– Тьфу на тебя, девчонка, закрой свой рот. Помни: никогда не знаешь, кто может тебя услышать! – Бабуля Хеджпат злобно зыркнула на меня, но всё же проковыляла внутрь, чтобы взять сумку с лечебными снадобьями.
В открытую дверь мне был виден старый стол и шаткий стул. Со стропил свисали пучки сушёных трав. Остальная часть дома была скрыта полумраком, неестественно густым в углах.
Двигаясь тихо, как мышь в комнате, полной кошек, бабуля Хеджпат вышла на улицу. Нахмурившись и что-то пробормотав себе под нос, она ущипнула меня за руку.
– Давай, давай, топай вперёд, дочка Сэма Кловеролла. В моём доме ты не увидишь ничего. Только то, что я позволю тебе увидеть.
Я побежала рядом со старухой, стараясь не отставать от её длинных шагов. Хотя я не проронила ни слова, бабуля Хеджпат продолжала что-то бормотать. Было ясно, что я ей не нравлюсь, но какое это имело значение? Я пришла к ней, чтобы она помогла Томасу. Как только он выздоровеет, я больше никогда не явлюсь к ней на порог. Что бы там ни творилось внутри дома, я знать не знаю, да и не желаю знать.
Задолго до наших ворот мы услышали истошные вопли Томаса.
– Он как будто «притворяется» Томасом, – сказала я. – Ты ведь знаешь, как мы все говорим, что он уродливый, чтобы не…
Бабуля быстро повернулась ко мне. Лицо её вспыхнуло гневом.
– Цыц! Ни одного слова больше от тебя, девчонка.
Я прикрыла рот рукой, чтобы не ляпнуть грубость, и последовала за старухой в дом.
Оттолкнув маму в сторону, бабуля склонилась над Томасом и принялась мять и щипать его. Она вертела его и осмотрела со всех сторон. Она даже его понюхала. Наконец она выпрямилась и посмотрела маме в глаза:
– Наберись мужества и выслушай то, что я тебе скажу, Агнес Кловеролл.
Мама задрожала. От дурного предчувствия у неё перехватило дыхание.
– Это мозговая лихорадка, – простонала она. – Неужели наш Томас не доживёт до рассвета?
– Нет, это не мозговая лихорадка! В самом деле всё гораздо хуже, чем ты думаешь.
Бабуля Хеджпат схватила мамину руку и крепко сжала.
– Этот ребёнок – не Томас, – сказала она. – Они пришли за твоим сыном и оставили вместо него этого.
– Нет! – закричала мама. – Посмотри на него! Конечно же это наш Томас! Неужели ты думаешь, что я не узнаю своего собственного ребёнка?
Бабуля махнула рукой перед мамиными и моими глазами.
– Посмотри ещё раз, Агнес Кловеролл, и скажи мне, кого ты видишь в этой колыбели.
Мы с мамой устремили взгляды в колыбель. Лежавшее там создание было длинным и тощим. Его личико было сморщенным, как у старичка, а глаза – жёлтыми, как у кошки. Голова поросла пучками волос тоньше, чем метёлки молочая. Он сердито смотрел на нас, лягался тоненькими ножками и вопил как резаный. Ни разу в жизни я не видела такого уродца.
– Нет, этого не может быть. О, этого не может быть, бабуля! – запричитала мама.
Мне хотелось взять маму за руку и утешить, но я пристыженно попятилась назад. Это была моя вина. Я сказала то, чего не следовало говорить. Я взяла медальон Томаса и надела его на себя. Узнай мама, что я натворила, она бы никогда не простила меня. Я прижала руку к груди и прикрыла крошечную шишечку медальона под моим платьем.
Мама повернулась к бабуле. Её глаза сверкали страхом и яростью.
– Унеси прочь этого урода из моего дома! – воскликнула она. – Он не должен осквернять колыбельку Томаса!
Бабуля Хеджпат взяла маму за руку и заставила её посмотреть на существо в колыбели.
– То, о чём я тебя попрошу, Агнес Кловеролл, нелегко, но ты должна оставить его у себя. Относись к подменышу с добротой и лаской. Корми его, пой ему колыбельные, качай его на руках так, будто он твой любимый Томас.
– Неужто ты выжила из ума? – возмутилась мама. – Кормить и нянчить это существо? Я не могу и не буду. Если ты отказываешься это сделать, я сама отнесу его сегодня вечером на перекрёсток и оставлю там. Пусть они придут за ним, если захотят. Я хочу вернуть своего ребёнка, а не это чудовище.
– Успокойся и выслушай. – Бабуля Хеджпат ещё крепче сжала мамину руку. – Если ты будешь хорошо относиться к подменышу, то и они будут хорошо относиться к Томасу. Но если ты будешь относиться к нему плохо, будь уверена, жизнь твоего ребёнка у них будет полна горя и страданий.
– Если я буду дурно обращаться с этим уродцем, они будут дурно обращаться с Томасом?
– Именно. Такова их натура. Для них на первом месте они сами и то, что им принадлежит, пусть даже оно им и не слишком нужно. Мы и наши дети – для них на самом последнем месте. – Она немного помолчала. – Если подменыш вырастет крепким и здоровым на твоём грудном молоке, они могут взять его обратно и вернуть тебе сына. Имей в виду, такое случается не часто, и я ничего тебе не обещаю. Может, ты и вернёшь Томаса обратно… но только если угодишь им.
Мама снова посмотрела на колыбель. По её лицу текли слёзы.
– Я сделаю это не ради тебя, а ради Томаса, – сказала она подменышу. – Ради моего настоящего сыночка, которого украли у меня.
Обливаясь слезами, она взяла подменыша на руки, расстегнула платье и дала ему грудь. Он тотчас припал к ней и начал жадно сосать. Теперь единственным звуком было его чмоканье. Мне он напомнил голодного поросёнка, но только во много раз ужаснее.
Бабуля Хеджпат взяла меня за руку и повела к двери.
– Оставь маму наедине с ним, – сказала она. – Не надо ей мешать. Она должна быть спокойной во время кормления подменыша.
Старуха привела меня к каменной скамье в саду и села рядом. Одеяло Томаса лежало на траве, смятое и пустое, жалкое напоминание о моём младшем брате.
– Это ведь всё ты, верно? Ты сказала то, чего не должна была говорить. – Бабуля Хеджпат крепко сжала мои руки и заставила меня посмотреть ей в лицо. – Скажи правду – ведь я всё равно узнаю, если ты лжёшь, дрянная девчонка!
Я дрожала от страха и раскаяния, не осмеливаясь признаться бабуле Хеджпат в своей оплошности. Я попыталась отстраниться, но старуха впилась ногтями в мою кожу, и я захныкала.
– Отвечай мне! – Бабуля Хеджпат тряхнула меня с такой силой, что у меня покачнулась голова, как будто старуха хотела выбить из неё мозги. – Беспечная, глупая девчонка, ты похвалила Томаса, признавайся? Ты похвасталась! Ты привлекла их внимание.
– Я не хотела говорить это вслух! – крикнула я. – Слова должны были остаться в моей голове, но я…
Старуха снова встряхнула меня.
– Я знала это уже в тот день, когда пришла к вам с медальоном, а ты пряталась в тени, хитрая, как змея. Ты позавидовала брату. Ты хотела, чтобы они забрали его!
– Нет, нет! – Я пыталась вырваться из её хватки. – Я люблю Томаса.
Бабуля Хеджпат приблизила своё лицо к моему. Теперь мы почти соприкасались носами. В её глазах плясал гнев.
– Я вижу в тебе зло.
Я отвернулась, чтобы не смотреть ей в глаза. Да, я позавидовала Томасу, но я не хотела, чтобы Добрый Народец украл его. Нет, конечно же нет. Я была не такой уж плохой сестрой.
О, если бы только эта старуха поскорее ушла! Я больше не могла выносить её странный землистый запах или прикосновение её старого плаща к моей коже, грубого и колючего. Её дыхание было хриплым и воняло смесью трав, кухонных приправ и несвежей пищи. Я вновь попытался вырваться, но она даже не думала ослабить хватку.
Внезапно она вытащила из-за ворота моего платья медальон и, расстегнув его, поболтала им передо мной.
– Значит, ты взяла медальон. А я-то удивилась, почему он не спас милого малыша?
– Томас дал мне его… он хотел, чтобы я его взяла. Ненадолго. Я хотела вернуть его, но… – Я заплакала. Старуха была права. Я и впрямь была плохой сестрой, ужасной сестрой, худшей на свете сестрой, какая только могла быть у младшего брата. – Я не хотела, чтобы они забрали его… не хотела!
Она наклонилась ещё ближе и прошипела мне на ухо:
– Как тебе твой новый братец? Ты себе такого хотела?
Не дожидаясь ответа, бабуля Хеджпат швырнула в меня медальон и зашагала к калитке.
– Не смей называть этого урода моим братом! – дрожа от гнева, крикнула я ей вслед.
Бабуля Хеджпат оглянулась.
– Лучше научись держать язык за зубами, иначе тебя ждут ещё бо?льшие неприятности.
Взмахнув потрёпанным плащом, старуха прошла через калитку и скрылась из вида.
Не зная, что мне делать, я застегнула цепочку на шее и снова спрятала медальон под платьем. Его прохладное прикосновение больше не доставляло мне удовольствия, но я не хотела, чтобы кто-то ещё знал, что он у меня.
Несколько мгновений спустя, по дороге, что-то насвистывая, показался папа. Когда он возвращался с поля, я обычно бросалась ему навстречу. Когда я была маленькой, он сажал меня на плечи и нёс домой. Сидя у него на плечах, я чувствовала себя высокой-высокой! Мне были видны зелёные поля, протянувшиеся до самого Мирквуда, лежащего, как чёрная тень, у подножия гор. Папа обычно смеялся и говорил:
– Может, отнести тебя в Мирквуд и оставить там Доброму Народцу?
– Нет, папа, не надо! – Я цеплялась за него, страшась тёмного леса и его тайн. Я никогда не ходила туда и ни за что не пойду.
Этим вечером я не выбежала навстречу папе. Я сидела на скамейке и боялась представить себе, что он сделает, когда увидит подменыша в колыбели, которую своими руками смастерил для Томаса.
Папа остановился передо мной.
– Эй, Молли, почему ты сидишь здесь одна и почему я не услышал от тебя ни слова приветствия?
Пронзительный визг в доме избавил меня от необходимости отвечать.
– Это не наш Томас, – сказал папа. – Такие вопли издает лишь голодный кот.
Он посмотрел на меня так, будто ожидал объяснений.
– Ты прав, папа, это не наш Томас, – убитым голосом ответила я.
Я говорила так тихо, что папа не расслышал моих слов. С удивлённым лицом он пошёл домой. Я медленно поплелась за ним.
Взяв на руки подменыша, он посмотрел на маму:
– Что случилось с нашим Томасом? У него нездоровый вид.
Мама расплакалась. Я повернулась к папе, чтобы всё ему объяснить, но прежде чем я открыла рот, чтобы заговорить, он спросил:
– Бабуля Хеджпат видела его, Агнес? Он выглядит гораздо хуже, чем мне показалось на первый взгляд.
– Да, да, она уже была здесь и ушла, – снова зарыдала мама. – Она ничего не может сделать.
– Должно быть, плохо дело, если бабуля не может помочь. – Папа прижал подменыша к себе и нежно покачал на руках. – Не бойся, Томас, мы вылечим тебя. Есть и другие целители, которые знают столько же или даже больше, чем бабуля Хеджпат.
– Сэм, неужели ты слепой? – закричала мама. – Это не Томас у тебя на руках!
Папа улыбнулся подменышу, который посмотрел на него чужими, широко раскрытыми глазами.
– Не глупи, – сказал папа. – Если это не Томас, то кто? – И он засмеялся, как будто мама пошутила.
Я выхватила подменыша у папы и поднесла его к папиному лицу.
– Посмотри на него! – закричала я. – Разве ты не видишь, что это не Томас?
Истошно вопя, подменыш начал извиваться и попытался вырваться, но я крепко держала его.
– Они сегодня забрали Томаса! И оставили вместо него этого!
Папа до сих пор так ничего и не понял.
– Oни?
– Они, – сказала мама. – Ты прекрасно понимаешь, кого имеет в виду Молли, Сэм! Посмотри хорошенько на этого ребёнка.
Папа пристально посмотрел на кричащее существо в его руках и всё понял. Он тотчас изменился в лице. Тревога за Томаса в его глазах сменилась ужасом.
– Не может быть! – прошептал он. – Мы же были осторожны, Агнес. Мы не сказали ни слова, чтобы привлечь их к нашей двери.
Опасаясь, что он швырнёт подменыша об стену, я забрала его у папы. И громко, чтобы меня услышали, несмотря на плач уродца, крикнула:
– Они принесли своего хилого младенца и забрали нашего Томаса!
Папа простонал и отвернулся от меня:
– Мы не можем оставить у себя их уродца.
– Боюсь, что мы должны это сделать, – возразила мама. – Бабуля Хеджпат говорит, что если мы будем хорошо обращаться с подменышем, то они будут хорошо относиться к Томасу. Если их хворые дети поправляются, они иногда возвращают того, которого забрали, и уносят своего.
– Они никогда не вернут нам нашего Томаса, – сказал папа. – Сегодня ночью я отнесу этого уродца на перекрёсток и оставлю там, независимо от того, пожелают они его забрать или нет.
– Нет. – Мама забрала у меня плачущего подменыша. – Мы сделаем так, как говорит бабушка Хеджпат. Мы должны, Сэм, ради нашего Томаса.
На глазах у папы она расстегнула платье и поднесла подменыша к груди.
– Я не могу этого видеть! – воскликнул отец и без лишних слов вышел из дома.
Мама окликнула его:
– Куда ты идёшь, Сэм?
– В таверну. Там я не услышу истошных воплей этого урода.
