Увидев меня Колька явно обрадовался, что было немного странно – мы с ним не виделись не так уж и долго, да и друзьями особо никогда и не были. Так, приятели по работе. Он сегодня стоял на входе, проверял документы и пропуска у направляющихся на второй этаж. На груди висит калаш – все, как положено часовому, стоящему на посту.
Я честно говоря не понимаю смысла вот этого строгого режима – зачем ставить постового у лестницы, если посетитель все равно идет мимо окна дежурной части? Что тогда делают дежурный и помощник дежурного? Строят важные лица?
И вообще – зачем так ограждаться от граждан, пришедших за помощью в полицию? Зачем записывать их паспорта? Если уж подозрителен человек – например бородат, одет в камуфляж, на плече гранатомет – тогда, да – останови его, спроси разрешение на ношение гранатомета, а с какой стати останавливаешь старушку, которая пытается найти своего участкового в отделе? Или женщину, которая направилась в отдел поиска пропавших людей? Они что, похожи на террористов?
Впрочем, возможно я еще что-то не понимаю, не так уж давно работаю в полиции. Вояка, а не мент, чего уж там говорить. Многого не понимаю. Или, скорее, не принимаю. Все-таки это не военная служба, а можно сказать полугражданская организация, если можно ее так назвать.
– Васек, Васек! – Колька возбужденно зашептал, наклонившись к моему уху – Слухай чо, мне с тобой поговорить надо!
– Ну… говори… – напрягся я, чувствуя что услышу что-то такое, что мне не понравится.
– Не здесь! – горячо шепнул Колька, обжигая мне ухо дыханием. Пахло от него чесноком и чем-то мясным, вроде как котлетами, видать недавно с обеда вернулся – Ты щас же за почтой пойдешь? Я попрошу Семеныча, он меня подменит, а мы с тобой и поговорим! На улице, покурим!
– Так я же не курю, ты же знаешь – сделал я вид, что не понял, лихорадочно размышляя, чего же это Кольке понадобилось. Неужели все-таки Машка Бровина наболтала? Ой-ей… вот он, результат неверно проводимой колдунской политики! Вот нахрена мне было на нее воздействовать, да еще и предсказывать ей рождение двойни!
– Да я знаю, Васек, что не куришь! Ну чо ты, внатури?! Я ж не о том! Иди, иди почту получай, щас я у Петра Семеныча спрошусь и потолкуем!
Я пошел по лестнице наверх, на второй этаж, а Колька побежал к Морозову Петру Семеновичу, в просторечии «Семенычу», бывшему старшему участковому, который перешел в дежурную часть на должность дежурного перед самой пенсией. Мужик Семеныч был дельный, работу знал, был строг, но и особо гайки не закручивал, его уважали и сослуживцы, и люди с «земли».
Поднялся на этаж, прошел к канцелярии, зашел к Бровиной. Она на меня не глянула – ну зашел, и зашел кто-то, делов-то! А когда подняла взгляд, глаза ее заметно расширились и щеки как-то сразу зарумянились.
– Привет, Каганов! – сказала она таким ласковым голосом, что честно сказать я просто охренел. Это когда она встречала какого-то там участкового без обычных своих колкостей и подначек? Ощущение такое, что сейчас Маша встретила старого друга, которого давно не видела и которого немного стесняется. И даже чуть-чуть любит!
Когда в прошлый раз я увидел, что у нее родилась двойня, и какая-то сила заставила меня взять, и рассказать ей об этом – я потом долго думал, что со мной случилось, с какой вообще стати я вдруг начал пророчествовать, и почему не смог сдержаться. Ни к какому выводу так и не пришел. Я не понимаю, не могу понять, как действует Сила, и каким образом, когда и как она срабатывает. Возможно в тот раз Сила взяла надо мной верх, тогда – я ее не мог контролировать.
Хмм…«тогда»? А сейчас? Сейчас я уверен, что контролирую? Не нужно себя обманывать, я ни черта ничего не контролирую. Я пользуюсь Силой так, как если бы держал в руках электрический кабель под напряжением с оголенным концом, и время от времени прикладывал его к некому электромотору – то ли попаду в контакты и двигатель заработает, то ли не попаду… а может промахнусь, да и ткну в человека, стоящего рядом. Или себе в ногу. И уж точно не понимаю, как этот самый электроток приводит в движение механизм мотора.
– Вась, ты прости… я тут подружке рассказала, как ты меня это… хмм… вылечил! Я никому больше! Точно! И знаешь, я беременна! Тест сделала, точно, беременна! И задержка…
– За неделю-то? Да тут времени-то прошло нет ничего! Маш, ты чего?! Это просто случайно было! Я сам не знаю, что на меня нашло! Забудь, Маш!
– Я понимаю, понимаю! – Маша наклонилась ко мне и зашептала – Никому больше! Я только Люське Колькиной сказала! Они давно уже ребеночка пытаются заделать, а не получается! Всех врачей обошли! И результата никакого! И я не могла ей не сказать, прости. А с меня тебе подарок! Коньяк!
Маша пошарила где-то внизу и достала коробку, на которой была нарисована красивая бутылка и написано что-то латинскими буквами. Явный самопал откуда-нибудь из Казахстана – оттуда обычно тащат всякую дрянь в красивых бутылках, разведенный эссенцией галимый спирт.
– Нет, Маш! Оставь себе! – решительно отверг я соблазнительное предложение – Мужу отдашь! Я не пью. И это… поздравляю тебя! И Маш, я тебя попрошу… никому не надо говорить, ладно? Больше никому!
– Конечно, конечно! – заторопилась Маша – Никому! Я и Люське сказала – чтобы не болтала языком! Могила! Я – могила!
– Не говори так! – у меня в глазах потемнело, я наклонился к Маше и сквозь зубы процедил – Не езжайте на море! Не езжайте! В беду попадете! Сдайте билеты!
Маша отшатнулась от меня, а я вцепился руками в перегородку, отгораживающую ее место от остальной части комнаты, и очень постарался не упасть. У меня кружилась голова, а перед глазами стояла открытая могила, и рядом с ней – закрытый крышкой гроб. Рядом с гробом Маша в черном платке, бледная, как полотно. Она рыдает, вокруг стоят люди и я понимаю – в гробу лежит ее муж.
– Что ты… говоришь?! – Маша перепугалась, отшатнулась от меня, и смотрела так, как если бы из моей грудной клетки сейчас вдруг вылез «Чужой» – Вася, ты чего?!
– Ничего… забудь! – с трудом выдохнул я – давай я почту получу, мне идти надо. И это, Маш… не болтай, ладно? И не ездите в Адлер. Не надо!
Глава 2
– Каганов, результатов нет! Где протоколы на пьяных? Где мелкое хулиганство? Ты чем там вообще занимаешься, спишь? Забрался в глухомань, залег в берлогу, как медведь, и думаешь – что, результаты давать не нужно? И месячник противопожарной безопасности начинается, надо протоколы составлять на сжигающих мусор в своем дворе – где протоколы по противопожарной безопасности?
– Виктор Семеныч, да где я мелких хулиганов возьму? Был один, так его инсульт трахнул! На скорой увезли! А на кого мне тогда протокол составлять?
– А вот на него бы и составил! Пока в скорую тащили! Это Капустина, что ли?
– Откуда знаете?
– Это же деревня, тут все всех знают. Кстати – слыхал, что вроде как поднялся он? Вот сходил бы к нему, и составил на него протокол! Нет, Каганов, никак ты не хочешь работать. Вот Николайчук – он у себя там знаешь, как развернулся? По два протокола в день таскает! И хулиганов, и пьяниц оформляет! А ты чего отстаешь? Молодой, энергичный, тебе расти надо! Звание получать! А ты чего?
– Я чего? Да я в деревне живу, каждый день хожу мимо этих жителей, в одном магазине с ними продукты покупаю, и я их буду терроризировать протоколами?! По два штуки в день? Я что, идиот? Не представляю, как потом жить там буду. Николайчуку может и пофиг, у него рожа наглая, широкая – в три дня не обгадишь, а у меня духу не хватит терроризировать своих же селян!
– Знаешь, если у тебя духу не хватает – надо было в другое место идти работать. В больницу, например – всех бы жалел, всех спасал! Или в МЧС – спишь себе, раз в месяц съездишь на аварию, да и делов-то. А ты в полицию пришел! А раз пришел – надо служить! Работать! Нет, Каганов, так у нас с тобой дело не пойдет. Показателей нет, и если так будет продолжаться…
– Мне что, рапорт на увольнение написать? – перебил я начальника отделения участковых. Меня что-то зацепило в его словах. Я так-то все понимаю, начальство обязано давать накачку, дрючить подчиненного, но сегодня не тот день, и у меня не то настроение, чтобы выслушивать всю эту ересь.
– Я прямо сейчас могу! – меня несло, и словесный поток вырывался из моего рта будто помимо воли – вы так и скажите, товарищ майор! Я вот сейчас сижу и слушаю вас, вместо того, чтобы идти, и разбираться с людьми, которые бьют друг друга лопатой по голове. Вместо того, чтобы исполнить поисковые поручения. Вместо того, чтобы… на самом деле – работать! Хотите меня уволить – пожалуйста! Ищите другого дурака, который согласится забраться в Кучкино и будет там составлять протоколы на всех своих соседей, а потом отстирывать китель от плевков, которые остались на его спине! Я НЕДЕЛЮ в Кучкино работаю, я даже познакомиться со всеми в своей-то деревне не смог, а у меня их двадцать! И вы еще наезжаете, требуете от меня каких-то протоколов? Дайте листок бумаги! Щас рапорт напишу, раз не устраиваю!
Молчание. Тягостное такое, густое, как смола. Мда… вот меня понесло-то! Я что, не привык к дурацким разносам? Не привык слушать глупые начальственные высказывания? Что вообще такое со мной? Чего я так взвился?
– Виктор Семенович…Каганов и правда всего неделю у себя на земле. Может, дадим ему время укрепиться, наладить связи? Кстати, я сегодня общался с Самохиным Игорем Владимировичем – он Кагановым доволен. Так и сказал: правильный парень, хорошего участкового прислали. С людьми знакомится, не дурак, контакты налаживает. Конечно, спрашивать с Каганова нужно, но надо и дать время для адаптации! Он там вообще один, и вы сами знаете, какое у нас положение с участковыми, тем более что…
Заместитель начальника отделения капитан Кукин многозначительно посмотрел на майора Миронова, и тот недовольно поджал губы. Не нравится, да? Знаешь ведь – не?кого больше послать в то же Кучкино! Работать в центре еще можно кого-нибудь найти, а чтобы в глухомань, без удобств, чтобы в какое-нибудь поганое Кучкино… шалишь! Никаких вариантов!
Да участковый лучше уволится, чем туда поедет! Его просто-напросто сожрет благоверная, если он даже заикнется о переезде в эту дыру! Только такой как я одиночка, почти социопат, согласится ехать в эдакую глухомань. И пусть у меня нет показателей, зато все равно участок прикрыт, порядок там какой-никакой соблюдаю и можно сказать где-нибудь на совещании что работа ведется.
Ну и есть на кого вывалить ушаты дерьма. Свалить с себя ответственность. Только вот слишком уж нажимать не надо – и правда, вильну хвостом, да и свалю в народное хозяйство. И кто тогда будет служить? Эти тридцать штук зарплаты для провинции может и неплохое жалованье, но точно можно найти работу и «пожирнее», где-нибудь в Твери, или в той же Москве.
Только вот выслушивать прописные истины от своего зама, да еще и при «дрючимом» подчиненном – это уж совсем даже ни к чему. Истина очевидна, но не все надо говорить вслух – аксиома, однако.
– Ты, Каганов, вообще-то не забывайся! – строго сказал Миронов, и тут же сбавил накал беседы – я понимаю, что ты там всего лишь неделю, и еще не сумел войти в курс дела. Но надо стараться! Надо использовать все возможности, чтобы…
Еще минут десять этой чуши, но уровень глупости в претензиях снизился на порядок. Иногда все-таки надо показывать зубы, иначе совсем уж сядут на шею. Штат участковых «упакован» лишь наполовину, не хотят люди работать участковыми, а тем более – где-то в чертовой глухомани. И я это знаю, и начальство знает. Но говорить об этом как бы не принято.
И по большому счету Миронова понимаю – с него требуют, он требует, и все это идет по нисходящей. Пока на самом верху МВД сидят идиоты, поддерживающие прогнившую, тупую систему – «палочная» практика будет продолжаться. Ты хоть тысячу раз поменяй название службы, но если ничего не меняется внутри нее, и само главное, высшее начальство остается прежним – результата не будет никакого.
Я думал над тем, почему люди не идут работать участковыми, и вот к какому выводу пришел: во-первых, после так называемой реформы полиции требования к тем, кто хочет служить стали гораздо более жесткими. Пройти через фильтры Системы стало сложнее, чем к примеру в 80-е годы, или в 90-е. Казалось бы, что это хорошо – меньше будет в полиции случайных людей, или тех, кого и на пушечный выстрел нельзя подпускать к работе полицейского. А с другой стороны – обеспечение тех же участковых, их зарплата, все это настолько не соответствует лежащему на них грузу ответственности, тому объему работы, которую они должны исполнять – что просто не понимаешь, а какой идиот посчитал, что на такую зарплату могут соблазниться дельные, умные люди? Ну ладно я – одиночка, семьи у меня нет, а если были бы жена, дети? Как прожить на такую зарплату, да еще и целыми днями пропадая на участке? Единственный способ – подрабатывать на стороне тем, или иным способом, вплоть даже до махрового криминала. Система сама толкает своих служащих на преступление! Это ли не совершеннейшая глупость?
Но говорить ничего такого начальству я не стал. Попробуй сейчас, скажи – оба начальника вытаращились бы на меня, как если б увидели морского змея! Типа – пенек заговорил! Полено тупорылое! Мое дело – молчать, и принимать «справедливое» наказание.
Но все когда-то кончается, кончилась и эта «замечательная» беседа. Из кабинета начальника я вышел потный, злой, как черт, и как ни странно – взбодрившийся. После странного приступа возле Маши Бровиной, у меня аж дрожь в коленах появилась и слабость, а вот теперь – совсем уже другая дрожь вдруг в теле возникла. От злости. Сейчас мне хотелось кому-нибудь морду набить, а не улечься в тихом углу и поспать пару-тройку часиков.
Да, как говорят англичане: «В каждом свинстве есть свой кусочек бекона». А еще, кто там сказал? Вроде как Ницше? «Все, что нас не убивает – делает сильнее».
Ну а сесть себе на шею я не позволю. Ребята думали, что раз я такой тихий, «интеллигентный», то можно мной помыкать как хочешь? Нет, парни… может раньше это так и было, но теперь, когда я получил новые возможности и новую перспективу – все не так просто, как вам может показаться. Но лучше вам об этом пока не знать.
– Наконец-то! – вполголоса, жарко забормотал Колька Сидоров, выскакивая из-за угла здания РОВД – Я уж думал ты там до вечера будешь сидеть! Васек, слушай, помощь твоя нужна! Тут Машка Бровина рассказала, что ты вроде как экстрасенс – поколдовал на нее, и она… это… в общем – забеременела! И вроде как даже ей предсказал – кто у нее родится. Ты не мог бы помочь нам с Люськой? Ну никак не можем ребеночка сделать. Стараемся, стараемся, и никак… Люська уже на меня смотрит, как на… в общем – похоже, что начала думать, будто это во мне дело-то. А мы ведь проверялись – все в порядке! И у меня, и у нее. А ребеночек не получается, да и все тут. Ты не мог бы нам помочь? Ребеночка-то сделать?
– Я мог бы вам помочь, но мне кажется ты будешь против. Да и мне как-то выступать в роли быка-осеменителя не в жилу – зло бросил я, шагнув к своему уазику – Старайтесь, и все получится.
– Ты вообще о чем? – Колькины брови полезли вверх – А! Шутишь! (он через силу улыбнулся) Нет, я не прошу тебя спать с моей женой. И даже донором спермы не прошу становиться. Ты не мог бы это… ну… руками там поводить, пошептать чего-нибудь… чтобы Люсенька зачала! Вась, а?! Пожалуйста, Вась! Я это… если чо – заплачу, сколько надо! Только ты это…
– Коль, ну чего ты несешь?! – не выдержал, рявкнул я – ну какое, к черту, «руками поводить»?! Чего пошептать?! Устав караульной службы над твоей женой прочитать, что ли?! Да вы совсем еб… сь с Машкой вместе! Чего она там напридумала?! Ну ляпнул я что-то, а оно возьми, да и совпади! Сам не рад – мало ли что в разговоре сболтнешь?! Пожалел я ее, решил настроение поднять, а тут вдруг возьми, да и совпади! Коль ты же взрослый человек, и все веришь в эти сказочки?! Единственный способ, каким я могу выполнить твою просьбу – это трахнуть твою жену! И то никаких гарантий! Отстаньте вы от меня! Я участковый, а не экстрасенс! За чудесами – это к бабкам! Кстати, могу тебе подсказать одну – бабу Нюру из Кучкино не знаешь? Поезжайте к ней, она примет. Снадобье даст, подскажет чего-нибудь. А меня с этой чушью не трогайте, мне и так в жизни всякой ерунды хватает. Только что у начальства говна наелся – большой ложкой, аж икается с пережору! Все, давай, Коль! Извини, что не оправдал надежд. И не верь в сказочки.
Я уселся в уазик, открыл окна – стало уже по-летнему жарко, в салоне будто печку включили – завел машину и не прощаясь с угрюмым Колькой сорвался с места так, что сумел прокрутить под машиной сразу два колеса. Опомнился только метров через двести – глубоко вздохнул, заставил себя ослабить ногу на педали газа и дальше поехал уже накатом на третьей передаче.
Ехать мне было недалеко – до торгового центра «Алмаз», который, кстати, тоже принадлежал Самохину. Раньше, еще в советское время, это был дом быта, как две капли воды похожий на все дома быта, тысячами раскиданные по всей стране и построенные по одному проекту. В 90-е здание приватизировал так называемый коллектив в лице директора этой конторы, ну а потом уже изрядно обветшалое и потрепанное здание выкупил фермер Самохин. Взял кредит, сделал ремонт, переоборудовал под сдачу торговых площадей мелким торговцам с промышленными товарами и теперь нормально с него «стрижет купоны». А на первом этаже еще и продуктовый рынок устроил – я сам туда время от времени захожу за мясом или яйцами, тут цены немного пониже, чем в других местах райцентра.
На втором этаже – многочисленные загородки с промтоварами, что-то вроде местного «Черкизона». Дешевое барахло – въетнамское, китайское и турецкое – как и везде. Ну еще и белорусский трикотаж, который доставили сюда через провал во времени прямо из шестидесятых годов – только в те годы люди могли носить это страшное депрессивное убожество, другого-то ничего не было! Дефицит! Но зачем СЕЙЧАС производить ЭТО – для меня большая загадка.
Впрочем, раз продают – значит, кто-то покупает. Дешево ведь, да и срам кое-как прикроет. В деревне – сойдет. Молодежь не носит, плюется? Так и не для молодежи все это делалось.
Припарковался на центральной площади, возле древней, как пирамида Хуфу-Хефрена несчастной «двойки»-жигули. Это машину давно следовало пристрелить, чтобы больше несчастная не мучилась – вся ее структура держится только на краске, ржавчине и шпаклевке. От металла почти ничего не осталось, но она как старая шахтная лошадь, ослепшая от вечног мрака подземелья, все пылит и пылит по дорогам, гремя всеми сочлениями и будто жалуясь на свою долгую, несчастную жизнь. Такие машины обычно используют мелкие торговцы определенных национальностей – в этот фургончик можно набить полтонны ящиков с овощами, и машина как ни странно довезет их до торговой точки. А если развалится по дороге – так и не жалко это ржавое корыто. Купили ее за десятку, найдется и еще такое чудо где-нибудь в одном из дворов умирающих деревень.
Когда я вижу такие машины, невольно думаю о том, как быстротечно и безжалостно время. Ведь когда-то эта тачка была верхом совершенства – новейшая машина, мечта всех автомобилистов! И вот… несчастный механический инвалид, при виде которого хочется перекреститься и объехать его на как можно большем расстоянии – не дай бог колесо у этого уродца отвалится и автохлам въедет в бочину твоей новенькой «тойоты».
Мда… так и не выходит у меня из головы мысль о новой машине! Вот что деньги-то делают… пусть даже еще и не полученные. Ну что же… я всего лишь человек, и мне ничто человеческое не чуждо.
Забравшись по лестнице на второй этаж, огляделся по сторонам – не больно-то много народа желают прибарахлиться. Ходят несколько грустных, бедно одетых личностей, и очередей, состоящих из желающих срочно расстаться со своими деньгами в наличии точно не имеется. Провинциальный народ не очень-то спешит тратить свои так трудно заработанные деньги.
Интересно, как же эти торговцы выживают – с таким-то «активным» спросом на их жалкие товары? Как вообще можно жить на такие низкие доходы?
И мои тридцать тысяч зарплаты вдруг показались просто-таки невероятным капиталом.
Ага… вон и бижутерия, расчески и все такое прочее. Теперь надо объяснить продавщице, что именно мне нужно.
Вышел я из торгового центра став беднее на три с лишним тысячи рублей. Честно сказать – меня немного душила жаба жадности. Когда это я еще получу деньги за свою антинаучную деятельность, а вот наличных теперь в кармане стало гораздо меньше. Придется снимать деньги с банковской карты – не везде, совсем даже не везде к оплате принимают эту самую карту. А в Кучкино – так точно не принимают, там только наличные.
Зато теперь у меня в пакете лежит куча расчесок и гребней всякого вида – я старался покупать гребни как можно более кичевые, изукрашенные в стиле дикого китайского творчества. А еще – большая куча дешевенькой бижутерии, которая должна была изображать драгоценности.
Не знаю, смогла ли китайская бижутерия их изобразить, я никогда не держал в руках ничего золотого, за исключением маминого золотого колечка (дома храню, вместе со свидетельством о смерти), но блестели эти псевдодрагоценности не хуже настоящего золота, а может быть и лучше. Помню, помню пословицу про: «не все золото, что блестит», но какая разница, по большому-то счету? Я вообще не уверен, что русалкам эта бижутерия по вкусу, так что вообще можно было не покупать блестящие цацки. Но… я сам не знаю, почему их купил – показалось, что это будет правильно. Уж очень мне хотелось сделать для этих существ что-то хорошее, хоть как-то исправить зло, которое принесли им жители деревни.
Несчастные девчонки, которые ничего в этом мире не успели увидеть – за что их так? Ну да…«русский бунт, бессмысленный и беспощадный» – это все слова, высокий штиль, которым изъясняются высоколобые интеллигенты, сидящие в своих тихих кабинетах. А когда ты видишь, как невинную девушку прикалывают грязным навозными вилами… душа даже не кровью и слезами обливается, она жаждет мести! И я понимаю существ, основой для рождения которых явились эти самые убиенные девчонки.
Понимаю, но не одобряю. Не должно быть так, чтобы за грехи родителей отвечали невинные дети. Каждый человек отвечает только за себя, только за свои поступки, и это на самом деле правильно.
После вьетнамского рынка отправился в хозтовары. Ну – тут уже все просто, никаких тебе размышлений на тему: надо ли мне покупать, или нет. Короткая штыковая лопата, резиновые перчатки, пластиковый контейнер с закручивающейся крышкой – все, что нужно для достижения моей цели. Нет, не все – еще кое-что. Зашел в аптеку и купил одноразовых шприцов на три кубика объемом каждый – два десятка. Пусть будут.
Загрузившись, поехал восвояси – в городе хорошо, а дома лучше! Впрочем – можно ли назвать городом этот ПГТ? Тут и пятиэтажек-то раз, два и обчелся. Все больше «частный жилой фонд», из которого едва ли не половина – дома, построенные как минимум лет пятьдесят назад, а то и больше. Видел даже такие как у меня дома – двухэтажные, древние, как дерьмо мамонта.
Теперь мой путь лежит в Ольховку. Кстати, я в ней все равно еще не был, ее так и так следовало посетить – раздать визитки с номером телефона, себя показать, чтобы народ знал – у них есть участковый. Так положено по правилам моей работы, да и по совести – чтобы люди знали, к кому могут обратиться за помощью.
Мало чем могу помочь? Ну почему же… по крайней мере, смогу дать совет, куда, к кому обратиться. А может и моей власти хватит, чтобы утихомирить каких-нибудь отморозков. Не колдовской власти, нет – обычной власти участкового уполномоченного. Что ни говори, но я в этих деревнях на самом деле форпост закона и порядка. Шериф, ага!
Дорога до Ольховки заняла времени меньше, чем дорога до Кучкино. Ольховка, деревня по размеру чуть поменьше, чем Кучкино, была поближе к райцентру, и туда вел пусть и разбитый, но все-таки асфальт, только местами выбитый до щебенистой своей «подкладки». Поэтому уже через двадцать минут я въезжал в деревню мимо заброшенной деревянной церквушки, будто вышедшей из самого ужасного ужастика всех времен и народов под названием «Вий». Вот в такой церкви некогда запирали Хому Брута, чтобы он отчитывал злобную покойную ведьму. И я помню, как удивлялся в детстве, что нечистая сила лезла в эту самую церковь, хотя должна была ее бояться, как огня – церковь же! Святое место!
Уже став взрослым, я прочитал в книгах о том, что в церквях, которые заброшены людьми, в церквях, которые не почитаются и превращены в сараи и загоны для скота – обязательно заводится нечистая сила. Кстати, это укладывается в очень простую и незамысловатую теорию: свято место пусто не бывает. Если из церкви, или из человека ушло все светлое, ушел святой дух – его место обязательно займет бес.
И эта теория касается не только, и не столько церквей и отдельных людей: в государственном обществе обязательно должна иметься какая-нибудь идея – религиозная, либо социальная. До революции – это было христианство, или ислам, или иудаизм – неважно какая религия, но правильная. Гуманистичная.
Если это общество атеистов, такое, как большевистский строй – все равно, будет теория похожая на христианскую – только назовется она по-другому. Большевики прекрасно понимали важность заполнения «вакуума» в головах людей, и заполнили его идеей светлого будущего, идеей коммунизма. А что есть идея коммунизма, как не христианская идея построения общества всеобщей любви и равенства?
Я читал «Кодекс строителя коммунизма», так в нем самым наглым образом были передраны христианские заповеди: «не убий», «не укради», и – все остальные заповеди, модернизированные под нужды правящей власти.
Честно сказать, до последних событий я как-то не особо задумывался на тему существования или отсутствия бога, или богов. Мне это было совершенно не интересно. Живу себе, да живу – зачем думать о том, или о ком, чего ты никогда не сможешь понять, и даже узнать о его существовании? Но вот когда меня лично все это коснулось, когда для меня стало жизненно важным знать свое место в этом мире – невольно задумаешься обо всем, что связано с существованием богов.
Но это все потом. Сейчас – улица Коммунистическая, дом три, Силькина Мария Федоровна.
Хмм… везет же мне на Марий! Сплошные Маши вокруг! Похоже, что это самое распространенное здесь женское имя. Ну что же, посмотрим, что тут за Мария Федоровна, тезка бывшей императрицы Российской. Только вот вряд ли в ней будет что-то императорское, это наверняка!
Да, ничего императорского в ней не было – если только рост? Как у Александра Третьего. Баба почти с меня ростом, толстая – эдакая сумоистка, с руками толщиной едва ли не с мою ляжку. На пухлом лице с вывернутыми наружу пухлыми губами было просто-таки написано: «Вы все мрази, я вас в конце-то концов всех и разоблачу!»
И первый, с кого она начала разоблачение, это был я – несчастный участковый, вынужденный выслушивать всяческую тупую херь, делая при этом умное, проникновенно-внимательное лицо.
Кстати – это искусство, внимательно слушать людей. Некоторым из тех, кто приходит в пикет по большому счету только и надо, чтобы их кто-то выслушал и дал свой совет. Ты получаешься что-то вроде психолога в ментовской форме.
И ты во время беседы можешь в своем блокноте хоть сиськи рисовать и другие первичные половые признаки обоих полов, но рожу должен уметь состроить обязательно умную и внимательную. Иначе потом точно обвинят в недостаточном внимании к нуждам несчастных заявителей. Закидают жалобами, задушат бумагами, крови выпьют большущей трубочкой из самого центра сердца.
– Наконец-то! – противным, визгливым голосом хабалки ответила бабища на мое приветствие – Пока вас дождешься, убьют! Расплодили вас на свою голову! Сели на шею, и ножки свесили! Не хотите работать! Я на вас жалобу в прокуратуру буду писать, бездельники! Содержим вас, трутней, а вы и работать не хотите! Когда это я жалобу написала – и вот, только сейчас, явились, и не запылились! За то время сто раз можно было меня убить!
Скрепя сердце я сделал спокойно-внимательное лицо, и осведомился у «сумоистки», в чем же конкретно суть ее конфликта с соседом. И выяснил, что соседский кот повадился лазить к соседке во двор, пугать ее кур, душить цыплят, и чтобы не лишиться последнего своего источника пропитания, женщина была вынуждена побить кота прутиком. А сосед, эта сволочь, пришел, и набросился на нее с лопатой, ударил оной лопатой по голове и едва не убил. Проклятый злодей. «Эта интеллигентская сволочь, которую вскормили на своей груди! Хулиган с высшим образованием! Тоже мне, профессор! Пьянь чертова! И только попробуйте не принять меру к хулигану – запишу! Я с вас погоны-то поснимаю!» – ну и так далее, и все в таком же духе.
Ко всему прочему, как оказалось – сосед оттяпал у бабищи еще и пол-огорода, лишив ее средств к существованию в виде клубней картошки. И она вынуждена влачить жалкое существование, испытывая постоянное чувство голода и и моральные страдания из-за того, что сосед смеется ей в лицо, запершись за своим высоким забором.
В общем – обычный набор страданий, которые нередко получают от судьбы владельцы домов и дачных строений. Иногда такие вот дрязги тянутся годами и десятилетями, переходя по наследству к детям и внукам, и в самых что ни на есть горячих случаях заканчиваясь даже и смертоубийством с последующим активным уничтожением улик с помощью очищающего огня. Поджигают соседей, если проще сказать.
История гнилая, с душком, это я чуял просто-таки на-раз, здесь и колдовских способностей не нужно, чтобы понять. Баба противная и скользкая, как кусок дерьма, потому в этом деле нужно хорошенько мне разобраться.
Сообщив женщине, что предварительно должен выслушать обе стороны, и выслушав от нее еще несколько предупреждений о неминуемой каре, которая меня постигнет, если я приму сторону ее коварного и подлого соседа, я отправился на встречу с этим самым исчадьем ада, мерзким интеллигентишкой, городским ублюдком, которого черти принесли в благословенную богами славную деревню Ольховка.
Чистенький, ухоженный домик, выкрашенные белым ставни, наличники, крыльцо. Приятный домик, «пряничный». Вот так представляют себе дома где-нибудь в русской глубинке вздыхающие по «русскому духу» горожане. Действительность обычно оказывается совсем другой, но этот домик именно таков – розовая мечта горожанина. И явно это заслуга его хозяев. Или хозяина? Я из всего сказанного сумоисткой так и не понял – один живет этот злобный агрессор, или у него есть семья.
Агрессор оказался невысоким сухощавым мужчиной лет шестидесяти плюс года три-четыре-пять, одетый скромно, неброско, и как-то «по-городскому» – отглаженные брюки, клетчатая рубашка, тонкая смесовая жилетка. Под высоким лбом серые, немного на выкате большие глаза над узкими, для чтения очками. «Академическая» бородка без усов – тоже ухоженная, практически полностью седая.
На руках – кот. Большой такой, черный с белым – лапы как в белых носках, белая грудь. Чистый, ухоженный, смотрит – щурит желтые глаза.
– Здравствуйте! – нейтрально поприветствовал я хозяина дома – Вы Семкин Петр Федорович?
– Сознаюсь, Семкин – это я – кивнул мужчина, и предложил – Проходите, пожалуйста. Можете не разуваться. Вот тут присаживайтесь. Я кажется знаю причину вашего посещения. Даже ждал этого.
Я присел к столу, застеленному как на праздник белой, идеально чистой скатертью, осмотрелся. Первое, что можно сказать – чисто, абсолютно чисто! Мне даже стало немного стыдно за свое замусоренное холостяцкое обиталище. У меня такой бардак, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Одежда на лавке лежит, посуда горой на полке, башмаки у двери валяются сикось-накось, а тут… обувь строго по линейке, красивые расписные тарелки на стене – ровными рядами, возле них – рушники.
На стене в гостиной картины – пейзажи, и на мой взгляд, вполне недурные, что-то вроде в стиле Шишкина. Ели, луг, болотце, весенние разливы.
В углу – мольберт с накрытым полотном холстом. И запах – масляная краска для картин, ее запах ни с чем не спутаешь.
