– Такого я прежде не видывал, – признался Арагорн. – Что бы это значило?
– «С» значит «Саурон», – сказал Гимли. – Тут и гадать нечего.
– Ну нет! – возразил Леголас. – Саурон – и эльфийские руны?
– Подлинное имя Саурона под запретом, его ни писать, ни произносить нельзя, – заметил Арагорн. – И белый цвет он не жалует. Нет, орки из Барад-Дура мечены Огненным Глазом. – Он призадумался. – «Саруман» – вот что, наверно, значит «С», – наконец проговорил он. – В Изенгарде созрело злодейство, и горе теперь легковерному Западу. Этого-то и опасался Гэндальф: предатель Саруман так или иначе проведал о нашем Походе. Узнал, наверно, и о гибели Гэндальфа. Не всю погоню из Мории перебили эльфы Лориэна, да и на Изенгард есть окольные пути. Орки медлить не привыкли. А у Сарумана и без них хватает осведомителей. Помните – птицы?
– Много тут загадок, и не время их разгадывать, – перебил его Гимли. – Давайте лучше воздадим последние почести Боромиру!
– А все же придется нам разгадывать загадки, чтобы сделать правильный выбор, – отвечал Арагорн.
– Сколько ни выбирай – все равно ошибешься, – сказал гном.
Своим боевым топором Гимли нарубил веток. Их связали тетивами, настелили плащи. Получились носилки, и на этих грубых носилках отнесли они к берегу тело соратника, а потом – груду оружия, немое свидетельство последней, смертельной брани. Идти было недалеко, но трудно дался им этот ближний путь, ибо тяжел был покойный воитель Боромир.
Арагорн остался на берегу, у погребальной ладьи, а Леголас и Гимли побежали к Парт-Галену. Дотуда была всего миля или около того, но вовсе не так уж скоро пригнали они две лодки.
– Чудные дела! – сказал Леголас. – Две у нас, оказывается, лодки, и не более того. А третьей как не бывало.
– Орки, что ли, похозяйничали? – спросил Арагорн.
– Какие там орки! – отмахнулся Гимли. – Орки ни одной бы лодки не оставили и с поклажей разобрались бы по-своему.
– Ну, я потом погляжу, кто там побывал, – обещал Арагорн.
А пока что они возложили Боромира на погребальную ладью. Серая скатка – эльфийский плащ с капюшоном – стала его изголовьем. Они причесали его длинные темные волосы: расчесанные пряди ровно легли ему на плечи. Золотая пряжка Лориэна стягивала эльфийский пояс. Шлем лежал у виска, на грудь витязю положили расколотый рог и сломанный меч, а в ноги – мечи врагов. Прицепленный челн шел за кормой: его плавно вывели на большую воду. Со скорбною силой гребли они быстрым протоком, минуя изумрудную прелесть Парт-Галена. Тол-Брандир сверкал крутыми откосами: перевалило за полдень. Немного проплыли к югу, и перед ними возникло пышное облако Рэроса, мутно-золотое сияние. Торжественный гром водопада сотрясал безветренный воздух.
Печально отпустили они на юг по волнам Андуина погребальную ладью; неистовый Боромир возлежал, навек упокоившись, в своем плавучем гробу. Поток подхватил его, а они протабанили веслами. Он проплыл мимо них, черный очерк ладьи медленно терялся в золотистом сиянье и вдруг совсем исчез. Ревел и гремел Рэрос. Великая Река приняла в лоно свое Боромира, сына Денэтора, и больше не видели его в Минас-Тирите, у зубцов Белой Башни, где он, бывало, стоял дозором поутру. Однако же в Гондоре повелось преданье, будто эльфийская ладья проплыла водопадами, взрезала мутную речную пену, вынесла свою ношу к Осгилиату и увлекла ее одним из несчетных устьев Андуина в морские дали, в предвечный звездный сумрак.
Трое Хранителей безмолвно глядели ей вслед. И сказал Арагорн:
– Долго еще будут высматривать его с высоты Белой Башни – и ждать, не придет ли он от горных отрогов или морским побережьем. Но он не придет.
Первым начал он медленное похоронное песнопение:
По светлым раздольям Ристании, по ее заливным лугам
Гуляет Западный Ветер, подступает к стенам.
«Молви, немолчный странник, Боромир себя не явил
В лунном сиянии или в мерцании бледных светил?» —
«Видел его я, видел: семь потоков он перешел,
Широких, серых и буйных, и пустошью дальше ушел,
И, уходя в безлюдье, шел, пока не исчез
В предосеннем мареве, в сонном сиянье небес.
Шел он к северу: верно, наверно, Северный Брат
Знает, где странствует витязь, не ведающий преград». —
«О Боромир! Далёко видно с высоких стен,
Но нет тебя в неоглядной, в западной пустоте».
И продолжил Леголас:
От ста андуинских устьев, мимо дюн и прибрежных скал
Южный несется Ветер: как чайка, он застонал.
«Какие же вести с Юга? Стоны и вскрики – к чему?
Где Боромир-меченосец? Стенаний я не пойму». —
«Где бы он ни был – не спрашивай
Над грудами желтых костей,
Усеявших белый берег и черный берег – как те,
Как древние костные груды, рассыпавшиеся в прах.
Спроси лучше Северный Ветер, что он сберег впотьмах!» —
«О Боромир! Далёко вопли чаек слышны,
Но тебя не дождутся с юга, с полуденной стороны».
И опять вступил Арагорн:
От Княжеских, от Привражьих, непроходимых Врат
Грохочет Северный Ветер, обрушиваясь, как водопад.
«Какие вести оттуда, могучий, ты нам принес?
Ты трубишь горделиво – за громом не ливень ли слез?» —
«Я слышал клич Боромира, и рог его слышал я,
Пролетая над Овидом, где гладью помчалась ладья,
Унося его щит разбитый и его сломанный меч,
Его непреклонный лик и мертвую мощь его плеч». —
«О Боромир! Отныне и до конца времен
Ты пребудешь на страже там, где ты был сражен».
Так они проводили Боромира. Потом развернули лодку, изо всех сил выгребая против течения, к Парт-Галену.
– Восточный Ветер вы оставили мне, – сказал Гимли, – но я за него промолчу.
– И правильно сделаешь, – сказал Арагорн, спрыгнув на берег. – В Минас-Тирите лицом встречают Восточный Ветер, но о вестях его не спрашивают. Что ж, вот мы и снарядили в путь Боромира, наш-то путь где? – Он обошел приречный луг, обыскал его скорым и пристальным взглядом. – Орков здесь не было. Они бы все истоптали. Зато мы сами прошлись по своим следам. Я уж теперь не знаю, были тут наши хоббиты или нет с тех пор, как потерялся Фродо. – Он вернулся к берегу, к тому месту, где в реку впадал медлительный ручей. – Вот здесь следы отчетливые, – заметил он. – Хоббит забрел в реку и вышел назад; только не знаю, давно ли это было.
– Ну и как, тебе что-нибудь понятно? – спросил Гимли.
Арагорн ответил не сразу: он прошел к месту ночевки и осмотрел поклажу.
– Двух мешков не хватает, – сказал он. – Сэмова мешка уж точно нет – он был самый большой и тяжелый. Понятно: Фродо взял лодку, и его самый верный друг, его слуга уплыл вместе с ним. Должно быть, Фродо возвратился, пока мы его разыскивали. Я встретил Сэма на склоне и велел ему бежать за мной, но он, значит, не побежал. Он догадался, что на уме у хозяина, и вернулся в самую пору. Нет, не вышло у Фродо – от Сэма так просто не избавишься!
– От нас-то зачем ему избавляться, слова не молвив на прощанье? – полюбопытствовал Гимли. – Опять загадка!
– Не загадка, а разгадка, – возразил Арагорн. – Похоже, Сэм был прав. Фродо решил не вести нас – никого из нас – на верную смерть в Мордор. А сам пошел – понял, что должен идти. Видно, что-то случилось – и он одолел свой страх и сомнения.
– Может быть, он бежал от орков, – предположил Леголас.
– Он бежал, это верно, – согласился Арагорн, – но думаю, что не от орков.
А отчего Фродо решил бежать, этого Арагорн не сказал, хоть и догадывался отчего. Надолго осталось в тайне горькое признание Боромира.
– Ну, уж одно-то нам ясно, – сказал Леголас. – Ясно, что Фродо на нашем берегу нет: лодку взял он, больше некому. И Сэм уплыл вместе с ним: иначе кто бы взял его мешок?
– И выбор простой, – подтвердил Гимли. – Либо погнаться за Фродо на последней нашей лодке, либо за орками пешим ходом. Так и так затея безнадежная. Да и время все равно упущено.
– Погодите, дайте подумать! – сказал Арагорн. – Надо мне на этот раз выбрать правильно, а то нынче все не так. – Он постоял, точно прислушиваясь, потом вымолвил: – В погоню за орками. Я повел бы Фродо в Мордор и охранял бы его до конца, но теперь другое дело: искать его в заречной пустоши – значит отдать на смертную пытку двух пленников. Сердце вещает мне твердо: за судьбу Хранителя Кольца я больше не в ответе. Вдевятером и ввосьмером мы исполнили, что сумели. Втроем мы должны выручать товарищей. Скорее в путь! Спрячем где-нибудь лишнюю поклажу – бежать придется почти без роздыху, днем и ночью!
Они вытянули на берег последнюю лодку и укрыли ее в чаще, а под нею – все, что могло обременить в дороге. И, покинув Парт-Гален, под вечер вернулись на берег озера, туда, где в неравном бою пал Боромир. След орков искать не понадобилось.
– Сразу видать, кто прошел, – сказал Леголас. – Неймется им, лишь бы нагадить, вытоптать, выломать, вырубить – даже в стороне от своего пути.
– Однако же скороходы они изрядные, – заметил Арагорн, – и неутомимые. Пока что след как на ладони, но зелени скоро конец, дальше камни да осыпи.
– Ну, так за ними! – сказал Гимли. – Гномы тоже ходоки привычные и двужильные, не хуже орков. Только догоним мы их не скоро: давно уж они припустились отсюда.
– Да, – согласился Арагорн, – не худо бы нам всем троим быть двужильными гномами. Но будь что будет, нечего загадывать: идем вдогон. И горе врагам, если наши ноги быстрее! Тогда погоня кончится побоищем и станет сказанием трех свободных народов: эльфов, гномов и людей. Вперед же, трое гончих!
Он прянул, точно олень, и замелькал меж деревьев. Сомненья его сменились решимостью, и он мчался без устали, а Леголас и Гимли не отставали. Приозерный лес остался далеко позади. Они бежали предгорьем вверх по каменистой тропе, и справа, на рдяном закатном небе, темнели зубчатые хребты. Мимо сумеречных скал проносились три серые тени.
Глава II
Конники ристании
Смеркалось. Позади, у лесистых подножий, деревья тонули в тумане, и туман подползал к светлым заводям Андуина, но в небесах было ясно. Высыпали звезды. Новорожденная луна проплывала на западе, и скалы отбрасывали угольно-черные тени. Возле крутых откосов пришлось замедлить шаг, чтобы не сбиться со следу. Взгорье тянулось далеко на юг двумя прерывистыми цепями. Западные их склоны были крутые, обрывистые, а восточные – пологие, изрезанные балками и узкими лощинами. Всю ночь напролет взбирались они по осыпям на ближний возвышенный гребень, а потом спускались темными провалами к извилистой ложбине.
Там и остановились – в глухой и стылый предутренний час. Луна давно уже зашла, звезды еле мерцали, за восточным кряжем смутно брезжил рассвет. Арагорн постоял в раздумье: едва заметные следы, приведшие в низину, пропали начисто.
– Куда они, по-твоему, свернули? – спросил, подошедши, Леголас. – То ли на север, а там побегут прямиком к опушкам Фангорна и лесом почти до самого Изенгарда – ну, если они и правда оттуда? То ли, может быть, на юг, к Онтаве?
– Куда бы они ни бежали, к реке их путь не лежит, – отозвался Арагорн. – И коли все в Ристании прахом не пошло и Саруман здесь не воцарился, то орки, по-моему, опрометью кинутся через равнины Мустангрима. Пойдемте-ка на север!
Ложбина пролегала, точно каменный желоб, между ребристыми кряжами, и неспешно струился по дну ее, среди массивных валунов, убогий ручеек. Справа нависали скалы; слева высился серый склон, расплывчатый в ночном неверном свете. Добрую милю к северу прошли они наудачу. Приникая к земле, Арагорн пядь за пядью обследовал балки и впадины слева; Леголас ушел вперед. Вдруг эльф вскрикнул, и к нему тотчас подбежали.
– За иными уж и гнаться не надо, – сказал Леголас. – Глядите!
Скопленье валунов у медленного ручья оказалось грудой мертвецов. Пять жестоко изрубленных орков, два из них безголовые. Кровавая лужа еще не совсем подсохла.
– Вот тебе и на! – воскликнул Гимли. – Впотьмах не разберешь, что тут случилось.
– Что бы ни случилось, а нам это на руку, – сказал Леголас. – Кто убивает орков, тот наверняка наш друг. Люди живут здесь в горах?
– Не живут здесь люди, – сказал Арагорн. – И мустангримцам здесь делать нечего, и от Минас-Тирита далековато. Разве что с севера кто-нибудь забрел – только зачем бы это? Нет, никто сюда не забредал.
– Ну и как же тогда? – удивился Гимли.
– Да они сами себе злодеи, – нехотя отвечал Арагорн. – Мертвецы-то все северной породы, гости издалека. Ни одной нет крупной твари с бледной дланью на щите. Повздорили, должно быть: а у этой погани что ни свара, то смертоубийство. Решали, куда бежать дальше.
– И не убить ли пленников, – прибавил Гимли. – Их-то лишь бы не тронули.
Арагорн обыскал все вокруг, но попусту. Они пошли вдоль русла; бледнел восток, тускнели звезды, и расползался серый полусвет. Немного севернее обнаружилось ущельице с витым, упругим ручейком, проточившим сквозь камни путь в ложбину. По откосам кое-где торчала трава, шелестели жесткие кусты.
– Ну вот! Нашлись следы: вверх по ручью, – сказал Арагорн. – Туда они и побежали, когда разобрались друг с другом.
И погоня, свернув, ринулась в ущелье – бодро, будто после ночного отдыха, прыгали они по мокрым, скользким камням. Наконец взобрались на угрюмый гребень – и порывистый ветер весело хлестнул их предутренним холодом, ероша волосы и тормоша плащи.
Обернувшись, они увидели, как яснеют дальние вершины над Великой Рекой. Рассвет обнажил небеса. Багряное солнце вставало над черными враждебными высями. А впереди, на западе, по бескрайней равнине стелилась муть; однако ночь отступала и таяла на глазах, и пробуждалась многоцветная земля. Зеленым блеском засверкали необозримые поля Ристании; жемчужные туманы склубились в заводях, и далеко налево, за тридцать с лишним лиг, вдруг воссияли снежно-лиловые Белые горы, их темные пики, блистающие льдистыми ожерельями в розовом свете утра.
– Гондор! Вот он, смотрите, Гондор! – воскликнул Арагорн. – Если бы довелось мне увидеть тебя, о Гондор, в иной, в радостный час! Покамест нет мне пути на юг к твоим светлым потокам.
О белокаменный Гондор! С незапамятных пор
Западный веял Ветер от Взморья до Белых гор,
И сеял Серебряный Саженец серебряный свет с ветвей —
Так оно было в давние времена королей.
Сверкали твои твердыни, и с тех, с нуменорских времен
Был славен венец твой крылатый и твой золотой трон.
О Гондор, Гондор! Узрим ли Саженца новый свет,
Принесет ли Западный Ветер горный отзвук, верный ответ?
– Вперед! – сказал он, переводя взгляд на северо-запад и свою дальнюю дорогу.
Погоня стояла над каменным обрывом. Сорока саженями ниже тянулся широкий щербатый уступ, а за ним – скалистый отвес: Западная Ограда Ристании. Последний обрыв Приречного взгорья: дальше, сколько хватал глаз, раскинулась пышная степь.
– Гляньте! – вскричал Леголас, указывая на бледные небеса. – Снова орел – высоко-высоко! Летит вроде бы отсюда, возвращается к себе на север. Летит – ветер обгоняет! Гляньте, вон он!
– Нет, друг мой Леголас, – отозвался Арагорн, – незачем и глядеть. Не те у нас глаза. Выше высокого, должно быть, летит. Наверно, он – вестник, и хотел бы я знать, с какими вестями, не его ли я вчера и видел? А ты лучше вон куда погляди! Туда, на равнину! Уж не наша ли это погань там бежит? Вглядись-ка толком!
– Да, – согласился Леголас, – там-то все как на ладони. Бежит целое полчище – все пешим ходом. А наша ли это погань – не разобрать. Далековато до них, лиг двенадцать, не меньше. Если не больше: степь – она обманчива.
– Лиг до них, сколько ни есть, все наши, – проворчал Гимли. – Ладно, теперь хоть след искать не надо. Бежим вниз – любой тропой!
– Любая тропа длиннее оркской, – возразил Арагорн.
При дневном свете след нельзя было потерять. Орки, видно, неслись со всех ног, разбрасывая корки и обглодки мякинного хлеба, изодранные в клочья черные плащи, засаленные тряпицы, разбитые кованые сапоги. След вел на север, вдоль по гребню, и наконец подвел к глубокой стремнине, откуда низвергался злобный ручей. Тропка вилась по уступам, резко ныряла вниз и пропадала в густой траве.
Так они окунулись в живые зеленые волны, колыхавшиеся у самых отрогов Приречного взгорья. Ручей расструился в зарослях желтых и белых водяных лилий – и зазвенел где-то вдали, унося свои притихшие воды покатыми степными склонами к изумрудной пойме дальней Онтавы.
Зима отстала, осталась за хребтом, а здесь веял резвый, ласковый ветерок, разносил едва уловимое благоуханье весенних трав, наливающихся свежим соком. Леголас полной грудью вдохнул душистый воздух, точно утоляя долгую и мучительную жажду.
– Травы-то как пахнут! – сказал он. – Всякий сон мигом соскочит. А ну-ка, прибавим ходу!
