– Как долго вы за мной шпионили? – спросила я и сама удивилась холодности своего тона.
Он обиделся. Возможно, именно этого я и добивалась. На его лице проступило выражение сожаления.
– Простите, что так вышло. Собственно, я искал Винченцо. Я ничего не знал о вас.
– Но зачем вы отправились за мной в Милан? – удивилась я. – Ведь мы живем в одном городе.
Моя прямота, похоже, нисколько его не смутила.
– Это было чистое сумасшествие, – ответил он. – Ностальгия… Когда я увидел вас на подиуме… Бог мой…
Его глаза увлажнились. Я старалась сохранять невозмутимость.
– Джульетта гордилась бы вами, – продолжал он. – Она всю жизнь мечтала об этом.
Я не понимала, что он имеет в виду.
– Она ведь тоже… портняжничала, – пояснил Винсент. – И имела к этому делу талант. Вот только ваших возможностей у нее не было… Думаю, отец назвал вас в ее честь. Мать он любил больше всех на свете.
На безымянном пальце его левой руки блестели два золотых кольца: вдовец. Заметив мое внимание, он поспешно спрятал руку.
– Где она сейчас? – спросила я.
Он чуть заметно тряхнул головой. Будто не хотел произносить вслух то, что и без того было мне понятно. Джульетты нет в живых. Но молчание Винсента красноречиво свидетельствовало, что для него она не умерла. Одни оставляют этот мир насовсем, примирившись со своей участью, другие уходят против воли. В последнем случае часть человека остается с живыми.
Тишину нарушило появление официанта. Винсент заказал эспрессо по-итальянски – довольно необычно для немца его поколения. Но по-итальянски он говорил с акцентом, немецким, насколько я могла судить. И вообще, совершенно не походил на итальянца.
– Когда вы последний раз общались с отцом? – осторожно спросил он.
– Я видела его один-единственный раз, в детстве, – ответила я. – И совсем недолго.
– Мне жаль… Я не знал.
Он вздохнул и посмотрел на меня так, будто решил удочерить не сходя с места.
– Все нормально, – успокоила его я.
– Я тоже давно с ним не общался, – продолжал Винсент. – Ваш отец не хотел меня знать.
– По крайней мере, это нас объединяет, – заметила я и тут же пожалела о своей неосторожности.
Винсент застенчиво улыбнулся и отвел взгляд. Некоторое время мы молчали – два чужих друг другу человека. Все, что было между нами общего, – незнакомец по имени Винченцо. Точнее, его отсутствие.
Официант поставил на стол кофе и удалился.
– Вы уверены, что он жив? – спросила я.
– Безусловно.
– Зачем вы его разыскиваете?
Винсент перегнулся через стол, понизил голос:
– Буду откровенен с вами, не так давно в нашей семье произошло несчастье, умерла моя жена.
– Джульетта?
Он покачал головой:
– Официально мы с Джульеттой никогда не были супругами.
Он помолчал, глядя на меня, будто ожидал реакции. Но я решила сохранять покерфейс.
– Это так… – Винсент шумно выдохнул. – В молодости не понимаешь, как быстро все подходит к концу. В ваши годы я тоже смотрел только в будущее. Но с возрастом все чаще оглядываешься назад. Я не хочу уйти, не примирившись с прошлым.
Я не понимала, к чему он клонит. Винсент огляделся, как будто боялся, что его подслушают. Но люди вокруг были заняты своими разговорами. Он еще ближе подался ко мне:
– Я должен уладить свои дела, времени на это осталось не так много.
И снова этот пронизывающий взгляд. На что он намекает?
– Ваш отец – мой наследник, – пояснил Винсент. – Кроме него у меня две дочери… Но прежде я хотел бы с ним объясниться. – Он замолчал, будто ожидая ответа, и тут же продолжил: – Мне следовало озаботиться этим раньше. Но видите ли… я был связан одним обещанием… долгая история. Сейчас, во всяком случае, я решился его нарушить. Надеюсь, не поздно.
В его тоне чувствовался напор, Винсент и в самом деле будто куда-то торопился.
– После смерти жены я нанял частного детектива. Винченцо он не нашел, зато вышел на его дочь… – Он неуверенно улыбнулся. Мне стало не по себе. – Если Винченцо так и не объявится или откажется от наследства, оно достанется его детям…
Я откинулась на спинку стула.
– Спасибо, мне ничего не нужно.
Я не хотела этих денег. Наследство – это для тех, у кого есть корни. Не для таких перекати-поле, как я.
– Вы мне не верите?
Он попытался взять меня за руку. Я отпрянула.
– Тот, кого вы ищете, мне чужой. Я не имею к нему никакого отношения.
Винсент снова помолчал.
– Разумеется, он вам чужой. Но человек остается для нас чужим, пока мы не знаем его истории.
Я молчала. Всю жизнь я только и занималась тем, что пыталась заполнить пустоту в ней. Делала все, чтобы не чувствовать этой раны. И, по-видимому, не слишком преуспела, потому что иначе сейчас просто встала бы и ушла, без сожалений.
Иногда мне кажется, что наши тела населены духами ушедших близких. Прошлое не оставляет нас, как бы мы от него ни бегали. И это пугает. В одном африканском племени женщины носят на поясах головы умерших детей и разговаривают с ними, как с духами предков.
Некогда существовала женщина, как две капли воды похожая на меня. Моя жизнь изменилась необратимо с тех пор, как я узнала об этом. Я не хочу иметь ничего общего с этой семьей, но, похоже, не все зависит от моего желания. И связь эта становится тем крепче, чем отчаянней я пытаюсь ее разорвать. Тридцать шесть лет я убегала без оглядки, но теперь во мне будто что-то сломалось. Мне захотелось остановиться и взглянуть в глаза своим призракам. Только ради того, чтобы распрощаться с ними.
– Как умерла Джульетта? – спросила я.
Он надолго задумался. Очевидно, воспоминания были мучительны.
– До сих пор я никому об этом не рассказывал.
Я встретила его испытующий взгляд. Винсент как будто хотел убедиться, что я готова выслушать его историю.
– У меня к вам предложение, – сказал он. – Я рассказываю вам, как все было, а вы решаете, верить мне или нет. От вас зависит, станем ли мы друзьями или останемся чужими. Возможно, мы сможем помочь друг другу.
Глава 6
Лучшее образование сметливый человек получает в путешествиях.
Гёте
Винсент
– Итак, все началось в Милане летом пятьдесят четвертого, за год до рождения Винченцо. Для меня, как и для вас, этот город так и остался чужим. Джульетта была родом с юга, с маленького острова возле Сицилии. Там она и похоронена.
– Как она умерла?
– Не торопитесь, дойду и до этого… Итак, я жил в Мюнхене. Осел там после войны как беженец из Верхней Силезии. Мать и сестра умерли по пути в Мюнхен, в Дрездене, отец погиб в России. Мне было пятнадцать, когда война закончилась. Я начал учиться и устроился работать на завод «БМВ». Я был молод и амбициозен, но и компания играла по-крупному, даже слишком. Наши машины были чересчур громоздки. После войны они выпускали только восьмицилиндровые двигатели – эдакий барочный ангелочек… И в каком-то смысле это было совсем неплохо. Вот только мало кто мог позволить себе такие шикарные авто. В то время даже «фольксваген» считался роскошью. И мы начали разработки с нуля. У людей была работа, дела шли в гору. Всего-то требовалось – наладить выпуск маленьких, недорогих машин. Но наших ресурсов не хватало. Компании грозило банкротство, и тут в игру вступили итальянцы. В пятьдесят четвертом на автомобильной выставке в Турине наши боссы присмотрели одну интересную модель, компактную, как чемодан. Она свободно умещалась в длину поперек стандартного парковочного места. Миланский производитель специализировался на мотоциклах, и эта машина была чем-то средним между мотоциклом и авто… «Изетта», слышали когда-нибудь?
– Да, конечно. «Букашка»?
Его лицо просияло.
– Именно, «букашка»… С одной передней дверцей, как у холодильника. Помню, как начальник явился к нам, в отдел технического развития. «Парни, нам надо задешево прикупить лицензию на эту штуковину и срочно запускать ее в производство». Кому-то из нас предстояла командировка в Милан. Я был самым молодым, семьи не имел. Мне выдали мотоцикл, рухлядь времен вермахта, и пожелали счастливого пути.
Старик оживился, будто, рассказывая, сбрасывал груз десятилетий. Я почти видела его молодым человеком, трясущимся через послевоенный Мюнхен на старом мотоцикле.
Вероятно, к тому времени многое успели восстановить, но все же город наполовину лежал в руинах, камни еще не одно десятилетие хранили следы катастрофы. Тысячи и тысячи бездомных, бесконечные вереницы грузовиков, вывозивших строительный мусор за город, на Обервизенфельд, где вырастали окутанные пылью каменистые холмы. Позже на этом месте разбили Олимпийский парк.
Ребенком я каталась там на гоночном автомобиле, не подозревая, что холмы под моими ногами не природного происхождения. В тот самый день, когда я увидела отца, – первый и последний раз в жизни. Всего несколько часов после полудня – а потом он исчез навсегда.
Итак, в то прохладное летнее утро перед ним расстилалось пустынное шоссе. Мюнхен остался позади. Винсенту предстояло впервые в жизни покинуть пределы Германии – через перевал Бреннер, ворота на юг. Далее – Верона, Бергамо… Я знала эти названия из рассказов подруг, мама возила меня повсюду – но только не в Италию. Где только ни доводилось мне проводить школьные каникулы – во Франции, Португалии, Чехословакии, даже в Южной Америке. Только на Италии, чьи пляжи мои одноклассницы освоили еще в раннем детстве, лежало табу. Негласное, но тем не менее…
Нет, я не чувствовала себя обделенной. И вообще не могла понять, почему все вокруг бредят Римом и Флоренцией. Почему там и кофе вкусней, и парни симпатичней. Это потом, уже в Лондоне, я открыла для себя итальянский дизайн. И поразилась его элегантной простоте, удивительному, идущему от древних ремесленных традиций чувству пропорции и материала.
Что касается молодого Винсента, у него Италия могла ассоциироваться разве что с лирическими воспоминаниями Гёте, знакомыми ему по урокам немецкого языка в школе.
Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,
Где пурпур королька прильнул к листу,
Где негой Юга дышит небосклон,
Где дремлет мирт, где лавр заворожен?
Ты там бывал?
Туда, туда,
Возлюбленный, нам скрыться б навсегда[4 - Перевод Б. Пастернака.].
На перевале Бреннер дул холодный ветер. Италия встретила путника не яркостью апельсиновых рощ, а бесплодным лунным пейзажем. По дороге он обогнал развалину с дымящимся радиатором – немецкие туристы в груженном поклажей «фольксвагене» пытались преодолеть альпийский перевал. На границе Австрии и Италии стояли вооруженные американские солдаты – напоминание о том, кто контролирует молодую демократию в побежденной Европе.
Первым, что поразило его по ту сторону Альп, был свет. У Винсента словно пелена спала с глаз. Солнце палило все жарче, и он все быстрей мчал по серпантинной дороге, пока не остановился на променаде у озера Гарда. И стоило ему снять мотоциклетные очки, как у него перехватило дыхание. Впервые в жизни Винсент увидел пальму. До сих пор пальмы были для него чем-то недосягаемым и связанным с роскошными круизами по южным морям, доступными разве что американским миллионерам.
И вот теперь пальмы были прямо перед ним – он мог коснуться пальцами их шелестевших на теплом ветру тонких листьев. Волны били в гранит набережной, играли на воде солнечные блики. На пьяцца резвилась ребятня, в воздухе терпко пахло лимонами. Винсент стянул кожаные перчатки, глубоко вдохнул и внезапно понял, что имел в виду Гёте.
Это трудно выразимое словами внезапное, невозможное, бьющее через край смешение всех вдруг пробудившихся чувств.
До Милана он добрался почти к закату, солнце стояло низко, на горизонте собирались дождевые тучи. Многоцветный ландшафт сменился серыми каньонами улиц.
По сторонам дороги потянулись безликие предместья, бетонные блоки домов, прерываемые шести-, десяти-, двадцатиэтажными башнями деловых центров, шикарными магазинами, футуристическими выставочными павильонами и прочими храмами в честь золотого тельца. Этот Милан не имел ничего общего с «прекрасной Италией» из песни Рудольфа Шурике[5 - Рудольф Шурике (1913–1973) – немецкий эстрадный певец, автор главного шлягера 1950-х «Капри-рыбаки».] «Капри-рыбаки». По восьмиполосной трассе бульвара, оглушительно грохоча, текли потоки мотоциклов. Современный мегаполис жил в ритме биржи, банков и фабрик.
Винсент отыскал на карте свой отель в центре города. Он окончательно потерялся в городской сутолоке, когда сгустившуюся темноту прорезал свет уличных фонарей и разноцветные огни витрин замерцали со всех сторон. Какими жалкими задворками показался ему в этот момент Мюнхен, да и вся Германия.
Внезапно он очутился на огромной площади. Люди муравьями сновали на фоне гигантского собора, тут же вздымались ворота в галерею Виктора Эммануила, с дорогими модными магазинами под стеклянным куполом. Сияли безупречно симметричные аркады витрин. Услужливые официанты в черных костюмах подавали аперитивы. На крышах сверкала реклама – «Чинзано», «Кампари», «Кока-Кола»… И повсюду элегантность, строгость архитектурных пропорций. А ведь в рассказах его старших коллег, ветеранов Африканского корпуса, «итальяшки» представали исключительно как придурковатые раздолбаи.
Винсент глядел во все глаза, не понимая, откуда взялась эта ложь. Перед ним по пьяцца фланировали мужчины в строгих костюмах, женщины в модных шляпках и стильных шалях. Их казавшееся врожденным чувство стиля не нуждалось ни в модных изысках, ни в показной роскоши. Многовековые традиции естественным образом вливались в современность. И все – полные достоинства, которого попросту не было в послевоенной Германии, если вообще оно когда-то там существовало.
Начался дождь. Миланцы раскрыли зонты, задвигались быстрее. Стоя с мотоциклом посреди быстро редеющей толпы, Винсент вдруг вспомнил, что сегодня день его рождения. Он давно перестал отмечать этот праздник – с кем, собственно? Никого из родных не осталось. Но на душе у него вдруг сделалось светло и радостно, словно он внезапно открыл для себя самое естественное человеческое счастье – просто жить.
И в самом деле, война позади. Из руин поднималась новая Европа. У него нет долгов, а значит, он свободен. Винсент вдохнул свежий, влажный воздух. Молодой человек двадцати четырех лет, в этот момент он исполнился решимости сотворить из своей жизни нечто необыкновенное.
Глава 7
– Capo ingegnere Ermenegildo Preti! Il progettista Dottore Marco Gobini! Pierluigi Raggi, capo ufficio technico! Gianfranco Sassi, soprintendente della catena di montaggio…[6 - Главный инженер Эрменегильдо Прети, конструктор доктор Марко Гобини, инженер Пьерлуиджи Радджи – наш технический гений, Джанфранко Сасси – инспектор сборочной линии (ит.).]
Инженеры – в костюмах и при галстуках – выстроились шеренгой, чтобы поприветствовать немецкого коллегу. Сам Ренцо Ривольта, владелец «ИЗО», персонально представил каждого.
– Buongiorno, piacere, добрый день…
Один из итальянцев даже рискнул перейти на ломаный немецкий – он воевал под началом Роммеля в Африке.
Аристократ Ренцо Ривольта был из фабрикантов старой закваски: серый костюм в тонкую полоску, из кармана выглядывает уголок зеленого платка, туфли начищены до сияния. Элегантность и обаяние. Строгий, но доброжелательный «патрон». Сразу было видно, что работники для него – одна большая семья.
Вежливые итальянцы не выказали удивления по поводу того, что крупная немецкая фирма доверила столь ответственные переговоры молодому парню, почти мальчишке, ни слова не знающему по-итальянски. Винсент же ужасно переживал, почти не спал в своем душном гостиничном номере.
Если немецкая сторона срочно нуждалась в лицензии на выпуск «изетты», то итальянцам требовался прорыв. Неказистая с виду «букашка» продавалась в Италии ни шатко ни валко – практичная модель, не более того. Автомобиль вполне удовлетворял немцев, превыше всего ставящих практичность, но не итальянцев, для которых не меньшее значение имела красота. Уже сами заводские корпуса в Брессо, миланском пригороде, являли образец современной архитектуры – с широкими арочными перекрытиями и панорамными окнами.
