечами рядом с кирпичной стеной, Гелла в розовом платье с глубоким декольте вблизи фонтана, окружённая купами роз и примул, Гелла в лиловом платье средь шумного бала, случайно.
– «Мой мужчина очень мужественный, – Тонечка принялась читать наобум, – и в то же время очень нежный. Мы с ним любим дарить друг другу подарочки. И вообще наше любимое времяпрепровождение – посидеть в ресторане, покушать, поболтать, пообниматься и отдохнуть от рабочей рутины, ведь мы оба работаем. Считаю, что на любом этапе важно создавать маленькие традиции, чтобы даже тогда, когда грустно, можно было окунуться в сладостные воспоминания».
– Сладостные воспоминания на этапе? – переспросил Герман. – Занятно.
Тонечка продолжала быстро читать:
– «Я в этот день работала, но успела заехать домой переодеться. Так приятно приезжать в ресторан, где тебя ждёт любимый. Он всегда старается для меня хорошо выглядеть. Знает, что я люблю, когда он выходит ко мне в костюме с шикарным букетом роз. Это поддерживает романтику в отношениях. Мы прекрасно провели вечер. Заказали устрицы, любимый подарил мне платье и колечко. Я тоже преподнесла ему кое-что из вещей. Я знаю его вкус, многие вещи из его гардероба подарены мной… И утро после бурной ночи было прекрасно! Я проснулась в объятиях любимого мужчины. Мы обнимались, прижимались друг к другу, говорили какие-то приятные вещи. Мы не отлипаем друг от друга, прикалываемся, снимаем ролики для ТикТока».
– Экая дичь, – сказал Герман, подумав.
– Тут ещё много всего в том же духе. «Очень приятно, когда мой мужчина встречает меня у трапа самолёта в три часа ночи… Мой мужчина берёт на себя ответственность за меня и не разрешает мне выходить без шапки… Мой мужчина сказал: «Я отвечаю за тебя, хочу быть рядом всю жизнь, давай сделаем татуировки».
Герман вытаращил глаза.
– Видимо, татуировки как-то влияют на ответственность в браке. Саша, как ты думаешь, о ком она говорит, эта Гелла Понтийская? Как её зовут на самом деле?
– Лена Пантелеева.
– Вот о ком говорит Лена Пантелеева? О твоём друге Кондрате? Или ещё о ком-то?.. Кто этот «её мужчина», в объятиях которого она просыпается и сразу принимается снимать ролики для ТикТока? Очень мужественный и в то же время очень нежный?
– Должно быть, про Кондрата она говорит, – пробурчал Герман.
– А что? Похоже?
– Нет.
Тонечка пролистала альбом – селфи всё никак не заканчивались. Уже альбом почти закончился, а селфи всё нет!..
Потом мелькнула почему-то школьная фотография – класс и учительница, все в овалах, и Тонечка захлопнула тяжелую крышку.
– Здесь не хватает профессиональной фотосессии, – сказала она задумчиво. – Студийной. Она верхом на байке, она в ванне, попой вверх, на попе лепестки роз, она в кружевном белье на фоне кактусов.
– Должно быть, ванна и кактусы в каком-то другом альбоме.
Тонечка подошла к окну, отдёрнула штору и посмотрела на здание театра. Снег всё летел, фонари горели, и было очень красиво.
– Нижний – прекрасный город.
– Согласен.
Тонечка подбежала и с разбегу прыгнула на кровать, как раз когда её муж подносил ко рту очередную стопку.
– Ты что?! Я чуть не пролил всё!
– Вот что я тебе хочу сказать, – она подпёрла рукой кудрявую голову и подсунула замёрзшие ступни ему под коленки. – Как сценарист продюсеру. Вся эта история не про убийство и не про покушение. История про враньё.
– В смысле?
– Зачем-то твой друг повар и его знакомая – скорее всего никакая она не супруга – решили разыграть пьесу про убийство. Ты нужен был как свидетель. Но сценарий написан наспех, подготовки у труппы никакой. Всё шито белыми нитками.
– Тоня, что за глупости?! Какой из меня свидетель?! Свидетель чего?!
– Ссоры, – убеждённо сказала Тонечка. – Ты должен был своими глазами увидеть их бурную ссору и потом подтвердить это под протокол.
– Зачем?! Чтоб Кондрата в изолятор сволокли?!
– Саша, ты же понимаешь, он в изоляторе надолго не задержится. Нет тела, как говорится, нет дела! И орудия убийства нет! И непонятно, что там за кровь кругом, чья она и вообще кровь ли это! Он посидит-посидит, да и отпустят его.
– И для чего всё это было проделывать?!
Тонечка пожала плечами:
– Налей мне тоже водки. Есть там ещё? И гренку дай, пожалуйста. Вот увидишь, я окажусь права!..
– Посмотрим.
– Съезжу-ка я завтра на местный телек. Поговорю там с людьми. У них-то вообще должна быть паника – ведущая пропала!.. Они небось её ищут, бегают по всему городу.
– Брось острить, Тоня.
Он сердился на себя, а виновата была она. Он сердился, потому что готов был поверить в то, что Кондрат Ермолаев, старый друг, зачем-то его надул, провёл! Герман знал, что Кондрат ни за что не стал бы ему врать, да ещё так… масштабно, и злился, что Тонечка всё так ловко объяснила!..
– А ты съезди в отделение, – распорядилась она. – Может, тебе разрешат с ним поговорить?.. И ты у него спросишь, зачем он затеял такую канитель!
Но последнее слово всё равно осталось за ним:
– Ты бы лучше сценарий писала, – сказал он с раздражением. – Пользы больше было бы!..
Утром муж уехал, не сказав куда, а жена решила, что работать не станет – всё равно день пропал, голова занята совсем другим.
Она легко разузнала, где именно расположена местная телекомпания, и оказалось, что до студии Геллы Понтийской недалеко, можно пешком дойти.
Тонечка решила, что на телевидении должна выглядеть как столичная штучка, и обнаружила, что «штучные» брюки забыты в Москве!..
Она перерыла свои вещи, а потом заодно и мужнины. Нет брюк, и всё тут!
С нарядами у Антонины Герман были… особые отношения.
Собственно, ещё полтора года назад никаких отношений не было вовсе. В отличие от мамы Марины Тимофеевны, которая умела и любила одеваться, Тонечка не умела и не любила. Вечно жаль было денег, вечно возникали «первоочередные траты», вроде зимних колёс, путёвки на море для мамы и дочки Насти, вечно нужно было платить репетитору, кровельщику, автослесарю, налоги, за газ и за свет! А ещё раньше, когда Настя была крохой, нужно было содержать ребёнка и первого мужа, допившегося до психбольницы и санитаров!.. Тонечка зарабатывала неплохо, можно даже сказать – хорошо, но на любовь к нарядам не хватало решительно.
А потом… потом…
Тут Тонечка улыбнулась, села на обувную скамеечку под вешалкой и понюхала мужнину дублёнку, утром он уехал в пальто. Дублёнка прекрасно пахла – им, его одеколоном, машиной, немного табаком. Муж время от времени покуривал, и Тонечке это нравилось, ей всё в нём нравилось!..
…Потом на ней неожиданно женился самый известный в России продюсер – вот чью дублёнку она сейчас нюхает с таким трепетом!.. И техосмотр, колёса, крыша, налоги, газ и свет из её жизни пропали. Первое время она ничего не могла понять и всё совала ему купюры, а он только поднимал брови и не брал!.. Больше того, всеми этими делами занимался помощник, Герман называл это «подключить административный ресурс».
Тонечка пугалась и говорила, что должна следить за всем сама, а Герман говорил, что вполне достаточно Антона – так звали помощника. Антон был человеком на редкость дельным, налоговые декларации никогда не задерживались, коммунальные счета не накапливались, всё шло своим чередом и даже гораздо лучше, чем когда «следила» Тонечка!.. Доходило до смешного – она приезжала на работу, точно зная, что в машине кончается бензин, а когда вечером выходила и садилась за руль, оказывалось, что бак полон. Это называлось «послать водителя».
«Я послал водителя заправить наши машины, а что тут такого?»
Тут неожиданно выяснилось, что у неё куча денег и ей совершенно некуда их девать! Она купила в дом кофеварку новейшей модели и дивный немецкий сервиз с грушами и яблоками, нарисованными так искусно, что их хотелось немедленно съесть. Поменяла шторы в своей комнате и полки в ванной. Всё это было красиво, конечно, но старые шторы и старые полки тоже годились!..
Когда Тонечка приволокла огромный набор столовых приборов, мать возмутилась и сказала, что приборы в семье серебряные, оставшиеся ещё от прабабушки, и пусть Тоня весь этот новодел спрячет, а потом положит Насте в приданое, когда та соберётся замуж. Настя, разумеется, завопила, что замуж она не пойдёт никогда – что за варварство, насилие над личностью, ещё скажите, что она должна фамилию поменять, как делали, когда в обществе главенствовали мужчины и не было никакого равноправия, да еще ложки-поварёшки в приданое ей, эмансипированной девушке двадцать первого века, короче говоря, на пустом месте вышел почти скандал и никакой радости.
– Купи себе платье, – посоветовала мать. – У твоего мужа на будущей неделе премьера, в чём ты пойдёшь?..
…И Тонечка купила платье.
Весь год она словно приспосабливалась к новому положению – когда можно купить понравившуюся вещь и не думать о последствиях, не терзаться, что много потратила, не мучиться от стыда, что потратила на себя, а не на семью.
За этот год стало ясно, что вдумчивый, многочасовой поход по магазинам ну вообще не для неё – она моментально устаёт, раздражается и хочет «на воздух». Зато она поняла, что именно для неё – удовольствие и красота!..
Красота, когда удобно и прикольно, – широкие брюки, яркий свитер, длинный шарф. Удовольствие, когда муж смотрит на неё, уверенный, что она не замечает, а она-то всё замечает!.. Красота, когда продавщица в магазине приносит именно то, что нужно – жилетку, джинсы, парку, подбитую рыжим мехом. Удовольствие, когда она заходит на очередное «совещание сценаристов с продюсерами» и молодые мужики, эти самые продюсеры, улыбаются ей одобрительно и немного игриво. Даже в молодости ей так не улыбались!..
И она полюбила… одеваться. Так, чтоб на неё посматривали и чтоб ей улыбались. Стеганая английская куртка, небольшая сумочка в знаменитую британскую клетку, вельветовые штаны и роскошный свитер – чтобы ехать с мужем в «Сапсане» и чувствовать себя прекрасно. Отличного кроя брюки, ладный жакет, желательно с каким-нибудь «приколом» – рваным краем или искусно перекошенными пуговицами, – плотная футболка, которая так выгодно подчёркивает грудь, – чтобы ходить на совещания или встречи с режиссёрами и артистами.
А тут – о ужас! – брюк-то и нету!..
Тонечка знала на Большой Покровской шикарный магазин. Три этажа набиты невообразимым люксом, зато на четвёртом как раз то, что ей нужно – кашемир, шёлк, шаловливая элегантность.
И Тонечка отправилась за штанами, абсолютно уверенная, что подберёт себе там «что-нибудь ещё». На самом деле ей ничего не нужно, но одна мысль о том, что она может купить вещичку, которая вдруг понравится, поднимала ей настроение.
На улице было серо и сыро.
– Сыр сер, – сказала себе Тонечка, спускаясь с крыльца «Шератона». На самом деле было ещё и скользко. – Обещали же солнышко! Сколько можно, уже полгода живём вообще без солнца!..
Народ гулял по Покровской не торопясь – романтические парочки, бодрые старушки, компании с рюкзаками, по всему видно, туристы. Пробежала девчонка с собакой на поводке, прискакала компания парней, по-лошадиному топая тяжеленными ботинками. Уличный саксофонист старательно выводил рулады, Тонечка подошла и положила в раскрытый чехол бумажку – пятьдесят рублей. Саксофонист кивнул ей и улыбнулся глазами, не отрываясь от своего инструмента.
…Хороший город Нижний Новгород!..
На четвёртом этаже нужного магазина знакомые приказчицы возликовали, и первым делом: не желает ли Тонечка чаю или кофе? А дело-то сразу пошло – ей принесли несколько пар отличных брюк, золотисто-бежевый свитер с высоким горлом и короткими рукавами, короткую кофтёнку-размахайку на одной пуговице. Кофтёнка была особенно хороша – она вроде бы ни на что не претендовала, но фасон, эта единственная пуговица и какое-то потаённое сверкание тёмно-синего, почти чёрного кашемира делали своё дело, Тонечка глаз от себя не могла оторвать в зеркале!..
В конце концов она взяла брюки и свитер, ей понравились эти короткие рукава, долго вздыхала над кофтёнкой – всё вместе выходило дорого, – но, мысленно прикинув свои финансы, решила взять и её тоже.
– Это очень правильно, – приговаривала приказчица, заворачивая покупки. – Не потому, что нам продать нужно, а по-честному – вам так хорошо! И вы носить будете, не пожалеете!
– И нас вспомните, – поддакивала вторая.
Совершенно счастливая Тонечка вышла из магазина, радостно соображая, что сейчас для телевидения она наденет новые брюки и как раз эту самую кофтёнку, и там все упадут замертво!..
Она перешла трамвайные пути и зашагала к отелю, когда из-за кремлёвской башни вдруг выглянуло неожиданно косматое дымное солнце.
Тонечка заулыбалась во весь рот. На улице сразу сделалось весело, словно голоса зазвучали громче, и саксофон запел бодрее, из кондитерской запахло кофе и сдобным тестом – красота!
Тут ей на глаза попалась вывеска «Редкие и старинные книги» и внизу помельче «Во двор и направо», и Тонечка решила заглянуть. По опыту она знала, что нынче к «старинным» и «редким» относятся все книги, изданные до двухтысячного года, а не только «Новой и совершенной расчотистой картёжный игрок», 1791. Ей для работы нужен Эренбург, дома он был, разумеется, но с собой она не взяла, и хорошо было купить, а тут он вполне может быть, среди «старинных и редких»!
Она свернула с оживлённой Покровки в подворотню. Промёрзший кирпичный свод был невысок, можно дотронуться рукой, и почему-то здесь гулял ветер и уличные звуки как отрезало, и показалось, что она попала, может, и не в тысячу семьсот девяносто первый год, но уж в тысячу девятьсот пятнадцатый точно! Тонечка сунула нос в воротник куртки, ускорила шаг и почти вбежала во двор. Здесь были навалены сугробы почти до уровня окон, и жёлтая стена с отвалившейся штукатуркой тоже казалась иззябшей, промёрзшей.
Слева в сугробе копошились какие-то люди, Тонечка в первую секунду не поняла, что они делают.
Они молча и сосредоточенно били ногами единственного, корчившегося на снегу. Тот не звал на помощь, не кричал, он корчился и хрипел. Когда очередной ботинок врезался ему в рёбра, изо рта у него вырывался фонтанчик крови.
– Что такое?! – в бешенстве закричала Тонечка, и голуби вспорхнули с карнизов. – Пошли вон отсюда! Что здесь происходит?!
Они оглянулись, щерясь, как волки.
– Чего надо? – негромко спросил один из них и медленно двинулся на неё. – Не, я не понял, чего надо-то?..
– Не подходи ко мне, – сквозь зубы сказала Тонечка. – Проваливайте отсюда!
– Щас! – шедший на неё усмехнулся. – Как же!
Тонечка лихорадочно соображала, что делать. Защищаться ей было нечем.
…Саша, помоги мне. Саша, я попала в беду!..
Парень подошёл к ней, усмехаясь, и вдруг с силой толкнул в грудь. Тонечка отшатнулась, сделала торопливый шаг, но не упала, удержала равновесие.
Парень засмеялся, предчувствуя забаву.
– Зря ты, тётя, припёрлась, – заявил он, взяв Тонечку за шиворот, – шла бы себе в собес спокойненько!..
Вдруг что-то произошло. Раздался оглушительный рёв, словно сирена завыла, во двор въехала машина, почти перегородив собой подворотню.
– Атас, пацаны! Ходу, ходу!..
Вся стая сорвалась и побежала – мимо машины. Гулко топали тяжелые подошвы.
Тот, что шёл на Тонечку, тоже побежал прочь, загребая ногами – скользко было!..
Ведомая непонятно каким инстинктом московская сценаристка, которую только что почти поколотила местная гопота, бросилась вдогонку!.. Она настигла «своего», быстрое движение, промельк ног, и тот полетел головой вперёд, ударился лбом в бампер машины, завыл, откатился, ринулся бежать и на этот раз угодил в открывающуюся дверь автомобиля. Схватился за живот и рухнул на колени, изрыгая проклятия.
– Что здесь происходит? – спросил человек в форме, выскочивший из машины. Вид у него почему-то был весёлый и странно знакомый.
Тонечка показала на парня в сугробе у стены дома.
– Избиение, – сказала она, тяжело дыша. Только сейчас ей стало страшно. – Все на одного.
– А вы кто? Народная дружинница?
– Тоня?!
Тонечка в изумлении повернулась. Возле пассажирской двери стоял её собственный муж Александр Герман, очень сердитый.
