Борзая выпускает Фабиана, который скорчился на земле, и несется к детям. Сначала догоняет их, потом бежит бок о бок, потом вырывается вперед.
Они исчезают в зарослях.
Фабиан лежит на земле, воя от боли и ярости.
А затем, со стороны леса, доносится ответный вопль. Сначала воет собака. Потом кричат дети. Они тоже вопят, в точности как Фабиан. Но их крик – крик торжества.
Трактирщик откидывается на спинку стула и поднимает вверх ладони.
– Ну вот, это моя часть рассказа.
В трактире тихо. Те, кто едят и пьют за соседними столами, оставили свои разговоры и прислушиваются к нам.
Красивый мужчина с черными локонами встает со своего места и просит разрешения присоединиться к нам. Он одет в простую на вид дорожную одежду, но тем не менее это лучшая дорожная одежда, которую мне доводилось видеть. Неяркая, коричневые и желтые тона, и немного бледно-голубого, но шитье и отделка достойны самого короля. Мелочь, но я-то замечаю, как и подобает людям моей профессии.
Маленькая монашка говорит:
– Я знаю, что было дальше. Хотите послушать?
Конечно мы хотим.
Глава 8
Третья часть рассказа монахини
Трое детей – таких разных, оказавшихся так далеко от дома и до недавних пор таких одиноких – сидели на берегу ручейка. Жанна гладила Гвенфорт по белой шерсти. Вильям снял свои кожаные сандалии и опустил ноги в холодную воду. Якоб поджал под себя ноги и неотрывно смотрел на мягко покачивающиеся деревья – он мог распознать их по очертаниям листвы, – а за ними – на звезды, которым он не знал названия.
Время от времени они переглядывались. Никто из них не проронил ни слова.
Возбуждение, вызванное побегом, ярко вспыхнуло и погасло, точно березовые поленья в костре.
«Я в темном лесу с огромным монахом», – подумала Жанна. Она не доверяла монахам и не доверяла великанам, и в последний раз, когда она видела огромного монаха, тот увел Терезу, с которой она водила дружбу, увел на костер. Так что она не решилась заговорить с этим огромным темнокожим юношей, а уж тем более – о своих странных видениях. Она решила, что безопасней будет вообще молчать.
Якоб весь дрожал. Он и сам не знал, от холода или оттого, что все их поселение сгорело дотла, что его родители пропали, а он очутился в темном лесу глухой ночью на едине с двумя юными христианами. До этого ему не очень-то везло с юными христианами. Впрочем, эти двое, кажется, отличались от тех, кто поджег дома его сородичей. Но даже это не убедило его, и он трясся теперь уже всем телом.
Вильям думал: «Я в темном лесу с девушкой! С ДЕВУШКОЙ!» Он никогда не оказывался так близко от девушки. От женщины. Ну, то есть, понятное дело, за исключением того времени, когда был совсем маленьким. Учитывая, откуда берутся дети. Но с тех пор – нет. Ближе всего он подошел к дочери Евы, когда видел работающих в поле крестьян. Ну да, он защищал женщин, вообще всех женщин, перед лицом Бартоломью. Но это одно, а другое – находиться с одной из дочерей Евы, тем более с крестьянкой, ночью, посреди темного леса. Не смотри в ее сторону.
Так что дети сидели молча, страшась друг друга.
Ну, по крайней мере, целых десять вздохов. А потом Вильям заговорил, потому что десять вздохов он еще мог вытерпеть молча, но не больше.
– Как зовут твою собаку? – спросил он девочку.
Что ты творишь, подумал он, берегись дочерей Евы! Жанна сказала:
– Гвенфорт, святая борзая.
А про себя воскликнула: Молчи! Зачем ему это знать?
Якоб вздрогнул.
– Святая борзая? Святая собака? Христиане поклоняются собаке?
И тут же пожалел об этом. Господи милосердный, что ты только что сказал. Ты что, напрашиваешься на то, чтобы тебя убили?
Жанна и Вильям повернулись к нему.
– Что значит – христиане? – спросил Вильям. – Ты что же, не христианин?
– Тогда кто же ты такой? – сказала Жанна.
Она на самом деле не знала, что могут быть и другие возможности. Все, кого она знала до сих пор, были христианами.
Якоб вгляделся в лицо Вильяма. Потом в лицо Жанны. Наконец он решился:
– Я еврей.
Жанна расхохоталась:
– Нет, не может быть!
– Э… так оно и есть.
– Нет, ты не еврей! – настаивала она.
Якоб совершенно растерялся. Вильям тоже.
– Почему это я не еврей? – спросил он.
– Ты совершенно не похож на еврея, – сказала Жанна.
– А как, по-твоему, выглядят евреи? – спросил Якоб.
– Не знаю. Как-то по-другому.
– Ты не очень-то про них знаешь, – сказал Вильям.
Стремительно, как пламя, охватившее прутик, Жанна вспыхнула.
– Ты не знаешь того, что знаю я.
– Я знаю, что ты думаешь, у тебя святая собака. – Он обернулся к Якобу: – Вы в вашей языческой вере поклоняетесь собакам?
– Я не язычник. И ни о каких святых собаках в Танахе не говорится.
Вильям повернулся к Жанне:
– Видишь? Даже евреи в них не верят.
– Но она и впрямь святая. – Голос Жанны резанул, точно коса летнюю траву.
Оба юноши смолкли. Качались на ветру, поскрипывая, ясени, пел ручей. Из лесу тянуло прохладой.
– Ладно, крестьянка. Докажи, – сказал Вильям.
Жанна мрачно уставилась на него. Ей не понравилось, как он сказал: крестьянка. Это прозвучало как оскорбление.
– Ты не можешь вот так просто взять и сказать, что она – святая, – сказал Вильям, – и не объяснить почему.
Жанна выгнула бровь.
– Я могу делать все, что захочу, монах.
Она тоже постаралась, чтобы это прозвучало как оскорбление.
Якоб кашлянул.
– Да ладно вам.
Жанна повернулась к нему.
– Пожалуйста.
Но Жанна уже отодвинулась, привлекая к себе Гвенфорт. Она уже хорошо усвоила – никогда никому ничего не рассказывай. Никогда.
Так что Жанна, Вильям и Якоб лежали под мерцающими звездами и качающимися ветками. Гвенфорт свернулась калачиком под рукой Жанны. Поначалу ни один из них не отважился заснуть, опасаясь остальных двух. Но события этого дня навалились им на веки всей тяжестью, и больше сопротивляться никто из них не мог.
* * *
На рассвете в ручье отчаянно заквакала лягушка. Жанна пошевелилась и проснулась.
Сквозь ветки лился мягкий свет. Жанна спустилась на отмель и умыла лицо и шею. Лягушка отпрыгнула на кочку и продолжала квакать.
Жанна услышала, как позади кто-то зашевелился, и резко обернулась. Якоб стоял на коленях, зажмурив глаза, и что-то шептал. Жанна наблюдала за ним. Быть может, он и был исчадьем ада, но выглядел точь-в-точь как молящийся христианин. А курчавые волосы и веснушки вполне могли принадлежать любому мальчишке в ее деревне. Наконец он открыл глаза, увидел, что она на него смотрит, и улыбнулся.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/adam-gidvic/rasskaz-inkvizitora-ili-troe-udivitelnyh-detey-i-ih-svyataya-s/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Дормиторий – общая спальня монахов.
2
1 метр 22 см.
3
Дом учения (ивр.), место изучения Торы и в особенности Мишны и Талмуда.
