Дело тогда было громкое. Все же городок вокруг завода – это не глухая деревня, но и не мегаполис, где всем на все плевать и маньяк может убивать много лет, прежде чем его преступления объединят в серию.
Там люди быстро поняли, что среди них завелся монстр, и стали настойчиво требовать от властей его поимки. После пятого убийства город стоял на пороге волнений, собирались прислать группу из Москвы, но тут молодой следователь Макаров вычислил преступника.
Ирина не помнила подробностей, кроме того, что маньяк, наводивший ужас на весь город, оказался каким-то пропитым алкашом, который не дожил даже до суда. Впрочем, это неудивительно: даже бытовые убийцы в большинстве своем имеют серьезный дефект личности, а уж что творится в душе маньяка, страшно представить. Та самая темная жажда, которая заставляет их совершать преступления, не дает и вписаться в общество.
Когда судили Кирилла, профессор сказал, что у маньяков есть одна общая черта – они ничтожны, и пока это единственное утверждение, с которым можно согласиться и выносить на суд ученого сообщества. Да, в одном случае маньяк занимал высокий пост, но только благодаря тому, что родился в семье крупного руководителя.
Интересно, кстати, позволят ли Вите и Михаилу Семеновичу работать с этим случаем? Было бы неплохо, ведь тут маньяк как раз не расстрелян, а находится на принудительном лечении, и психика его доступна для исследования. Только если его признали невменяемым по блату, то по этому же самому блату могут и запретить проводить с ним научную работу. А вот маньяка, пойманного Макаровым, почему бы не включить? Дело давнее, конечно, но срок хранения не вышел, все бумаги должны лежать в архиве, и история такая жуткая, что люди наверняка живо ее помнят.
Да, хорошо бы расспросить Макарова, ему, наверное, приятно будет вспомнить молодость, но боже мой, как не хочется связываться с ним…
– С другой стороны, – вдруг сказала Гортензия Андреевна, отложив вязание, – если бы люди по деловым вопросам общались только с теми, кто им нравится, человечество до сих пор не вылезло бы из пещер и шкур.
?
Федор любил ездить в Москву ночными поездами. Нравилось засыпать под стук колес в мерно покачивающемся вагоне, нравились стальные подстаканники и темный тягучий чай. Злые языки утверждали, будто проводницы для цвета добавляют соду, чем экономят на заварке, но Федор все равно пил железнодорожный чай и потом с удовольствием ложился на хрустящие, но все равно чуть влажные простыни спального вагона.
Иногда везло с попутчиками, иногда не очень. Если попадалась женщина, то Федор деликатно выходил из купе и подолгу стоял у окна в коридоре, глядя, как болотистый лесок сменяется полем, потом проносится мимо ряд изб, то мрачно-бревенчатых, а то, наоборот, выкрашенных в веселенький голубой цвет, крепких или не очень, но с обязательно покосившимися сенями.
Зимой, а особенно поздней осенью, ночь накрывала землю рано, и в темноте угадывались только очертания домов да горели уютным теплым светом одинокие окошки, а иногда и вовсе ничего не было видно. Зато летом солнце, давно ушедшее за горизонт, долго еще освещало небо чудесным и немного таинственным теплым светом, и видно было далеко, как днем.
Наверное, ему просто нравилось быть пассажиром, хоть на несколько часов выпадать из привычного хода жизни ни на что не влиять и не принимать решений.
Но в этот раз секретарша взяла ему билеты на самолет, несусветная глупость. Аэропорт далеко, приезжать надо заранее, рейс могут задержать или вообще отменить, и в итоге времени потратишь столько же, а нервов в сто раз больше. Федор хотел выругать секретаршу за самоуправство, но сообразил, что лето, пора отпусков, все билеты раскуплены, а к кому обратиться, девчонка еще не знала, вот и взяла на самолет, а теперь расписывает ему удобства авиаперевозок.
В Москве его приняли так хорошо, что стоило потерпеть неудобную дорогу.
Не сказали ничего определенного, но опытный аппаратчик Федор видел, что отношение к нему сильных мира сего неуловимо изменилось. Его приветствовали как своего, представляли руководителям, от которых прежде он удостаивался только милостивого кивка, и принимали в откровенные до интимности беседы. Высокий чин из прокуратуры спросил, как здоровье не просто супруги, а Татьяны Ивановны, и это был красноречивый признак, что скоро его переведут в Москву.
Опустившись в кресло самолета и пристегнув ремень, Федор закрыл глаза и погрузился в мечты о своей будущей московской жизни. Другая должность, другая специфика работы, но он быстро вникнет, об этом волноваться нечего.
Татьяна, ясное дело, поедет с ним. Губы подует, конечно, чтобы он понимал, на какие жертвы ей приходится идти ради семьи. Ну да, должность доцента кафедры истории университета ей в Москве вряд ли предложат, придется искать что попроще, но мужа одного она точно не отпустит. Зато Ленка в Ленинграде останется, что отлично, а то от ее скандалов с матерью дома сделалось совершенно невыносимо. Пусть поживет сама, хлебнет самостоятельности полным ртом, может, начнет что-то проясняться в голове.
Федор улыбнулся. Нет, пожалуй, до должности Генерального прокурора ему не дорасти ни при каких обстоятельствах. Надо это понимать, но попытаться стоит, а там как знать…
Вдруг его славный путь будут еще ставить в пример будущим поколениям?
Тут на ум пришла Гортензия Андреевна, и настроение испортилось. Вообще визит Ленкиной первой учительницы беспокоил, как гвоздь в ботинке, вроде бы привык, притерпелся и забыл, но другой раз неловко наступишь, и ужалит.
Старуха позвонила ему домой, потребовала аудиенции так, будто имела на это право, и в назначенный час явилась к нему на службу в компании опального Башмачникова и какой-то горы мускулов с безмятежной улыбкой.
Федор поморщился. К Башмачникову в их среде было двойственное отношение, что-то вроде корпускулярно-волнового дуализма. Его теории, в чем бы там они ни состояли, считалось модным обсуждать среди жен, и книга его тоже читалась с удовольствием, но сам Михаил Семенович был, что называется, не вхож. Слишком смелый, слишком неудобный, слишком опасный. Сходить к нему на прием – да, пригласить в дом – нет, нет и еще раз нет. Заплатить за этот прием круглую сумму – пожалуйста, оказать протекцию – ни в коем случае.
Фамилия его была на слуху не только из-за смелых идей, но и главным образом потому, что Башмачников был тем самым строптивым родственником Тумановых, не желавшим отдавать им дачу, и ленинградский бомонд отвергал его именно поэтому. Зачем вставать на сторону врага королей дефицита? Новая финская мебель всяко дороже, чем дружба с психиатром, пусть и доктором наук.
Федор тоже не собирался портить себе жизнь невыгодной дружбой, но из любопытства хотел спросить, насколько обоснованными были притязания Башмачникова на тот участок и с какой целью он, отступая, засыпал землю каким-то говном? Жест, конечно, эффектный, но мало вяжущийся с образом интеллигентного человека.
Но Башмачников заговорил сразу с порога, и мысли о чужих семейных дрязгах тут же вылетели у Федора из головы.
Он кивал, улыбался, а в груди поднималось что-то противное, холодное и липкое. Может быть, страх, а может, что-то еще.
Федор попросил секретаршу сделать чаю, сам состроил максимально доброжелательную и заинтересованную физиономию, задал несколько вопросов, не столько из любопытства, сколько показывая, что вник, и заключил, что тема действительно важная, поэтому Башмачников может всецело рассчитывать на его поддержку.
Если в городе вдруг появляется маньяк, то такие дела он берет под свой личный контроль, поэтому сотрудничество психиатров со следствием будет согласовано.
После ухода Башмачникова Федор долго ходил по кабинету, смотрел в окно, и только к вечеру удалось слегка привести мысли в порядок, а успокоился он только на следующее утро.
Вдохнул аромат свежемолотого кофе и овсяной каши на молоке, и понял, что жизнь идет прежним порядком, и беспокоиться не о чем. Прошло без малого двадцать лет, и те, кто знает правду, давно мертвы, а остальные пусть говорят что хотят.
Но все-таки вспоминать о той встрече было неприятно.
Федор сел поудобнее в кресле и подумал, что маньяков хватает здесь и сейчас, и Башмачникову совершенно не нужно ехать за этим добром двадцатилетней давности на другой конец страны. Все обойдется.
Он огляделся. Посадка закончилась, сейчас стюардессы должны рассказать о правилах безопасности и раздать конфетки «Взлетные». У него даже рот наполнился слюной, так захотелось кисленького, но хорошенькая девушка в аэрофлотовской форме и с учительским пучочком на голове вдруг наклонилась к нему и вполголоса спросила, не согласится ли он поменяться местами с беременной женщиной. Федор встал.
– Да, да, конечно.
Отступив, он смотрел, как девушка усаживает на его место бледную женщину с огромным животом и опухшими губами. Вид у нее был такой, будто она начнет рожать через секунду.
Федор поморщился. Вид женщин в интересном положении всегда вызывал у него тоску, но пришлось ждать, пока стюардесса отведет его на новое место.
Хорошее настроение испарилось без следа.
Новое место оказалось в самом конце, возле туалета, и Федор запоздало подумал, что мог бы и отказаться. В конце концов, это не он запихнул в самолет бабу на сносях, то было ее собственное разумное решение.
«Интересно, хоть кофе принесут?» – вздохнул он, устроил дипломат на багажной полке, посмотрел на соседку и расстроился оконча-тельно.
Девушка показалась ему некрасивой, скучной и серьезной, но он все равно поздоровался. Она кивнула и вернулась к чтению.
Федор сел, пристегнулся, случайно взглянул на страницу ее книги и не сдержал удивленного возгласа.
Девушка захлопнула толстый зеленый том.
– Извините.
– Нет-нет, это я виноват. Нельзя заглядывать в чужое чтение, но я случайно.
Она пожала плечами:
– Мы слишком близко сидим, так что без вариантов.
– Вы читайте, читайте.
– А вы не будете шокированы?
Федор сказал, что он прокурор и всякое повидал, так что картинки из учебника по медицине для него тьфу, в отличие от беременной женщины, которая, наверное, из-за этого сейчас родит.
– Что вы, я при ней не открывала. Роды принимать у меня сегодня в планах не стояло. Так можно я почитаю? Вы простите, у меня просто завтра сложная операция, надо подготовиться.
Федор прикрыл глаза. Может быть, задремал, но вдруг так уютно показалось сидеть рядом с девушкой, слышать шорох страниц, едва различимый в ровном тихом гуле двигателей, что почудилось, будто он дома. Плечо девушки слегка касалось его плеча, она, наверное, этого не замечала, а ему было очень приятно, будто рядом близкий и родной человек.
Странное чувство, немного смешное в его годы, но Федор не открывал глаз, чтобы чары не развеялись слишком быстро.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57223161&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
