В адвокатскую контору она не вернется. И не по злому умыслу. Сама мысль о том, что ей придется вновь проходить через двери Дворца правосудия, вызывала у нее тошноту. Еще очень долгое время она будет старательно обходить это злосчастное место стороной. Она попросит об отставке, уволится – что звучит гораздо мягче и даже предполагает возможность возвращения. Но о возвращении не могло быть и речи.
Солен призналась психиатру, что боится покидать лечебницу. Откуда ей знать, как выглядит жизнь без привычных для нее работы, строгого распорядка, встреч с клиентами, обязательств. Без надежного якоря она боится пускаться в плавание. «Сделайте что-нибудь для других, – посоветовал он ей, – почему бы вам не заняться волонтерством?..» Чего-чего, а этого Солен не ожидала. Переживаемый ею сейчас кризис – это кризис смыслов, вновь сказал он. «Нужно выйти за рамки собственного „я“, повернуться лицом к другим, найти причину для того, чтобы вставать с постели каждое утро. Почувствовать себя полезной».
Он и правда может предложить ей только это – лекарства и волонтерство? Стоило ли для этого одиннадцать лет изучать медицину? Против волонтерства она ничего не имела, однако отнюдь не чувствовала себя матерью Терезой. Сможет ли помочь волонтерство в ее состоянии, когда она едва встает с кровати? Но врач настаивал. «Попробуйте» – было его последним словом, когда при выписке он подмахнул ей больничный лист.
Вернувшись домой, Солен почти все время либо спала, либо валялась на диване, проглядывая журналы и тут же сожалея, что их купила. Звонки и посещения родственников или друзей не могли развеять ее мрачного настроения. У нее не было ни малейшего желания что-либо делать или вести разговоры. Все вызывало у нее скуку. Без всякой цели слонялась она по квартире, переходя из спальни в гостиную и обратно. Время от времени Солен спускалась, чтобы зайти в бакалею за углом или заглянуть в аптеку и купить очередную порцию таблеток. А потом поднималась к себе и опять заваливалась на диван.
Как-то раз, ближе к вечеру, в один из бестолковых дней, а они все теперь у нее были такими, Солен уселась перед компьютером – макбуком последней модели, подаренным ей на сорокалетие коллегами незадолго до ее выгорания, который совсем мало успел ей прослужить. Так что там говорил психиатр – волонтерство? Почему бы и нет, в конце концов! Поисковик отправил ее на сайт Парижской мэрии, развернув перед ней объявления, размещенные всевозможными ассоциациями. Доменное имя ее удивило: jemengage[5 - Это доменное имя буквально означает: «я включаюсь в работу», «я ввязываюсь».].fr. «Вы станете волонтером с помощью одного клика!» – обещала главная страница. Здесь же было размещено множество вопросов: «В какой области вы хотите помогать? Когда? Где?» Солен понятия не имела. Выпадающее меню перечисляло возможные направления деятельности: организация семинаров по ликвидации безграмотности, посещение людей, страдающих болезнью Альцгеймера, работа велокурьером по доставке продовольственных пожертвований, проведение ночных рейдов для «отлавливания» бездомных, поддержка малоимущих семей, репетиторская помощь школьникам из неблагополучных семей, исполнение функций модератора на судебных заседаниях по гражданским делам, спасение бездомных животных, оказание помощи людям, которых депортируют из страны, поддержка безработных, которые долго не могут найти работу, распределение еды, организация досуга в доме престарелых и больницах, посещение тюрем, сбор одежды для нуждающихся, наставничество для школьников-инвалидов, работа на горячей линии для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, или тренером по оказанию первой медицинской помощи… Предлагалась даже миссия ангела-хранителя. Солен улыбнулась – где, интересно, был ее собственный? Наверное, порхал себе где-то вдали, да и заблудился в пути. Она прекратила просмотр, обескураженная обилием предложений. Все поприща были благородны и заслуживали внимания. Но сама мысль о выборе парализовала ее волю.
Свободное время – вот что было главным требованием ассоциаций. И немудрено, ведь в современном обществе у людей каждая секунда на счету. Отдать делу все свое время – это и означало заняться волонтерством по-настоящему. Времени у Солен было сколько угодно, а вот энергии ей катастрофически недоставало. Она не чувствовала себя готовой пуститься с места в карьер. Слишком уж ответственным делом было бы ввязаться в активное волонтерство. Она с большей охотой внесла бы пожертвование – это обязало бы ее куда меньше.
В глубине души она чувствовала желание отказаться. Сейчас она закроет ноутбук и вернется на диван. Спать. Час. Месяц. Год. Оглушить себя таблетками и не думать ни о чем.
Но в этот момент она заметила его. Маленькое объявление в самом низу. Несколько слов, на которые прежде не обратила внимания.
Глава 2
«Требуется публичный писатель[6 - Во Франции – профессионал, совмещающий функции писца (для неграмотных), редактора, корректора и составителя текстов, а также нотариуса; синонимы: административный консультант, копирайтер.]. Свяжитесь с нами».
При чтении объявления по телу Солен пробежала странная дрожь. Писатель. Только одно слово, и пробудились воспоминания.
Адвокатом она стала вовсе не по призванию. С детства Солен поражала окружающих богатым воображением. В подростковом возрасте у нее обнаружилась ярко выраженная склонность к работе с родным языком. Учителя были единодушны во мнении, что у девочки выдающиеся способности. Множество страниц ее тетрадей были исписаны стихами и рассказами, которые она не уставала сочинять. Втайне Солен мечтала, что станет писательницей. В будущем, которое рисовалось ее воображению, она уже видела, как проведет всю жизнь за письменным столом с кошкой на коленях, как Колетт[7 - Сидони-Габриэль Колетт (1873–1954) – французская писательница.], в «своей комнате», о которой говорила Вирджиния[8 - Речь идет о британской писательнице Вирджинии Вулф (1882–1941) и ее эссе «Своя комната» (1929).].
Когда она поделилась планами с родителями, те отнеслись к ним более чем сдержанно. Оба они преподавали право и с недоверием относились к любому поприщу служителя муз, к плохо проторенным тропам, которыми ходят избранные. По их мнению, стоило посвятить себя серьезному ремеслу, признанному в обществе. Разве не это следовало в первую очередь принимать в расчет?
Серьезное ремесло. И не так уж важно, делает ли оно тебя счастливым.
«Книги не приносят денег, – говорил отец. – Если, конечно, ты не Хемингуэй, но ведь…» Он не закончил фразы. Но Солен прекрасно уловила, что он хотел сказать.
«…Но ведь все будет зависеть от твоего таланта. И еще от других людей. А также от множества вещей, с которыми не всегда можно справиться и которые часто внушают нам страх». Короче, он хотел сказать: «Брось ты все это. Не предавайся пустым мечтам».
«Лучше тебе заняться правом, – продолжил он. – А писать ты всегда можешь и для себя». И тогда Солен рассталась со своими надеждами, с кошкой на коленях и романами Вирджинии. Она встала в строй, как послушный солдатик. Если родители хотят видеть ее юристом, она оправдает их надежды. Осуществит их планы вместо своих. «Право – ключ ко всему», – прибавила мать. Но она лгала. Право не было ключом ко всему. Право упиралось только в право. Оно привело Солен в палату с белыми стенами, где она тщетно пыталась вытравить из памяти годы, которые ему посвятила. Когда родители навещали ее в лечебнице, они признавались, что не понимают ее состояния. «У тебя есть все, что только можно пожелать, – говорили они, – место в престижной адвокатской конторе, прекрасная квартира…» Ну и что дальше? – размышляла Солен. Жизнь ее походила на дом-образец, построенный для привлечения покупателей. Да, фотография превосходна, но в нем нет главного – там никто не живет. На память ей пришло высказывание Мэрилин Монро, когда-то задевшее ее за живое: «Карьера – это прекрасно, но она не сможет согреть вас в холодную ночь». Ноги у Солен были ледяными. Сердце тоже.
Забыть о детских мечтах легко, достаточно просто больше о них не думать. Покрыть чехлами, как покрывают мебель в доме, который собираются надолго оставить. В первое время работы в конторе Солен еще продолжала писать, пользуясь каждой свободной минуткой, которая ей выпадала во время исполнения служебных обязанностей. Но постепенно тексты становились все более редкими. В ее загруженном под завязку рабочем дне не оставалось места для самовыражения. Адвокатская должность требует полной отдачи. Да такова и Солен – по-другому не умеет. Постепенно работа начала сжирать все ее отгулы, отпуска, выходные, свободные вечера. Одержимый монстр, которого она не в состоянии была насытить, отнял у нее все дружеские вечеринки, все ее увлечения. В том числе и любовные. Они, конечно, случались, но партнеры неизменно уходили – они признавались, что больше не в силах бороться. С ночами, проведенными ею на работе, с пропущенными ужинами из-за срочных дел в конторе, с отмененными в последнюю минуту отпусками все эти истории кончались ничем. И тем не менее Солен продолжала нести свой крест. На слезы и страдания у нее просто не было времени.
Пока не появился Джереми.
Они встретились во время выборов председателя парижской коллегии, он тоже был адвокатом – само очарование, культурный, остроумный. Солен сначала обрадовалась, что они коллеги. Джереми, как никто, мог бы ее понять, ведь приоритеты у них одни, думала она. Между тем подруга ее предупредила: «Два адвоката для пары – это перебор». И она не ошиблась.
Джереми бросил ее, променяв на менее блестящую, но куда более «доступную» женщину, с которой познакомился на ужине, куда Солен не смогла прийти из-за очередного дела, вцепившегося в нее мертвой хваткой.
Публичный писатель. Звучало внушительно. Эти два слова были как бомба замедленного действия. Солен долго не могла оторвать взгляд от объявления. Здесь же находилась ссылка на сайт ассоциации «Перо солидарности». На главной странице перечислялись обязанности публичного писателя: «Профессионал в области написания текстов разной тематики, он или она, должен полностью обладать навыками, необходимыми для успешной работы в редакции. Характер текстов может быть самым разнообразным: от писем личного содержания до официальной переписки. Требования к кандидатам: работа в режиме многозадачности, владение правилами синтаксиса, орфографии и пунктуации, наличие навыков по написанию текстов, хорошее знание административных инстанций, умение пользоваться интернетом и программным обеспечением по обработке текстов (текстовыми редакторами). Юридическое и экономическое образование приветствуются».
Всеми этими навыками Солен владела в полной мере. Необходимые для работы требования соответствовали ее компетенции до мелочей. Когда она училась в университете, профессора всегда хвалили ее за «легкое перо», безупречный стиль, богатый словарный запас. Да и в конторе коллеги частенько наведывались в ее кабинет, когда составляли документы. «Ты здорово пишешь», – говорили ей.
Сама идея использовать свой литературный талант для помощи другим людям ей понравилась. Она сможет это делать. Да, сможет, Солен точно это знала.
Последним пунктом требований к соискателю было «умение слушать собеседника». Работая адвокатом, Солен научилась отодвигать себя на задний план, давая возможность клиентам выговориться. Хороший адвокат всегда отчасти психолог, исповедник. И ей удавалось собирать неплохой урожай секретов и признаний, до сих пор державшихся в строгой тайне, короче, в тиши своего кабинета она осушила немало слез. Такой талант у нее имелся. Она была из тех, перед кем люди охотно раскрывают душу.
«Нужно выйти за рамки собственного „я“, – вспомнились ей слова психиатра. – Почувствовать себя полезной». Не раздумывая, Солен нажала вкладку «Наши контакты». Написав сообщение, она его тут же отправила. В конце концов, это лучше, чем поджаривать себя на медленном огне, лежа на диване. И потом, «Перо солидарности» – такое красивое имя! Почему бы и не попробовать?
На следующее утро ей позвонил менеджер из ассоциации. Он представился Леонаром. По телефону его голос казался чистым и веселым. Он предложил ей встретиться в тот же день в его офисе в Двенадцатом округе. Захваченная врасплох, Солен согласилась и записала адрес на клочке бумаги.
Одевание потребовало от нее неимоверных усилий. В последнее время она за собой почти не следила, таскалась по квартире одетая кое-как и спускалась, чтобы дойти до продуктового, в леггинсах и старом свитере Джереми. «Выйти из дома» по-настоящему ей дорого стоило. И она чуть было не отказалась от этой затеи. К тому же ей не хотелось тащиться на метро до этого удаленного от центра района. Не говоря уже о том, что Солен не была уверена, что способна отвечать на вопросы или поддержать разговор.
Но голос по телефону звучал вполне дружелюбно. И тогда Солен, проглотив таблетки, отправилась по указанному адресу. Местечко оказалось не больно-то привлекательным. Довольно ветхое здание в глубине тупика. Входная дверь не поддалась. «Здесь домофон сломан, – просветил ее вышедший, к счастью, жилец, – да и лифт тоже». Солен пешком поднялась на шестой этаж, где и располагалось «Перо солидарности». Мужчина лет сорока встретил ее с распростертыми объятиями. Он был явно рад ее приходу и отвел Солен в комнату, гордо названную им «офисом ассоциации», – крохотное помещение, в котором царил невообразимый кавардак. Солен, невольно подумавшая о своей безупречно чистой квартире, никак не могла взять в толк, как можно работать в таком бедламе. Освободив стул от груды писем, Леонар пригласил ее сесть, после чего предложил чашку кофе. Неведомо отчего, Солен согласилась, хотя никогда не пила кофе, предпочитая ему чай. Жидкость оказалась горькой и почти холодной. Из вежливости она заставила себя его выпить, взяв на заметку, что в следующий раз нужно непременно отказаться.
Леонар нацепил очки и пробежал ее резюме с изумленным видом. Он признался, что ему чаще приходится иметь дело с безработными пенсионерами, чем с адвокатами из престижных контор. О причинах, приведших к такому шагу, Солен распространяться не стала. Она ничего не сказала о депрессии, «выгорании» и о смерти Артюра Сен-Клера, перевернувшей всю ее жизнь. Обращение к волонтерству она объяснила желанием сменить профессию. И речи не могло идти о том, чтобы выворачивать душу наизнанку, устанавливая доверительные отношения с первым встречным. Не за этим она сюда явилась. Пока Леонар дочитывал документ, она разглядывала детские рисунки, висевшие позади него на стене. Один из них был украшен подписью «Ятебялюблю» в одно слово, сделанной неловкой рукой. Посреди письменного стола в качестве пресс-папье высился глиняный динозавр явно ручной работы. «Это дельтадромеус, – уточнил Леонар. – Он похож на тираннозавра, только лапы у него тоньше. Их часто путают». Солен кивнула. Что ж, чужая жизнь порой заключается в знании сложных имен динозавров и коллекционировании любовных словечек с дурной орфографией.
Он вернул ей резюме, сделав комплимент насчет ее послужного списка и дипломов. Идеальные данные! Какая находка для их ассоциации! Когда она сможет приступить? Солен не сразу ответила, сбитая с толку. Это было самое короткое собеседование, которое ей приходилось проходить в жизни. Она отлично помнила свои поиски работы, перед тем как попасть в контору в качестве штатной сотрудницы. Это был изнурительный и долгий путь. Разумеется, она не рассчитывала на тот же уровень, но думала, что они все же зададут ей больше вопросов насчет профессиональных навыков. «Нам страшно не хватает волонтеров, – признался Леонар, – недавно умерли два наших сотрудника-пенсионера». Осознав, что эта подробность вряд ли послужит стимулом, он рассмеялся: «Нет, не все члены ассоциации умирают, кое-кто и выживает – иногда». Солен принужденно улыбнулась.
Леонар показался ей чересчур многословным, но вовсе не неприятным. От него исходила энергия деятельного человека, которая передавалась другим. Он добавил, что обычно кандидаты на должность проходят двухдневные курсы по подготовке, однако в ее случае он считает это излишним. Профессиональная подготовка Солен на высшем уровне, так что она мгновенно адаптируется. Ей придется заняться деловой перепиской, заполнять бланки, консультировать, направлять и поддерживать людей, которые обратятся к ней за такого рода помощью.
Погрузив руки в груду бумаг, загромождавших его стол, Леонар извлек оттуда листок – это только кажется, что здесь страшный беспорядок, прокомментировал он, однако ему точно известно, где находится каждый документ. Раз в неделю она должна будет посещать женский приют и в течение часа оказывать клиенткам помощь в составлении писем или прошений.
Солен на минутку задумалась. Не слишком-то ей нравилась идея работать в женском приюте. Она думала, что ей предложат какое-нибудь дело в мэрии или административном органе. Само слово «приют» означало для нее нищету, что-то ненадежное и неустойчивое. Работать в префектуре – вот что было бы оптимальным вариантом… Леонар только покачал головой, ничего подобного у него в арсенале не имелось. Порывшись в своих бумагах, он достал два листка. Были еще две вакансии – в следственном изоляторе, расположенном в отдаленном предместье, и в хосписе. Солен расстроилась. Тюрем она достаточно повидала и работая адвокатом, нет уж, спасибо, с нее хватит. Что касается умирающих… Вряд ли это лучшее занятие для того, кто хочет выбраться из депрессии. Ей захотелось немедленно уйти, внезапно она спросила себя, что она здесь делает? Какое чудовищное заблуждение направило ее сюда, в этот мрачный офис затерянного квартала? Зачем она пришла сюда, с какой целью?
Леонар молча ждал ее решения, с застывшей на губах улыбкой, с глазами, полными надежды, отчего вид у него был почти трогательный. Он ждал, как подсудимый ждет вынесения приговора. И у Солен не хватило мужества сказать «нет». Раз уж она нашла силы прийти сюда, подняться на шестой этаж и выпить самый плохой кофе в жизни. В прошлом месяце она даже не могла встать с кровати. Она не должна прекращать попытки, она обязана продолжать.
«Хорошо, я согласна, – с трудом выдавила она из себя. – Пусть будет приют».
Глаза Леонара загорелись, словно кто-то включил свет за толстыми стеклами его очков. Он напоминал ребенка, получившего неожиданно щедрый подарок. Ну конечно же, он немедленно предупредит директрису заведения! Она лично примет Солен. Какая досада, что он не сможет присутствовать на их первой встрече – у него самого целых три дежурства в неблагополучных кварталах, их невозможно перенести или отказаться. Однако он уверен, что все пройдет как нельзя лучше! Пусть в случае чего не стесняется тут же ему позвонить… На обложке проспекта ассоциации он быстро записал номер своего мобильного – к сожалению, у него нет визитки, нужно будет поскорее заказать. С этими словами он встал, довел Солен до двери и, пожелав удачи, оставил на лестничной площадке.
У нее даже не было времени возразить. Она вернулась домой с неприятным ощущением, что попалась в ловушку. Нет, она зашла слишком далеко в своих экспериментах, дала себя втянуть неизвестно во что. Звучит, конечно, красиво – «публичный писатель», а вот какова окажется реальность? Вне всяких сомнений, она просто подпала под очарование этих слов.
Проглотив множество таблеток, прописанных ей врачом, она улеглась в постель.
В конце концов, сказала она себе, прежде чем провалиться в сон, может, еще не поздно и отказаться.
Глава 3
Париж, 1925 г.
Только не сегодня вечером.
Слишком уж холодно.
Пожалуйста, не ходи!
Из окна гостиной Альбен смотрел на засыпавшие столицу хлопья снега. Всего лишь начало ноября, а мороз по-зимнему крепкий. По аллеям вихрился ледяной ветер, срывая с деревьев последние листья. Париж будто покрывался саваном.
Бланш, слышишь меня?
Ты сейчас не в том состоянии.
Бланш и не думала его слушать. Она застегнула юбку, надела темно-синюю трикотажную жакетку, не обращая внимания на его протесты. Альбен беспокоился. У Бланш вновь открылся кашель. В последнее время состояние ее легких заметно ухудшилось. Ночами она почти не спала, задыхаясь от непрерывных приступов кашля, длившихся часами, а ранним утром снова уходила, без кровинки в лице. Он умолял жену побывать у врача.
Да зачем это нужно? – говорила она. Что может посоветовать ей доктор Эрвье – отдых и лечение на свежем воздухе, хорошенькое дело! Бланш не собиралась отправлять себя в добровольную ссылку в какое-нибудь унылое заведение для тяжелобольных и стариков. Тогда Альбен заговорил об их домике в деревеньке Сен-Жорж, в Ардеше[9 - Регион (ныне департамент) на юго-востоке Франции.], где они вполне могли поселиться и жить тихо и мирно вдали от Парижа с его бешеным темпом. Как это улучшило бы ее самочувствие! Это было бы самым разумным решением, имел он несчастье прибавить.
Что-что, а разумной Бланш назвать было трудно. Никогда она не была такой. Не в том состоянии… И что дальше? – бросила она. Отдохну, когда перейду в мир иной. Вот, наконец-то она произнесена, эта чертова фраза! Альбеном овладело бешенство. Сколько раз он уже ее слышал. Не меньше, наверное, чем обещаний начать лечение. Жена его – одержимая. Воительница. Рыцарь. Он вдруг подумал, что она так и умрет – с мечом, в самый разгар битвы.
Поверженный, Альбен смотрел, как она выходила. Ни единый довод не в силах был ее удержать, и он это знал. На свете не существовало ничего такого, от чего Бланш отказалась бы из-за своего здоровья. Не начинать же это делать теперь, в ее-то пятьдесят восемь! Три буквы S на ее воротничке – не просто украшение. Они обозначают миссию, призвание, способ существования.
Суп. Мыло. Спасение[10 - Soup. Soap. Salvation – главный девиз Армии спасения, внедренный во 2-й пол. XIX в. Уильямом Бутом.]. Достаточно этих трех слов, чтобы выразить суть ее жизни: приходить на помощь самым обездоленным. Таково кредо организации, в которой она служила вот уже почти сорок лет.
Бланш родилась в 1867 году в Лионе. Отцом ее был француз, матерью – уроженка Шотландии. Детство ее прошло в Женеве. Отец, пастор, умер, когда девочке исполнилось всего одиннадцать лет. Матери пришлось одной поднимать на ноги пятерых детей. В младшей из этой братии – Бланш – рано проявилась натура деятельная и энергичная. Испытывая глубокое сочувствие к страданиям других людей, она постоянно бунтовала против любых форм несправедливости. В школе для девочек, куда ее отдали, она всегда вставала на сторону младших учениц, защищая их от великовозрастных обидчиц, за что ей частенько доставалось. Нередко Бланш возвращалась из школы с содранными коленками, в грязной и порванной одежде. Мать строго ее наказывала, но все было тщетно. Она так и не сумела разглядеть за чрезмерной чувствительностью и воинственностью дочери тот особый дар, что приведет ее к великим свершениям, позволив взять на себя тяжелейшую и благороднейшую из миссий.
Когда Бланш была еще подростком, она очень любила повеселиться. Она прекрасно ездила верхом, каталась на коньках, занималась греблей, обожала танцы. С подругой Лулу они совершили кучу шалостей. «В Бланш определенно есть изящество и бездна энергии», – говорили о ней в семье. Та, которую называли «маленькой светской львицей», казалось, хотела перепробовать все развлечения, которые только могло ей предложить женевское общество.
В семнадцать лет ее отправили в Шотландию, в семью ее матери, которая сочла, что «смена обстановки» окажет на нее благотворное воздействие. На одном из светских раутов она повстречала ту, которую прозвали Маршальшей, – Катерину, старшую дочь английского пастора Уильяма Бута. Бланш была наслышана об этом человеке, которого многие считали одержимым из-за его мечты изменить мир, искоренив нищету и несправедливость. Исповедуя убеждение, что «некоторые битвы стоят целой армии», он создал организацию, построенную по военному образцу, где имелись специальная школа, свое знамя, форма, строгая иерархия, в том числе и звания, – набор был полным. Главной целью движения провозглашалась борьба с нищетой, независимо от национальности, расы и религиозной принадлежности людей. Так, рожденной в Англии Армии спасения очень скоро предстояло завоевать весь мир.
Во время той знаменательной встречи в Глазго, где Маршальша собирала пожертвования, она неожиданно спросила Бланш: «А чему вы собираетесь посвятить свою жизнь?» Девушка оторопела. Слова эти прозвучали в ее душе, словно голос необыкновенной чистоты в соборе. Она испытала шок. Будто сами небеса взывали к ней. Слова Катерины прозвучали отголоском фразы, однажды услышанной в храме, которая ее заинтриговала. «Оставь все и обретешь все».
Все отдать. Оставить все. Способна ли на это она, «маленькая светская львица», обожающая развлечения? Неожиданное призвание словно упало на нее свыше. Собственный порыв и этот восторг поразили ее. Не должно ли это стать ее миссией, смыслом жизни?
С пылью смешай свое золото,
Сокровища из Офира – с речной галькой[11 - Книга Иова. Глава 22, стих 24.].
Книга Иова указывала путь, по которому она должна следовать… Бланш продала свои драгоценности и пожертвовала деньги Армии спасения. Вместо огорчения она почувствовала удивительную легкость. Этот поступок ознаменовал собой начало ее приверженности делу борьбы с несправедливостью. Слова Иова станут для нее тем светильником, который будет направлять ее на верный путь не только в земной жизни, но и за ее пределами.
Вернувшись домой, Бланш объявила о своем решении войти в ряды Армии спасения. Она поступит в военную школу Парижа! Мать попробовала удержать ее от этого шага: она знала условия жизни салютистов[12 - Так называли членов Армии спасения.] – старший брат Бланш тоже недавно в нее поступил. Она боялась за свою младшую дочь, которой предстояло далеко не безопасное существование, полное трудностей, далекое от той защищенной среды, в которой она выросла. К тому же Бланш отличалась хрупким здоровьем, у нее были слабые легкие. С самого детства ей приходилось периодически проходить курсы лечения. Даже брат пытался отговорить девушку, но безуспешно. Бланш ничего не желала знать, ничего не видела впереди, кроме избранного пути, кроме этой приверженности делу справедливости, которому она готова была посвятить свою жизнь.
Она не представляла для себя жизни, ограниченной контурами семейного очага. Нет, теперь для нее открывались необозримые горизонты. В присоединении к Армии спасения Бланш видела больше, чем просто служение делу, это был способ избежать проторенного жизненного пути, который ей предназначался. В конце XIX века девочке из буржуазной среды открывалось слишком мало возможностей. Монастырское воспитание, а затем брак с мужчиной, которого она не выбирала. «Мы воспитываем их как святых, а затем случаем, как молодых кобылок», – писала в свое время Жорж Санд, наотрез отказавшаяся хранить девственность до брака, к чему ее понуждали. Работающая женщина плохо воспринималась обществом. До этого могли опуститься только вдовы и незамужние. Да и те могли работать лишь служанками, швеями, артистками либо проститутками.
С момента создания Армии спасения Уильям Бут учредил в ее рядах абсолютное равенство полов. Женщины, кстати, были в большинстве: ими были семь из десяти офицеров. Бут давал им полную свободу проповедовать, вызывая тем самым бурное негодование в других религиозных учреждениях. Он не стеснялся провозглашать это во весь голос во время собраний: «Мои лучшие мужчины – это женщины!» Такое попрание вековых традиций шокировало, приводило к скандалу. В Лондоне осмеивали офицеров-салютисток в униформе и шляпах «Аллилуйя» с широкими полями, которые те не снимали ни зимой, ни летом. В Париже им вслед мяукали, когда они проходили по улицам, освистывали, когда они пытались выступать на публике, на них шикали, не давая говорить. Их осыпали бранью, говоря, что стоит им открыть рот, как оттуда вывалятся жабы, называли «мужиками в юбках», «солдатками опереточной армии». Бланш глубоко презирала эти насмешки и оскорбления. Она способна проповедовать не хуже любого мужчины. И собиралась это доказать.
В окружении Бланш ее решение вступить в Армию спасения было встречено в штыки. Пытаясь ее отговорить, лучшая подруга Лулу писала: «По-прежнему убеждена, что не женское это дело – гонять по парижским улицам, а женщина-проповедник – это так же нелепо, как мужчина, штопающий чулки. Уверена, что единственно достойной и благородной миссией женщины является создание домашнего очага, семьи, в которой она, тихо и незаметно, не выставляя себя напоказ, обеспечит счастье супругу и детям». Напрасный труд. Бланш не имела намерения всю жизнь чинить чулки. Роль безмолвного статиста – не для нее. Она мечтает выйти на сцену, стать полезной людям, «сделать что-нибудь для Франции», – говорит она. Протесты, уговоры и мольбы ни к чему не привели. Бланш навсегда покинула Женеву, чтобы поступить в Парижскую военную школу.
В здании, расположенном на авеню де Ломьер, где разместили новобранцев Армии спасения, Бланш впервые столкнулась с суровыми буднями. Независимо от звания все солдаты испытывали массу неудобств от бесконечных побудок по тревоге, холода, длительного воздержания от пищи. Жили они в большой нищете. Нередко на обед Бланш приходилось варить еду из крапивы. Если в Англии и Швейцарии движение салютистов нашло общественную поддержку, то Франция активно ему сопротивлялась. Страна с прочной католической традицией недобро поглядывала на эту армию протестантов, набирающую силу. Повсюду на ее территории офицеры-салютисты подвергались преследованию. Их забрасывали камнями, били не только кулаками, но и ногами, затаптывали лошадьми, закидывали мусором, ошпаривали кипятком. Вечером, возвращаясь на авеню де Ломьер, Бланш приходилось чистить шляпу и одежду от гнилых яиц, овощных очисток, крысиных шкурок, которые в нее бросали по дороге. Один из молодых солдат был избит до смерти. Бланш была потрясена, но отступать не собиралась. Разве не в час наивысшей опасности проверяется подлинность призвания? Ее посвящение было полным, абсолютным. Оно не могло быть поколеблено сомнениями, голодом или холодом. Бланш казалось, что отныне вся ее жизнь сосредоточена на этой борьбе, она – в ее руке, протянутой тем, у кого ничего нет.
Армия спасения отвечала всем ее интересам и идеалам: сочувствие к чужому страданию, способность к самопожертвованию, культ героизма, жажда приключений. Форма, сидевшая на Бланш как влитая, очень ей шла. Ее матери еще долго придется ждать возвращения «маленькой светской львицы». Она-то надеялась, что лишения сломят волю дочери, но она ошибалась. Именно в Армии спасения редкий дар Бланш сумел найти истинное воплощение.
Дав надежду молодому капитану, вскоре Бланш разорвала помолвку: цепи ей ни к чему, ничто не должно ограничивать свободу действий. Вряд ли ее миссия сочетаема с семейными узами. Она дает клятву, что останется одна, как и ее подруга Эванджелина, любимица семейства Бутов, с которой она недавно познакомилась в рядах Армии. Дружба их продлится целую жизнь. Они вместе дали клятву, что сохранят безбрачие, чтобы лучше служить организации, которой решили себя посвятить. Две монахини в военной форме. Два солдата.
