Жасмин Майер "Табу"

И зачем?

Почему мне хочется вытащить на белый свет ту настоящую Божью Коровку? Которой она была десять лет назад, когда хохотала в голос над анекдотами моего отца. Когда смотрела на него с обожанием. Сейчас я ни разу не слышал ее смех. Улыбки видел только заученные, светские. Что с ней произошло такого, что она разучилась улыбаться?

Я опустился на бортик.

– Серьезно, офигенно выглядишь. Неудивительно, что я тебя сразу не узнал.

Ничего не говорит. Только шевелит руками и ногами, чтобы удержаться на воде.

Чертова ведьма, разлепи же свои губы.

– Обычно я бегаю, но сейчас дождь вторые сутки… А мне надо разрабатывать колено.

Холодное молчание. Вообще-то тебе должно быть жалко меня, Божья Коровка. Моя жалостливая история с коленом всегда срабатывала.

– Я уже закончила.

Голос такой же холодный, как сдохшая жаба.

Бессердечная ты сука, Божья Коровка.

Она подтягивается тут же, руками упираясь в бортик. Как будто наслаждается тем, что я не могу отвести глаза в сторону. Просто смотрю как дебил, у которого скоро слюна начнет капать при виде нее, как она ловко подтягивает гибкое тело, ставит одно колено на бортик. Потом второе. Выпрямляется.

С ее тела градом течет вода, я понимаю, что хочу слизать эти капли. И охуеваю с этого желания, потому что в этот момент у входа в бассейн появляется отец.

И эта женщина – его жена. Моя мачеха.

Сука, как же я влип.

Он глядит на Божью Коровку тем же непроницаемым взглядом, который так хорошо мне знаком. Он также выслушивал истории о моих победах, когда я приносил чемпионские медали.

А она стоит перед ним голая, мокрая, и на коже медленно проступают мурашки.

– Звонят из Костромы, – говорит мой отец. – Просят тебя, там что-то срочное с тем переводом на операцию.

– Спасибо, я иду.

Она вдевает ноги в резиновые тапочки и набрасывает на тело халат до пят. Отец уже исчез. В доме, где полно слуг, ему, наверное, не нравится быть мальчиком на побегушках.

– Останься на ужин, – вдруг бросает Божья Коровка. – Отцу будет приятно.

Черта с два, хочу ответить я, но вместо этого киваю.

– Ужин в девять.

С этими словами она уходит.

Она хочет меня видеть. Не отец. Если бы отец хотел, он бы сам позвал меня на ужин. А меня хочет видеть именно Божья Коровка.

А я ухожу под воду с головой, потому что впервые во мне так много воздуха, что кажется, я готов взлететь, как чертов шарик.

Глава 7. Ксения

Тимур живет у нас уже вторую неделю, но следующие семь дней Сергей занимается делами в России. А это означает, что семейные завтраки становятся обязательными и ежедневными.

Анжела приезжает только после завтрака, а это значит, что к столу я выхожу, как есть, без макияжа, разве что умывшись и расчесавшись. При резком дневном свете на моем лице видны морщинки в уголках глаз и губ, но меня это никогда не волновало так, как теперь. Через четыре таких завтрака я прошу Анжелу впервые приехать ни свет, ни заря. И в пятницу выхожу при полном макияже, с ним я чувствую себя защищенной.

Но на лице Тимура написано разочарование. Сергей в этот день, по закону подлости, пьет только кофе и уезжает даже раньше, чем мне подают овсяную кашу на воде.

Я остаюсь наедине с Тимуром.

– Ты стала краситься даже к завтраку?

Ковыряю ложкой грейпфрут и легкомысленно пожимаю плечами. Какое ему дело? Хотя внутри меня все дрожит и вибрирует, но, наверное, от голода, а не потому, что он заметил.

Он вдруг перехватывает мою руку. Я пугаюсь его резкого прикосновения и отдергиваю ее, как будто обжегшись.

– Что ты творишь?

– Всего лишь взял тебя за руку. Зато теперь ты смотришь мне в глаза. Нет, не отводи их опять в сторону. Посмотри на меня, Божья Коровка!

Снова. Эта. Дурацкая. Кличка.

Из вредности закрываю глаза. И слышу:

– Блядь! Да что с тобой такое?

– Во-первых, не смей прикасаться ко мне. Во-вторых, меня зовут Ксения. И точка. Никаких насекомых. Никаких кличек. Никакого мата. Ясно?

Он отпускает меня.

– Барыня Ксения Михайловна, – елейно тянет Тимур. – Вашу кашу принесли. Кушайте, пожалуйста.

Открываю глаза. Но никакой каши нет. Обвел вокруг пальца. А ведь как знала! Не слышала же шагов или звона посуды.

В этот момент слышу щелчок дверного замка. Дергаюсь всем телом. Закрыв дверь столовой, Тимур, хищным медленным шагом, идет прямо на меня.

– Встань.

Цепляюсь в белую скатерть до побелевших пальцев. Он это видит, а поэтому просто сжимает мое плечо и рывком ставит меня на ноги.

– Когда я говорю, ты делаешь. Понятно?

Что он себе позволяет? Я медленно качаю головой.

– Нет, ты меня выслушаешь.

Он цедит слова с невероятной яростью, выплевывая их, как шелуху от семечек. Какого черта он такой злой сегодня утром?

– Что, вчера ни одна честная давалка не навестила?

– Блядь, – снова ругается он. – Нет, ты правда хочешь знать именно это? А хотя да… Тебе ведь это понравилось. Хочешь я буду за завтраком рассказать тебе, как мне вчера отсосали?

– Это все?

Он кривит свои губы, а лоб прорезают глубокие морщины. Сейчас я на каблуках, конечно же. И только поэтому могу практически смотреть ему в глаза, мы на одном уровне.

Внутренне я вся дрожу от мысли, как же это должно быть страшно, если он будет нависать надо мной, в то время, когда я буду без обуви. Без спасительных сантиметров, которые добавляют мне значимости.

– Не все.

Его палец вдруг ложится на мои губы. Он давит им так сильно, что кривит мой рот, одновременно с этим размазывая губную помаду по щеке.

– Тебе это не нужно. Поняла? Не по утрам точно. Можешь отправить своего стилиста к чертям, потому что с этим ты выглядишь лет на десять старше.

Вряд ли это правда. У меня тоже есть глаза, и я смотрюсь в зеркало.

Но сейчас я не готова спорить. Не тогда, когда его большой палец все еще на моих губах. Очерчивает контур рта. Проникает внутрь. Скользит по нижней губе, и при этом стальные глаза темнеют под натиском расширяющихся зрачков.

Он стоит так близко, что его запах заполняет мои стерильные легкие. Я не чувствую запах собственной косметики и духов, но я ощущаю запах кожи Тимура. Чертовы нотки мяты и сандала, а еще все тот же мускусный мужской аромат.

Коктейль из секса, пота и чего-то еще, о чем я просто не знаю. И никогда не должна узнать.

Он превратил мое лицо в уродство, но я не могу сбросить его руку и не могу велеть ему прекратить. Он смотрит на мой рот и то, как его палец скользит по моим губам. Задевая щеку, подбородок.

Я почти не дышу. Для меня и так слишком много ощущений. Запахов. Странных необъяснимых вибраций, от которых мои коленки готовы вот-вот превратиться в желе.

Тимур сильнее давит на мою нижнюю губу, заставляя приоткрыть рот.

Его большой палец проникает в мой рот. И мои губы вдруг смыкаются вокруг. Его кожа солоноватая на вкус, и это единственное, что я способна проанализировать. Все происходящее и так находится за гранью моей реальности.

– Оближи.

Я не двигаюсь.

И тогда Тимур убирает руку, но тогда же берет мою руку, высовывает язык и проводит по центру моей ладони.

Я хватаю ртом воздух, не веря в то, что это действительно происходит со мной. И с ним.

Господи. Он только что облизал мою руку. Зачем?

– Видишь? – говорит он. – Это не так сложно.

Тимур снова ведет самым кончиком языка по моей раскрытой ладони, при этом по-прежнему глядя на меня. Мне щекотно, но смеяться не хочется. Мне жарко, влажно, а еще душно. Испорченный макияж ерунда в сравнении с тем, что он сейчас делает со мной. Переступает какую-то очередную грань между нами, а я не уверена, что успею воздвигнуть новые стены. А мне важно, очень важно держаться от него, как можно дальше.

Он крепче перехватывает мою ладонь на этот раз обеими руками, а потом говорит:

– Представь, что я делаю так у тебя между ног.

А после снова лижет раскрытую чувствительную кожу, ведет языком по линиям, читая мое будущее, обрекая меня на то, чтобы помнить, весь остаток жизни помнить каждое чертово мгновение этого нереального утра.

Его голова так низко склонилась над моей рукой, что я могла бы запустить другую, которая безвольно висит вдоль тела, в его жесткие волосы. Потянуть сильнее, показывая, как мне нравится. Или не нравится. Но я стою, как громом пораженная, пока языком он выводит на моей коже восьмерки и круги.

Дверная ручка вдруг дергается.

Дай бог, чтобы это были слуги, а не Сергей.

Это помогает скинуть морок. Второй рукой я бью Тимура по щеке. Удар выходит смазанным и ему вряд ли больно. Но получается хотя бы громко.

Тимур выпрямляется. Хватается за щеку, отпуская меня.

– Не смей. Меня. Касаться, – выплевываю каждую букву с презрением.

Хватаю со стола салфетку и прикрываю лицо. Открываю дверь и едва не сбиваю с ног слуг со своей овсянкой.

Больше никаких чертовых завтраков в семейном кругу.

Потому что мы с ним никакая не семья, как бы Сергею не хотелось обратного.

Глава 8. Тимур

Я больше не могу смотреть на водку, виски и джин, а еще у меня больше не встает. Плевать, какая лакшери шалава на этот раз облизывает мой член. Не мужик и ладно.

– Бля, чувак. Ты что, вообще не уходил отсюда?

С трудом раскрываю глаза. Передо мной стоит Марат. Мы пришли в клуб вместе, но какого черта он делает вид, что уходил, а я остался? Это гребанная шутка?

– Тим, прошло два дня.

Ах, вот оно что. Два дня назад, когда я чуть не трахнул свою мачеху.

Пожалуй, если я все еще помню об этом, то я слишком мало выпил.

– Да стой ты! Куда тебе еще? Ты вообще ел хоть что-то?

Пожимаю плечами. Говорят, водка очень калорийная. Мне хватит, чтобы не сдохнуть. Хотя эти шлюхи даже не заметят, если я сыграю в ящик.

Одна из них продолжает трудиться над мои вялым другом. Но там полшестого. Без вариантов. Тяну ее за волосы, заставляя оторваться.

Размазанная помада на ее губах напоминает о том, что я пытался забыть все эти два дня.