Наташа отдает кроссовки Тиффани, а в шесть часов отправляет отцу имейл про то, какого цвета нужна новая пара. Жалуется на здешнюю систему электронной переписки. На кормежку. Она такая нездоровая. Такая английская. Но зато Наташа теперь наверняка поступит в английский университет, это главное. А еще попробует записаться в несколько спортивных команд, но мышцы качать слишком сильно не будет.
На следующий день прибывает конверт с подложкой из пузырьковой пленки. У дворника удивленный вид. Так много почты для одной сексуальной русской девочки. В пакете – книга рассказов Чехова на русском, а в ней – в отверстии, вырезанном на рассказе “Крестьяне”, – тоненький серебристый айфон с поддержкой 5G, который подключается к тайной сети и предоставляет владельцу безлимитный бесплатный доступ в интернет, в какой бы точке земли вы ни находились. На телефоне подключен и активирован аккаунт в Apple Music (удобно), а еще – приложение, которое называется DarkWeb (страшновато). Настройки телефона позволяют владельцу просматривать что угодно – отсечение головы, анальные совокупления, инструкции по производству бомб. Не то чтобы Наташе все это было нужно. На самом деле ей хочется смотреть только на девушек примерно ее размера и комплекции, одетых в вещи, до которых сама Наташа не додумалась. А еще – на мальчиков с веснушками и не слишком короткими стрижками. И на пони со свирепым выражением на морде.
К задней стенке телефона скотчем прилеплена черная кредитка “Американ экспресс” на имя Таш и записка на русском, где незнакомым почерком выведено: “Покупай все, что понадобится. Возможно, в ближайшие пару недель от твоего отца не будет новостей, но беспокоиться не о чем”. Кредитка выглядит внушительнее обычных банковских карт: более жесткая и какая-то удивительно глянцевая.
Наташа прячет телефон и черную кредитку в секретное отделение в крышке чемодана, отец показал его перед Наташиным отъездом сюда. “Если понадобится прятать что-то по-настоящему опасное, – советовал он ей, – прячь в чужих вещах. Причем в таком потайном месте в вещах другого человека, о котором даже он сам не догадывается. Если найдут – скажешь, что это его”. Наташа много думала об этом. Когда она впервые услышала такое от отца, сначала не поняла, что он имеет в виду, но теперь понимает. Это примерно как Тиффани, которая вечно прячет сигареты в шкафу у Дони.
В эту ночь Лисса снова пытается нарыть немного порно с помощью школьного вайфая. Сегодня удается протащить сквозь фильтры цензуры несколько угольных картинок викторианских времен: жирный мужик в цилиндре машет огромным членом на перепуганную служанку, а еще гравюру: японец овладевает крестьянкой, у которой ноги привязаны к рукояти метлы. Член у японца просто чудовищных размеров.
– Они правда такие? – спрашивает Дэниэль.
– Ты что, ни разу не видела? – усмехается Лисса.
– А ты что, видела? – спрашивает Дэниель.
– Конечно, – фыркает Лисса. – Кто же не видел!
На самом деле никто не видел, кроме Таш. Да и она тоже не то чтобы прямо видела.
После отбоя у всех под одеялом светится огонек. Девочки пишут родителям, братьям, сестрам и симпатичным кузенам, слушают подкасты, чтобы быстрее уснуть, и музыку, которую успели закачать раньше. Ну и еще есть всякое секретное. Или просто слишком банальное, чтобы делать это при всех. Тиффани слушает французскую попсу и планирует свою модельную карьеру, потом – свадьбу, а потом – похороны, на ботаническую тематику.
Бьянка скачала бесплатную версию книги “Фанни Хилл” и обнаружила там такие волнительные и будоражащие подробности – куда там интернет-поисковикам! Но она никому об этом не рассказывает, потому что она вообще никогда никому ни о чем не рассказывает. Не рассказывает о том, как ей грустно, о том, как она все провалила, и о свете, который горит внутри нее, – о ярком белом свете, который все же недостаточно ярок и недостаточно бел. Никому не рассказывает о том, что хочет себе черный бриллиант, как у принцессы Августы, чтобы он забрал у нее этот белый свет, очистил его, сделал лучше.
Наступает Exeat – на латыни это означает “катитесь отсюда к черту”, и это такие выходные, когда школьниц отпускают домой. Некоторые девочки поехать домой не могут, так как живут слишком далеко, поэтому они остаются. Таш проводит день в Лондоне со своей гламурной тетушкой, которой раньше никогда не видела. Тетю зовут Соня, она занимается кибербезопасностью или чем-то таким. У нее собственная компания. Оказывается, это она прислала Наташе айфон. Она – сестра Наташиного отца.
– Ну, – говорит тетя Соня, встретив Таш на вокзале Кингс-Кросс, и целует ее в обе щеки. – Ты просто красавица. Такая свежая, молоденькая. Просто цветок. Я так мечтала с тобой познакомиться! Что же это твоя мама столько лет тебя прятала, а?
У тети Сони есть машина с водителем, она припаркована у “Немецкого спортзала”[4 - В здании бывшего Немецкого спортзала, построенного в середине XIX века у лондонского вокзала Кингс-Кросс, в настоящее время работает одноименный ресторан – German Gymnasium.]. Водитель везет их в китайский ресторан, где-то на задворках Тоттенхэм-Корт-роуд. Здесь пахнет благовониями и за столиками сплошь миллионеры в белых спортивных костюмах: пьют жасминовый чай и едят салат с лотосом.
Наташа чувствует себя опустошенной и как будто слегка подгнившей внутри. Ей кажется, что те, кто старше ее, выглядят намного лучше. В них есть мудрость, опыт. Они знают, что такое настоящий секс. Умеют пользоваться косметикой. Могут в любое время отправиться в город и купить себе что-нибудь полезное. Им не нужно ходить в школу, и никто не говорит им, что делать. Они могущественны и могут этим хвастать. Могут растолстеть. Могут дни напролет расхаживать по дому совершенно голыми, в полном одиночестве. Могут покупать себе лошадей и бриллианты, не спрашивая ни у кого разрешения. Могут делать пирсинг и красить волосы. Могут разговаривать с людьми, не краснея и не давясь на полуслове. Они всегда точно знают, кто их родители. Даже морщины кажутся Таш привлекательными, потому что свидетельствуют о реальной жизни, возрасте и знаниях. Единственное, о чем она мечтает – мечтает страстно, всей душой, – это знания. Она не знает ничего. Ну, ничего полезного. Самое главное – она не знает, как разговаривать с этой женщиной со стильно уложенными волосами, гладким лбом и безупречными розовыми ногтями.
Тетя Соня выглядит моложе, чем большинство старых людей, а это значит, что она тратит тысячи фунтов, евро и рублей ежемесячно на каждую крошечную деталь своего тела. И несмотря на это, в ней все равно угадывается житейская мудрость. Что-то во взгляде? Значит, мудрость и опыт людей так и определяются – по глазам?
– Я не знаю, о чем разговаривать с молодыми, – говорит тетя Соня. – Давно с ними не беседовала. Даже с детьми клиентов болтать перестала, хотя раньше любила их припугнуть.
Она подмигивает, и Таш замечает, что тетя ухитрилась нанести тушь таким образом, что каждая длинная черная шелковистая ресничка отделена от соседней. Когда Наташа красит ресницы, они всегда склеиваются в одного расплющенного дохлого паука.
Таш пытается улыбнуться ободряюще, слегка приподнимает плечи, и выглядит это так, будто она ими пожимает. Тетя Соня говорила по-русски, но теперь переходит на английский.
– Ты в социальных сетях есть?
– Нет, – говорит Наташа. – Ну, только читаю, что постят другие, а сама ничего не выкладываю. В школе как бы не разрешается. Дома я…
Она снова пожимает плечами. Как объяснить этой женщине, что для Таш значит “дома”?
– Ясно, – тетя Соня снова переключается на русский. – Мне по работе часто встречаются – ну, то есть раньше встречались, сейчас-то я все больше по блокчейну – дети миллиардеров, которые вообще ни о чем не думают. Выкладывают в инстаграм фотографии семейного замка. Вертолета, на котором их в этот самый замок привозят. Пишут, как зовут их собачку и кошку. В какой спортивный клуб ходят. Сливают в сеть интерьеры спален, фотографии тренеров. Могли бы с таким же успехом просто рассылать официальные приглашения похитителям!
Наташа вздрагивает. Но она ведь сейчас в Великобритании. Здесь людей не похищают. Так отец говорил ее матери. Он всемогущ, и все хорошо. А здесь Наташа не потому, что ему грозит опасность, а потому, что он суперосторожен. К тому же она всю жизнь была невидимкой – так почему бы и теперь ею не остаться? И просто готовиться к будущему – в Оксфорде или Кембридже, а там уж…
– При тебе можно матом ругаться или ты еще для этого маловата? – спрашивает тетя Соня на английском.
– В школе мы ругаемся, – говорит Таш на русском и добавляет на английском: – Я не против.
– Fuck и cunt[5 - Fuck – достаточно грубый глагол, означающий совершение полового акта, но в дружеской обстановке в речи взрослых людей это слово вполне допустимо. Cunt – очень грубое обозначение женских половых органов, одно из самых непристойных английских ругательств.] или только fuck? Мне нужно знать границы.
– Что хотите.
Наташа краснеет, как первоклашка. Ей хочется, чтобы ее тетя сказала cunt, но нет, пожалуй, все-таки не хочется. Или fuck. Хорошо, что она произносит эти слова на английском, на русском это звучало бы просто ужасно. В иностранных грубых словах есть что-то милое и уютное. Тиффани все время говорит putain, на французском это означает “проститутка”, и похоже, что у них это одно из самых ужасных ругательств. Putain, merde[6 - Дерьмо (фр.).], – выкрикивает она каждый раз, когда что-нибудь роняет на пол в спальне. Putain mer-DE, – произносит она, подчеркивая последний слог, так что звучит почти как murder – “убийство”. Теперь и все остальные тоже так говорят, когда возникает необходимость ругнуться.
Тетя Соня смотрит на один из своих розовых ногтей так, будто видит его впервые в жизни.
– О чем вы с подружками разговариваете? Наверное, о мальчиках. Диетах. Туфлях. Ха! – смеется она. – Совсем как мы в вашем возрасте.
Неужели ничего не изменилось? Хоть тетя Соня и говорит про социальные сети, по ее внешности сразу видно, что она росла до появления мемов и ютьюб-семейств. Как Таш объяснить ей, что в современных разговорах тема мальчиков сведена к обсуждению частей их тела или, точнее говоря, только одной части и что диеты ее подружек такие секретные и странные, что их никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя упоминать в разговоре со взрослым? Почему? Да потому что все это просто смешно. Все их диеты, все, что они думают, и все, что делают, – полная ерунда в сравнении с настоящей жизнью.
Для Таш настоящая жизнь находится где-то между известным неизвестным и неизвестным известным. Эти категории – сами по себе неизвестные неизвестные. Кажется, это так называется. Вроде бы отец говорил про что-то такое? Во время их первой встречи или во время второй. В прошлом году.
– Ты порно в интернете смотришь? – спрашивает тетя Соня.
Наташа вспыхивает.
– Нет. Мы как-то пытались. Но нет.
– Порно вредит. Не смотри его. Используй айфон для покупок и чтобы списывать на экзаменах.
– Окей.
– А лесбийский опыт у тебя уже был?
Опять вспыхивает.
– Нет.
– Попробуй. Это недооцененная вещь. Только не с кем-нибудь из школы, кого видишь каждый день. Я найду тебе девушку. Такую, которая не будет болтать.
– Нет-нет. Не нужно. Пожалуйста. Я…
– У тебя такая прекрасная кожа… Когда мне было столько же, сколько тебе, я свою не ценила.
Пауза для переваривания того, что тетя сказала про лесбийский опыт. Переварить и выбросить из головы.
– У вас кожа тоже хорошая.
Это правда. Она сияет неестественным светом, но так даже красивее.
– Но твоя… Fuck. Просто кожа младенца.
Но ведь у них у всех так – кожа, на которой написано: “Я молодая и ни черта не знаю”. Буквально у всех ее одноклассниц – ну, кроме Лиссы – кожа именно такая, и даже у Лиссы была бы ничего, если бы она пользовалась правильным тональником, так что, чтобы тягаться с тетей, нужно нечто другое. Почему взрослые этого не понимают? Ведь и кроссовки из “Баленсиага” тут не помогут. С этим нельзя родиться, этого нельзя купить. Чтобы получить то, чего хочет Наташа, нужно отправиться в лес сражаться с чудовищами, но никто ей этого не позволит, и она даже не знает, где он вообще находится, этот самый лес, и есть ли он вообще в этой стране, к тому же в наше время чудовища вполне могут оказаться реальными, и…
– Мне хочется тебе что-нибудь посоветовать, – говорит тетя Соня. – Спрашивай о чем угодно.
Как мне… Таш снова пожимает плечами. Как мне стать интересной, не будучи при этом лесбиянкой? Как укладывать волосы? О чем думать по ночам? Почему отец не замечал меня первые тринадцать лет моей жизни? Но ни один из этих вопросов так и не облекается в слова.
– Ну что ж, ладно. Тогда я скажу тебе то, о чем, к сожалению, мне в твоем возрасте никто не сказал. Делай все, что в твоих силах, чтобы сохранить красоту. Экзамены – ерунда. Если ты умная, это и так проявится. Я жалею, что так много времени потратила на учебу – лучше бы училась разбираться в людях, вот этот навык реально помогает в жизни, можешь мне поверить. Перед сном обязательно снимай косметику. Увлажняй кожу. Делай зарядку. Не выставляй тело на солнце, никогда. Вместо этого лучше витамин D внутривенно, я дам тебе номер клиники в Лондоне, где я это делаю. Когда ты от природы красив, люди считают беспокойство о внешности тщеславием – мол, тебе ж это не нужно. Но поверь мне, когда доживешь до моего возраста, тебе будет куда приятнее провести день в художественной галерее, или в сумерках в саду с тарелочкой хурмы, или где-нибудь в отеле в тропиках в шелковом халате с книжкой в руках, чем торчать все свободное время в клиниках с программами похудания, как бывшая жена твоего отца. А твоя мать? Думаю, она тоже до сих пор это делает? Я ее много лет не видела. В общем, если ты хоть раз позволишь себе растолстеть, больше уже никогда, никогда от лишнего веса не избавишься. Ну, ненадолго его, конечно, можно будет сбросить, но, если хоть раз была жирной, тело всегда будет стремиться вернуться в это состояние – как тоскующий любовник, как сорняк, как мальчик, которого забрали в армию. Так что постарайся этого не допустить.
– Как?
– Не ешь до обеда. Никогда. Ну, разве что фрукты. Только не бананы и не финики. Никогда-не пей алкоголь – это пустые калории. Если надо расслабиться, попробуй ромашку, медитации или валиум. Если приспичит попробовать наркотики, не связывайся с торгашами в ночных клубах – позвони мне, я найду тебе что-нибудь безопасное и беспалевное. В остальном просто думай головой. Не поглощай слишком много калорий, но и не ешь слишком мало, а то тело примет решение накапливать жир. Прием пищи – два раза в день. Никакого сладкого. Коричневое – хорошо, но не шоколад. Вот и все. Береги мозги для важных вещей.
– Окей.
– И всегда носи в сумочке вот это.
Тетя Соня протягивает ей маленький красный баллончик. На нем написано “Глубокое тепло”.
– Если кто-нибудь попытается на тебя напасть, брызни ему в лицо.
– “Deep Heat”? – удивленно читает Таш английское название на этикетке.
– Оно сильнее обычного, – объясняет тетя Соня. – Сделано в России. Поосторожнее с ним. Брызгай в глаза, чтобы напугать, а потом звони мне, и я позабочусь о том, чтобы его убили.
– Окей.
Тетя Соня улыбается.
– Ты думаешь, я серьезно?
– Честно говоря, не знаю.
– Ну, давай надеяться, что тебе и не придется этого узнать.
Тетя делает глоток жасминового чая. – Ну а как там твоя мать?
Кто-то из правительства в стародавние времена принял решение, что девочкам необходимо читать классическую феминистскую литературу, поэтому они проходят Анджелу Картер[7 - Анджела Картер (1940–1992) – английская писательница, известная прославлением идей феминизма.], и школа ничего не может с этим поделать, потому что так положено по закону. Учительницу литературы зовут миссис Сент-Джон, и девочки произносят ее имя как “Син-Джин”. Она чудовищно старая, с подкрашенными розовой краской волосами, и иногда засыпает прямо на уроке, стискивая в руке свое жемчужное ожерелье – наверняка видит во сне, как ее похищают и продают в рабство. От Син-Джин пахнет кроличьим мехом и джином. В одном рассказе Картер есть слово cunt. В другом – куннилингус в исполнении животного. Вообще животные вылизывают женщин сразу в нескольких ее произведениях. Девушкам лижут кожу, лижут руки, лежащие на бедрах, а бедра – это ведь, ежу понятно…
– Кто-нибудь из вас знает, от чего произошло слово “куннилингус”? – спрашивает Син-Джин.
В комнате ни шороха, только пятнадцать пар прекрасных глаз разом опускаются вниз, или перемещаются в сторону, или просто широко раскрываются от удивления. Кто-то из учителей реально решил с ними об этом поговорить? Вот прямо сейчас?
На этой неделе девочки сидят на диете Бьянки. Все думали, что диета Бьянки – это не есть совсем ничего, но на самом деле они постоянно едят сладкое. Бьянка свое сладкое, конечно, выблевывает, но другим она про этот пункт диеты не рассказала. Да и вообще диеты – понятие относительное, и одна из самых эффективных (диета Эйнштейна, хаха) – это когда просто делаешь так, чтобы окружающие стали намного жирнее тебя. Бьянка чувствует себя на этой неделе необычайно живой. Она вся так и светится, будто наполнена искорками. Кажется, она способна видеть то, чего не видят другие: незримые связи между людьми, нити, соединяющие людей с их решениями, мыслями, дружбами, стратегиями. Она – невесомая комета, что несется по темному небу; придуманный персонаж, облачко, сон. Для жизни ей теперь достаточно лишь нескольких вдохов сахарной пудры: эта штука попадает в кровь прежде, чем успеваешь с этим что-нибудь поделать.
Она летает… А потом падает. Летает… И падает.
С каждым разом удар от падения все сильнее, полет – все выше, и небо все темнее и темнее, пока не становится совсем черным и безграничным, и тогда…
– Так что же? – торопит Син-Джин.
– Принцессе Августе не нравится, когда мы говорим о куннилингусе, – замечает Лисса.
– Она считает, что это вульгарно, – подхватывает Дэниель.
– Конечно, кроме тех случаев, когда сэр Брент Спенсер делает это ей самой, – говорит Рейчел. – Сэр Брент Спенсер – или султан.
Девочки хихикают. Кто-то с чавкающим звуком громко облизывает губы. Тиффани произносит хриплым голосом что-то вроде le sexe oral. Син-Джин пытается не обращать на все это внимания, взрослые так часто делают, но девочек это только еще больше раззадоривает. Когда на тебя не обращают внимания, выводить из себя бывает даже веселее.
– Сэр Брент Спенсер втайне от всех был геем, – говорит Бьянка. – А еще любил скотоложество. Как-то раз отсосал лошади. Вот почему принцесса Августа утопилась. Потому что она тоже это любила. Она обожала секс с тех пор, как ее обесчестил султан, тот, который подарил ей черный бриллиант, и…
– Так, ну хватит, – наконец не выдерживает Син-Джин. – Кабинет директора. Немедленно.
Сегодня понедельник – Наташина очередь придумывать для всех режим питания. Пока что из всех диет ее – самая замысловатая. Даже Бьянке вроде интересно. Таш еще раз перечисляет продукты, которые есть не разрешается. Фермерскую рыбу. Любое мясо. Любые молочные продукты. Любые зерновые. Продукты из сои. Трансжиры. Вообще любые жиры. Помидоры. Баклажаны. Вообще любые пасленовые. Это называется “Диета тети Сони”, но в ее основе еще и сотни американских диетических книг, которые хранит дома Наташина мама. В доме других книг и нет – только эти. Диета тети Сони, конечно, не допускает никакой еды до обеда, – ну, не считая фруктов. Только не финики. И не бананы. Все обожают “Боврил”[8 - Знаменитый британский соус-паста с мясным вкусом.], и в нем всего 21 калория на стакан, так что его есть можно, но Бьянка говорит, что теперь они все подхватят коровье бешенство. В общей комнате девятого класса хранится целая партия “Боврила”, купленная по дешевке году, примерно, в 1988-м, и похоже, соус до сих пор съедобный. Бьянка говорит, что в 1988-м был пик коровьего бешенства, но пока никто из них не умер.
Единственный сахар, который официально разрешен при Наташиной диете, это “Шипучий взрыв”: дело в том, что здесь сахар упакован в бумагу, так что его есть можно. “Шипучие взрывы” благотворны, потому что они старомодные, а те, что продаются в деревенской лавке, еще и давно просрочены и продаются со скидкой. Таш заверяет всех, что читала, будто из старых или прокисших продуктов калории испаряются. Разрешено есть кимчи, но миссис Куку про такое, конечно, даже не слышала. И квашеную капусту. “Боврил” получает дополнительный балл, потому что у него-то уж точно срок годности давно вышел. Лакрица тоже приветствуется, но лакричную палочку, которая прилагается к шипучке в “Шипучем взрыве”, никто не любит, так что однажды они заталкивают Бьянке в постель штук двадцать палочек, а фигли нет?
Учителя биологии зовут доктор Морган, и это – мужчина. За исключением директора, единственный мужчина, проживающий в здании школы. Его комната – рядом с комнатой Син-Джин. У него светлые волосы, довольно длинные и жирные, из-за чего часто выглядят грязными, а еще он отрастил короткую светлую бородку, как у какой-нибудь шведской поп-звезды времен “Боврила”. Учителям выделен свой коридор в Девичьем крыле – части дома, прежде отведенной прислуге. Напротив жилища доктора Моргана обитает мадам Венсан. Комната мисс Эннабел, изнуренной артритом учительницы танцев, расположена дальше по коридору, так же, как и комната миссис Куку. Остальные учителя живут в деревне или в ближайшем городке, а некоторые – в Стивенидже. У директора – собственный дом на территории школы, на берегу озера, в котором утонула принцесса Августа. Когда-то у него была жена, но больше ее нет. Иногда говорят, будто она от него ушла. А иногда – что умерла. В школьном саду есть странная маленькая могилка – поговаривают, что это как раз ее. Однажды кто-то рассказал, что жена директора умерла, когда ей было всего двадцать, и она была страшно худая, сильно болела перед смертью.
На сегодняшнем уроке биологии показывают видео о том, как какой-то тип проглатывает миниатюрную камеру, и та путешествует по пищеводу и желудку, попутно записывая весь пищеварительный процесс. Это самая отвратительная вещь из всего, что они когда-либо видели.
По необъяснимой причине в лаборатории биологического класса тоже висит портрет принцессы Августы. Он здесь совершенно ни к селу: на ослепительно белых стенах – темная масляная краска. Впрочем, ощущение такое, что его выбрали для этого кабинета не случайно: принцесса Августа на этот раз одета в белое платье, которое вполне можно принять за костюм медсестры. Она, что ли, оказывала кому-то медицинскую помощь? Трудно себе такое представить. Ведь в ее времена и науки-то, кажется, не было?
– Сэр? – поднимает руку Лисса. – Сэр! Принцесса Августа не хочет смотреть на все эти какашки.
– Девушки, ну пожалуйста, – вздыхает доктор Морган. – Это никакие не “какашки”.
– Все равно это отвратительно, доктор Морган.
– Это называется химус, – объясняет он. – И в этом нет ничего омерзительного. Это то, что находится внутри каждой из вас. Все эти замечательные кусочки непереваренной пищи, корнфлекса или что там вы ели на завтрак…
