И он отправился на толчок. Интересно было наблюдать за ним сверху. Как только он с развернутым альбомом появился у рекламного столба, на котором держатся часы, так сразу к нему подрулил какой-то малый фрукт в кепочке, надвинутой на глаза. Они перебросились парой фраз, фрукт взял пластинку, повертел в руках альбом… А затем они отправились, как я понял, оформлять сделку подальше от любопытных глаз – спустились в подземный туалет. Тем временем нам принесли непритязательный десерт в металлических вазочках – три шарика белого пломбира, обсыпанного тертыми грецкими орехами, и я попросил подать счет. На двоих вышло чуть больше шести рублей.
Наверное, и десяти минут не прошло, как Шульц вернулся назад:
– Держи, чувак, рубль двадцать – и он передал мне сложенные пополам двенадцать красных червонцев. Ого! Сто двадцать рублей, по-моему, совсем неплохо – сколько мне на шее сидеть у Шульца? Вот и сам разжился советскими деньгами.
А Шульц сразу предупредил:
– И вот что еще, чувачок, забыл раньше сказать, ты свои «гренки» засунь куда-нибудь подальше.
– Гренки? – не понял я. – Какие гренки?
– Ну да – грины, то есть доллары. Тут у нас за них схлопотать статью можно.
– Да-да, знаю-знаю, я про это наслышан. В советском времени с валютой лучше не баловаться, – отреагировал я уклончиво. Американскую валюту я уж давно запрятал в укромное место рюкзака, о чем даже Шульцу знать не полагалось.
После обильной еды, заменившей нам завтрак и обед, Шульц потащил меня в Старую Ригу. Экскурсии по средневековой Риге были его коньком, этим он с малых лет занимался – дедова выучка, тот знал каждую улочку, каждый дом, да что там дом – каждый реликтовый кирпичик был ему своим. Рассказывал Шульц про стародавние времена просто захватывающе, с невероятно интригующими подробностями. Так что услышанное надолго впечаталось в мою особо не отягощенную знаниями память. Начал он экскурсию со Двора Конвента, или, как его еще называют, монастырского двора, где в самом начале XIII века был построен оплот ордена Меченосцев – Белый замок, к сожалению, не сохранившийся – сожженный рижанами в 1297 году в ходе гражданской войны между горожанами и рыцарями ордена. Осмотрели хорошо сохранившуюся орденскую церковь Святого Георгия с красной черепичной крышей и соседнее Иоанново подворье, бывшее в самом начале истории Риги замковой резиденцией основателя города немецкого епископа Альберта. Вот так насыщенно продолжился тот знаменательный для меня день. Наша экскурсия, впрочем, на этом не завершилась.
Мы вновь пересекли улицу Ленина, но теперь значительно южнее того места, откуда начали нашу прогулку-экскурсию по старому городу; наверное, в полукилометре от «Луны». Отсюда уже виднелась гранитная набережная Даугавы, красавец-мост, в ту пору носивший имя «Октябрьский», да и показалась сама водная гладь широкой реки, отливавшая серебром под яркими лучами солнца, пробившегося из-под облаков. Мы остановились напротив здания Рижского политехнического института, как сообщил Шульц, построенного в середине прошлого века. Его красновато-коричневый окрас напоминал подлинную кирпичную кладку крепостной стены, сходства с нею добавляли характерные зубчики на фасаде. Я обратил внимание Шульца на стоявшую в нише правого крыла величественную фигуру богини правосудия Фемиды со всеми полагающимися атрибутами – весами, карающим мечом и повязкой на глазах. Тот пояснил:
– Это – точная копия скульптуры, украшавшей фронтон Рижской ратуши с XVIII века. Само здание, к сожалению, не сохранилось – погибло во время немецкого артобстрела в конце июня 1941 года. На его месте как раз и построен современный корпус. Кстати, чувак, рядом с местом, где мы с тобой сейчас стоим, находилась главная и единственная площадь средневековой Риги – рыночная. Торговали здесь всем подряд, в том числе и рыбой; можешь себе представить, какой запашок стоял вокруг, воняло так, что через сто лет после основания города рижские градоначальники ввели запрет на рыбную торговлю в этом месте и все рыбные прилавки переместили за стену, ограждающую площадь. Кстати, улицу, на которой стали продавать рыбу, назвали Сельдяной… Да, кроме торговых рядов здесь стоял столб позора для преступников, а также городские весы, аптека и, надо полагать, корчма, клиентами которой могли быть как магистр ордена Меченосцев со своими братьями-рыцарями, так и Генрих Латвийский…
– Кто такой? Почему не знаю? – легкомысленно воскликнул я.
– Реальный исторический персонаж, можно сказать, личный летописец рижского епископа Альберта, знаменитый автор «Хроники Ливонии», в которой он подробно описал события Ливонского крестового похода и историю обращения в христианство местных язычников, – к моему удивлению, Шульц сыпал датами и именами так непринужденно, будто сам был свидетелем событий, и как не похож он был на того заторможенного неловкого парня, который предстал передо мной в начале нашего знакомства. – Как было принято, – продолжал он тоном знатока, – в то время хроника писалась на рифмованной латыни. Но свой труд Генрих изложил в прозе, поскольку в латинской метрике он был явно слаб. В тексте, конечно, присутствуют отдельные стихотворные вкрапления, но все же в его стихах больше старания, чем умения… Что, ничего об этом тоже не слышал? – произнес он в ответ на мое молчаливое недоумение. – А еще историк называется!
Честно говоря, мне стало стыдно за свою серость, хоть Шульц журил меня беззлобно и с искренним желанием заполнить пробелы в моих скромных познаниях. Причем делал это без напряга, получая явное удовольствие от просветительской миссии, и, как я уже упоминал, его на самом деле было очень интересно слушать. Несмотря на сверхзадачу, стоявшую передо мной, я сумел от нее на время отключиться и оказался по-настоящему благодарным слушателем, для которого неожиданный образовательный процесс приносил не только пользу, но и радость (возможность погрузиться в подлинную историю, прикоснуться, понюхать, пощупать – это вам не сухие слова в книгах или на лекциях). Подлинный интерес (я едва ли не с открытым ртом ловил информацию) прибавлял энтузиазма моему персональному гиду. Может быть, только в эти часы я и осознал, что верно выбрал будущую профессию. А Шульц… Шульц буквально вырастал в моих глазах.
Потом мы решили идти к Домскому собору – ну как без него обойтись в пешей прогулке по Риге? – и по петляющим мощеным улочкам старого города очень скоро к нему вышли (по прямой до него, наверное, не больше трехсот метров). Точнее, оказались у южного крыла Домского ансамбля, у его тыльной стороны, сумрачного красно-кирпичного здания, как снова пояснил Шульц, отстроенного в псевдоготическом стиле в конце позапрошлого века специально для публичного исторического музея. Шульц предложил мне зайти в Музей истории Риги и мореходства – такое у музея точное название, несколько забористое. Я не отказался – после экскурсии у меня разыгрался настоящий краеведческий аппетит, я бы даже назвал то состояние исторической лихорадкой, которую разжег мой новоиспеченный гуру. Стало любопытно, что там такого мореходного или чего другого? Входные билеты стоили сущие копейки – в советское время так было везде. Музейная экспозиция освещала историю города со дня его основания в 1201 году до второй половины XX столетия. И там, из окон второго этажа одного из залов, помнится, с экспонатами времен Северной войны, рассказывающих о взятии Риги в 1710 году петровскими войсками, я и увидел (и чего меня вдруг потянуло тогда в окно посмотреть?)… Я увидел удивительный внутренний дворик квадратной формы с зелеными лужайками и аккуратными дорожками, посыпанными мелкой щебенкой, который почему-то принял за монастырский двор. И не ошибся. Его с трех сторон окружала поразительной красоты массивная каменная аркада, опирающаяся на изящные известняковые колонны. Да, сверху вид был просто потрясающий! И самое интересное то, что у меня возникло чувство дежавю; с одной стороны, я это место видел впервые, но с другой, оно мне показалось очень знакомым. Задумался – может, фотки видел в сети, а может, с родителями там побывал, но помнить об этом не мог, поскольку был маленьким – всего-навсего два года, что тут вспомнишь? Мелькнула заманчивая мысль, хорошо бы снова оказаться здесь, но в далеком-далеком прошлом, скажем, в средневековье.
– Шульц, что это за место? – спросил я у своего личного гида-всезнайки.
– Крестовая галерея Домского монастыря. Названа так из-за наличия в ней характерных крестовых сводов, присущих всей архитектуре романского стиля.
– Туда можно пройти?
– Можно… Через Домский собор.
Шульц отвел меня туда, правда, снова пришлось покупать входные билеты – мелочь, несоразмерная с полученными ощущениями. Сам не знаю, почему меня туда потянуло? Туристов там почти не оказалось, я бродил по Крестовой галерее, рассеянно скользя взглядом по выставленным там музейным экспонатам – реликтовым пушкам, каменным ядрам, могильным плитам, старинным колоколам, башенным флюгерам, декоративным решеткам… Много чего еще там было, что отпечаталось в моей зрительной памяти. Внезапно мной овладели странные чувства, перед глазами встала живая «картинка» – я увидел как бы самого себя со стороны, но облаченного в черную монашескую рясу до пят и бредущего (впереди меня реального) по совершенно пустой галерее, не захламленной историческим «инвентарем» еще не прошедших веков. Я шел по галерее, засыпанной ворохом желтых листьев с облетевших яблонь несуществующего в теперешнее время сада, их беспрерывно ворошил по каменному полу ветер, залетавший сюда со двора… А ведь, напоминаю, стоял август, и яблоки еще даже не поспели… И тут на меня дыхнуло таким холодным, суровым и строгим средневековьем, что захотелось посмотреть, как же выглядела галерея, когда была только отстроена, и что здесь было во внутреннем дворике? Кладбище, как следовало из средневековых хроник, монастырский яблоневый сад или что-то еще? (Сведения, понятно, я получил от все того же Шульца, от кого же еще?) Короче, мне чертовски захотелось увидеть Крестовую галерею в первозданном виде, скажем, так в году 1225-м от Рождества Христова. Попасть в то время, конечно же, можно – наш старый знакомый это без труда устроит, а вот как выбраться оттуда и снова очутиться в нашем времени, где этого туалетного работника искать в средневековой Риге? Пугающий меня вопрос ответа не имел…
Шульц меня вернул в реальность, которая, впрочем, была напрямую связана с прошлым и косвенно – с моим потоком мыслей. Он указал на ряд ниш, расположенных над кирпичными арками с внутренней стороны галереи. Поначалу, признаться, я их даже не приметил, мимо бы прошел, а напрасно – там экспонировались различные гербы, по виду рыцарские, но, как пояснил Шульц, это был «привет» не из средневековья, а из нового времени – этакий новодел позапрошлого века. На средневековых стенах Крестовой галереи красовались гербы семейных родов, обществ и корпораций Риги, пожертвовавших средства на реставрацию Домского собора, что производилась в начале 90-х годов XIX века одновременно со строительством примкнувшего к нему здания, предназначавшегося для рижского музея. Так они и добились права увековечивания своих заслуг перед городом…
И тут Шульц погнал такую пургу: начал что-то путано рассказывать, перескакивая с одного на другое, с пятого на десятое, опять вспомнил Генриха Латвийского, епископа Альберта, орден Меченосцев, рыцарскую колонизацию Ливонии, первую реставрацию Домского собора и разное другое. Я даже не поспевал за ходом его лихорадочных рассуждений, но, когда наконец до меня дошло, что он намеревался сотворить, я потерял дар речи, осознав, что это никакая не «пурга», а чистая правда, в чем я смог убедиться всего через несколько часов. А потом не пройдет и недели после этих откровений, как я сам провалюсь в пропасть рижского средневековья. Там не раз мне на ум придут слова из «Степного волка», и на искореженном стыке времен я испытаю «настоящее страдание» и «ад человеческой жизни». Но об этом расскажу в следующий раз…
Итак, все по порядку. Намерения Шульца, надо сказать, были самые что ни на есть серьезные: ни много ни мало – сотворить историческую литературную мистификацию, короче говоря, дописать «Хронику Ливонии» за Генриха Латвийского – вот такой неслабый замах! Шульц у нас работает по-крупному! Общеизвестно (а на самом деле мало кому известно), что «Хроника» осталась незаконченной; по каким причинам автор не смог поставить точку в повествовании, до сих пор ученые ломают головы, а вот Шульц вознамерился взять на себя ответственность и закончить труд за средневекового автора-летописца. План наглый, но шикарный: хронопортироваться в Ригу 1888 года – за пару лет до начала реставрации Домского собора, а может, и раньше для отвода глаз, – замуровать в одну из ниш, где впоследствии появятся известные гербы, псевдоманускрипт и… таким образом переписать или, точнее, дописать историю. Только вот как обратно вернуться, Шульц не знал, как и я в своих исторических грезах, что в конечном итоге и удержало его от опрометчивого шага.
У меня просто не было слов! Шульц, безусловно, оказался авантюрнее меня в сто раз. Не меньше. Его вряд ли переплюнешь! Но надо отметить, снова забегая вперед, что для меня его безумные прожекты стали не последним потрясением того памятного дня.
…С трудом освободившись от паутины Средневековья, мы зашли в кафе на Домской площади, благо ходить далеко не надо – все под рукой, заказали кофе и пирожные, передохнули, а потом двинули дальше по намеченному маршруту – на стадион «Даугава», поймав по дороге такси – время уже поджимало.
Там творилось что-то невообразимое. Толпы народа и полная сумятица – на стадион пока что зрителей не пускали по причине того, что на сцене не завершилась настройка звука. Обычное дело… Мы же рыскали взглядом по толпе, тщетно пытаясь отыскать там Пино-чета. Смотрю, вдруг Шульц весь разом побледнел, как-то съежился и вовсе замер на месте, точно увидел привидение. Спрашиваю: «Что с тобой», а он мне в ответ, задыхаясь от волнения:
– Только что себя самого увидел… с бородой кудлатой и здоровенной лысиной, представляешь?
– Не может быть! – поразился я.
Но Шульц трясся, клялся и божился, что это был точно он, правда, старый. Ну как старый… Просто на 18 лет старше того, что стоял сейчас со мной.
– А где ты его увидел?
– Вон там – перед входом на стадион.
Я посмотрел, но там была такая толпень, что в глазах рябило.
– Может, померещилось?
– Нет, – проговорил он дрожащим голосом, – точно. Я был.
– Он тебя заметил?
– Не думаю.
Потом, немного помолчав добавил:
– Не иначе, чувак, под твоим воздействием я здесь оказался… Не нравится мне это.
Может, он и прав, но зачем в меня тыкать? И я не стал отвечать, что толку огрызаться? Тем более что мне ситуация тоже не понравилась. Чего вдруг «старший» Шульц здесь оказался – не иначе, заявился сюда спутать нам карты? Меня тоже затрясло. Но что ж теперь делать? При любом раскладе надо ждать Пиночета. Должен, должен прийти… Хотя, не скрою, мелькнула у меня мыслишка: вдруг Игорь продинамит, но вовремя ее отогнал – не такой человек Пиночет!
Кстати, на самого Шульца встреча с «привидением» оказала потрясающее воздействие: он распрощался со своей долгоиграющей коробочкой, вытащил из ушей наушники, спрятал их в карман и с унылым видом погрузился в свои мысли, отключившись от реальности.
Мы проболтались у входа на стадион, наверное, битых три часа, продрогли на ветру, как собаки, зуб на зуб не попадал… Я весь извелся, ходил туда-сюда, подпрыгивал, пытаясь увидеть нашего благодетеля, словом, был как на иголках… Перед стадионом толпа уже заметно поредела, а потом и вовсе остались мы с Шульцем да стайка зевак, у которых, как я понял, не было денег на покупку билетов, намеревавшихся послушать концерт со стороны под завывания ветра. И когда со стадиона вдруг донеслось бодрое «бум-бум-бум» – на сцену вышла разогревающая команда, этакий рижский клон американской хеви-метал группы Bon Jovi – и наши надежды практически растаяли – швах! – неожиданно из толпы вынырнул озабоченный запыхавшийся Пиночет. «Тут такое дело», – говорит, ничего толком не объясняя, а только глаза закатывая и бормоча что-то несуразное как бы в оправдание и извинение для очистки совести. После чего внятно спросил:
– Наушники – это чудо отечественной инженерии – при вас?.. Витька ими заинтересовался, хочет посмотреть.
Ну, мы с Шульцем, конечно, обалдели и в унисон кивнули. Ну точно, – «двое из ларца»!
Пиночет повел нас какими-то узкими коридорами в раздевалку. По пути успел рассказать о том, что его задержало. Оказывается, в гримерку нагрянул какой-то бородатый сумасшедший, возомнивший себя провидцем-вещуном: хотел предостеречь Цоя от близкой гибели в автокатастрофе – все размахивал каким-то журналом, как доказательством своего пророчества.
– Прорвался через охрану, влетел, как ураган, в гримерку, вцепился в Витьку мертвой хваткой, точно бульдог, стал его умолять не ездить на «Москвиче» как потенциальном источнике несчастья, короче, понес такой несусветный бред, что пришлось мужика буквально отдирать от звезды, тащить волоком в медпункт, вызывать «скорую», или как она там называется, транспорт из психушки, поскольку тот совсем съехал с катушек, пена на губах, все кричал о том, что Цою осталось жить два месяца!..
Он рассказывал, а мы с Шульцем тревожно взглядывали друг на друга, так как видели и понимали эпизод совсем в ином ракурсе, нежели очевидцы. По этой причине все сказанное я запомнил слово в слово и смог воспроизвести сейчас, и возможно, по этой же причине детали скандального происшествия, как позднее выяснилось, напрочь выпали из памяти Пиночета, стерлись из мозга, как при амнезии, ведь для него, как и для всех, это было только хулиганской выходкой. Лишь прозвучавший тогда отрезок времени всплыл в его голове яркой вспышкой после трагических событий в августе. «Два месяца, два…»
Войдя в гримерную, мы увидели переодевавшегося Густава – он менял брюки неимоверно кислотного цвета на темные штаны-бананы, в которых обычно играл на сцене. На его макушке красовалась соломенная шляпа с узкими полями, которую он не удосужился снять в помещении – переодевался прямо в ней, в концертной кутерьме не до тонкостей этикета, и штаны менял без малейшего стеснения. Увидев нас, со смешком сказал:
– Двое из ларца, одинаковых с лица! – имея в виду, конечно же, схожесть в нашем гардеробе: оба в черных кепках и бушлатах, за плечами красные рюкзаки. Сказал, нисколько не удивившись нашему появлению, будто нас здесь давно ждали.
В огромной раздевалке с зеркалами на стенах толпилось множество людей: в первую очередь, вся группа «Кино» в полном составе, но Виктора, как ни странно, я приметил не сразу, как, скажем, барабанщика Густава на переднем плане, которого собратья по группе – сами «киношники» – чаще называли художником, фотографом, короче говоря, кем угодно, но только не ударником рок-группы. Повторяю, там было полно народу: кто-то с видеокамерой снимал горы атрибутики на столах – плакаты, футболки, сувениры с «киношной» символикой, готовившиеся для продажи… Пиночет пихнул меня в бок, и тут в глубине раздевалки я увидел Цоя, неприметно сидевшего в уголке на небольшом диване в компании с молодой красивой шатенкой, в которой я без труда узнал Наташу Разлогову, спутницу Виктора, она часто с ним бывала на гастролях (узнал по многочисленным фото, гуляющим в Интернете). Я оторопело разглядывал Виктора. В черной рубашке с закатанными по локоть рукавами, черных джинсах, ворот на рубахе расстегнут на три пуговицы, на шее – черный шнурок с необычным амулетом… А под тем диваном… увидел пресловутый журнал с комиксовым Цоем. Никем не замеченный, он лежал, красуясь последней красно-черной страницей обложки с напечатанной на ней кровавой рекламой аттракциона для взрослых «Ужасы Петербурга». Свидетельство недавней безумной выходки того ненормального – журнал наверняка выпал из рук смутьяна, когда его отрывали от Цоя, упал под диван и в суматохе никто на него не обратил внимания. Я прямо поледенел весь, когда увидел журнал, – вот сюрприз так сюрприз! Хотя, по совести говоря, нечто подобное ожидал. Тем временем Пиночет подвел нас к Цою.
– Вот, Витя, эти двое – счастливые обладатели волшебных «телефонов», про которых я говорил, – представил нас Пиночет, – тех самых, у которых… Словом, твои питерские поклонники просят дать автограф. – При этих словах Шульц надвинул кепку на самые глаза. Почему? Понял только я.
– А где отечественное чудо техники-то? – спросил Цой.
Пришлось Шульцу достать из кармана наушники, заодно включить и музон.
Цой тут же вставил затычки в уши и разочарованно спросил:
– Это что за архаика такая?
– Британское трио «Эмерсон, Лейк энд Палмер», – отрапортовал Шульц из-под кепки.
– Слышу, что не группа The Cure… Не слишком ли поздно для 90-го года?
– Зато в самый раз для 72-го, – гордо парировал Шульц.
Цой в ответ только хмыкнул, вытащил наушники и стал их рассматривать, а я, воспользовавшись паузой, быстро достал из рюкзака припасенный диск «Кино», выпущенный во Франции, и достал черный маркер, которым Виктор и написал известные теперь всем слова: «Удачи! В. Цой» и поставил дату.
Потом он пристально посмотрел в сторону Шульца, выдвинувшегося вперед, чтобы поглазеть на «последнего героя», о котором я прожужжал ему все уши. По лицу Виктора пробежала тень изумления, и, немного подумав, он сказал Шульцу негромким глухим голосом, пронзив его озадаченным взглядом:
– Что-то твое лицо мне знакомо…
Но все-таки не признал в нем «старшего» Шульца. Сказал, как бы невзначай, и продолжил прерванный разговор с Наташей. Шульц, конечно же, его слова прекрасно понял – подозрения насчет «двойника – кровного брата» полностью подтвердились. Мы по-тихому отошли в сторону, шушукаясь, что же нам делать дальше, и в своем намерении быть незаметными, при этом оставаясь свидетелями происходящего, превратились в бесшумные тени, впечатавшись в стену. Это, конечно, аллегория, но очень близкая к истине. В этот самый момент по громкой связи объявили, что группу «Кино» приглашают к выходу на сцену. Все повскакивали с мест, засуетились: музыкантам – на сцену, ну а зрителям пора и на трибуны. Мы же с Шульцем, наоборот, тихонько отошли в сторону, чтобы не мешать остальным, и через пару минут оказались в гримерной вдвоем. Особо не раздумывая, просто следуя шестому чувству, я поднял лежавший под диванчиком журнал, оставленный Цоем без внимания, и быстро отправил в чрево рюкзака вместе с подписанной пластинкой. Надо было подчищать следы, убирать вещественные доказательства, невесть кем оставленные в прошлом. И затем опрометью бросились к арене: попасть за кулисы в гримерку к Виктору Цою и не послушать концерт группы «Кино» – это уж точно из разряда преступлений, даже если и не сумели выполнить задуманного.
Трибуны ревели так, что слышалось в коридоре, по которому мы бежали вприпрыжку, чтобы успеть к концерту. Зрители неистово требовали тех, ради которых купили билеты. Мы, к счастью, выскочили на трибуну до того, как на сцене появились музыканты «Кино». У беговых дорожек на арене влево и вправо расползлась мрачная туча милиции, облаченной в серую униформу, – стражи порядка тройным кольцом обступали трибуны и были настроены решительно в плане соблюдения общественного порядка. Публика же, вернее сказать, ее хулиганствующая часть, явно развлекаясь от нечего делать, бросала в них чем ни попадя: медными монетами, обертками от конфет, смятыми сигаретными пачками, разным мусором и даже поджигала бумажные самолетики, не говоря уже о бенгальских огнях – коронной выходке самых безрассудных зрителей того времени. Сцена стояла на поле прямо перед трибунами, довольно неказистая, хоть и высокая, построенная, как видно, из подручных материалов, без задника, без привычных современному глазу стандартных алюминиевых ферм, практически без светового оборудования и даже без всякой крыши – а если вдруг дождь?.. Звуковые колонки громоздились бесформенной горой справа и слева от сцены, точно гигантские поленницы, никаких экранов и в помине не было – даже самых простых, не говоря о современных светодиодных… Мне, как искушенному зрителю, за год сотрудничества с журналом, избалованному редакционными заданиями о разных рок-концертах, конечно, было смешно смотреть на то, как было обставлено это действо. Но тут вышли они… и, знаете, я моментально забыл про все организационные огрехи.
Ор, возникший при их появлении, был таким, что я сразу оглох на оба уха и так же, как все, завороженно устремил взгляд на сцену. Рок-музыканты смотрелись героически: на авансцене трое, одетые в черное, держали белые гитары, в центре – Цой, по правую руку – Каспарян, по левую – Тихомиров, позади них за куцей ударной установкой Густав Гурьянов, стоящий в полный рост; на всех концертах он барабанил стоя. Поначалу вышел в своей дурацкой соломенной шляпе, но из-за сильного ветра скоро ее забросил куда подальше. Концерт, как известно, шел без всякого конферанса, песни исполнялись нон-стоп, практически без пауз – одна за другой. Только раз Виктор посетовал в микрофон, что ветер сильный, отгоняет звук в сторону от трибун, вот и все…
Ну а сам концерт… Выступление группа «Кино» начала со ставшей теперь хрестоматийной песни «Звезда по имени Солнце», но на тот момент сравнительно новой, сочиненной Цоем, как известно сегодня каждому «киношному» фану, за два года до этого – в Алма-Ате на съемках фильма «Игла» в квартире у Рашида Нугманова. И тут у меня словно мороз по коже пошел… Я сам удивился подобной реакции, ведь песню я назубок знал, раз тысячу слышал – и такое сильное впечатление! И это при том, что слышимость была неважная из-за непрекращающегося сильного ветра, да и трибуны помогали – устроили такое дружное хоровое пение. Честно говоря, я ничего подобного раньше не слышал. Особенно старались парни-юнцы, юные поклонники «Кино», сидевшие сзади от меня. Так что у меня окончательно заложило уши, будто я летел в сверхзвуковом самолете, стремительно набиравшем высоту… Забегая вперед, скажу, что концерт был коротким – чуть меньше часа, совсем как у «каких-нибудь» The Beatles на стадионе Shea в Нью-Йорке, впрочем, «битлы» там отыграли в 1965 году еще меньше – всего 37 минут, но публика, как и в Риге, осталась довольна. Вот это я понимаю – ШОУ! Пиночет вспоминал потом, и совершенно правильно: на концерте не исполнили ни одной старой песни, все только новые или относительно новые, и могу сказать однозначно, что прозвучали – пусть и в хоровом варианте (что ж с того?) – все мои самые любимые песни. Меланхоличная «Пачка сигарет» с пронзительно-щемящим гитарным соло Юрия Каспаряна, сыгранная почему-то нарочито медленно, во всяком случае, заметно медленнее студийного варианта, и оттого ставшая еще печальней; зашифрованная «Бошетунмай», во время исполнения которой «киношники» очень ритмично и зажигательно пританцовывали с гитарами наперевес, так что, не удержавшись, я и сам пустился в пляс вместе с окружавшими меня зрителями… Уже под завязку, предчувствуя финал концерта, видимо, боясь не услышать, публика настойчиво стала требовать популярную «Перемен!», скандируя ее название, и музыканты не стали разочаровывать поклонников – исполнили напористо, на одном дыхании. Все завершилось хоровым исполнением героической песни «Группа крови». К тому времени я совершенно сорвал голос, думаю, как и многие на трибунах, если не все, а в ушах зависли пробки из звуков…
На бис группа не вышла, хотя все орали, свистели, хлопали и топали ногами так, что едва не проломили трибуны. Отбитые ладони болели и на следующий день.
14 августа 1990-года
Для наблюдения за обстановкой мы засели в густых кустах напротив дома «Зелтени», отделанного желтым песчаником, за что, должно быть, он и получил свое название – дом действительно отливал золотом в ярких лучах заходящего солнца. Как я уже упоминал, нумерация домов здесь не использовалась. Рыбацкий поселок Плиеньциемс был небольшим, и нужный дом мы сравнительно быстро нашли по надписи на почтовом ящике рядом с калиткой. Точно так же, как я это проделал почти сутками раньше, когда приехал сюда из Риги (если считать время в последовательности моих передвижений и действий). Правда, это происходило совсем в другом временном пространстве – на 16 лет вперед… Весь дом и прилегающий к нему садовый участок были как на ладони. Разместились мы как раз напротив главного входа; как положено, была еще одна дверь – задняя, но ею вроде бы за все время нашего бдения в кустах никто так и не воспользовался. Сидим по-тихому в кустах в дозоре – вот такой он, наш рок-н-ролл, молчим, размышляем каждый о своем. При чем здесь рок-н-ролл, спросите? Потому что думалось мне тогда о злоключениях прошедшего дня, и попутно мозг долбила одна прилипчивая фразочка: «Рок-н-ролл без обломов не бывает». В трудные моменты, когда что-то шло не так, эту прибаутку любил повторять Александр Долгов.
И еще мне на память пришла гипотеза, которую Александр Владимирович выдвинул в своей книге «Цой. Черный квадрат», о том, что причиной автокатастрофы лобового столкновения на 35-м километре трассы Слока – Талсы стал не сон водителя за рулем «Москвича-2141», как гласит официальная версия, а… бродячая собака, бросившаяся под колеса автомобиля Цоя. Что ж, вполне реальная версия. Сам не раз видел, как обезумевшие псы с лаем остервенело бросаются прямо под колеса проезжающих машин. А далее все было так, как написано в материалах дела о ДТП: Виктору пришлось резко вывернуть вправо, и, съехав на обочину, он потерял управление машиной. Проехав метров 200–250 по направлению к мосту через реку Тейтупе, автомобиль ударился об оградной столбик моста, машину выбросило на встречную полосу, по которой уже двигался автобус, и… случилось то, что случилось.
Я взглянул на Шульца, который, погружаясь в звуки музыки, не сильно обременял себя мыслительной деятельностью, сейчас же без привычных наушников, крайне сосредоточенный на своей важной исторической миссии, не произносил ни слова. Не отрывая взгляда от дома, я снова вернулся к реальности сегодняшнего дня… Да, вот уж действительно – «рок-н-ролл без обломов не бывает»! Весь день по сути пошел коту под хвост. Ничего из намеченного выполнить не удалось. Еще в электричке по дороге к Тукумсу после успешной хронопортации мы провели мозговой штурм. Шульц, воодушевленный выпавшей на его долю ответственной ролью, предложил ряд нестандартных решений по нейтрализации участников будущей автокатастрофы на 35-м километре трассы Слока – Талсы. В очередной раз я убедился, что голова у него работает лихо. К примеру, он сразу предложил вырубить шофера того самого «Икаруса», с которым по вине последнего героя должно произойти лобовое столкновение, рассуждая логично: «Нет соучастника ДТП, нет и самого ДТП». – «Как, – спрашиваю, – ты намерен его вырубить?» – «Пурген подсыпать в компот». – «Тогда уж лучше сразу клофелина». – «Чего-чего?» – не понял Шульц, незнакомый с действием препарата, что неудивительно: в 70-х годах это вырубающее средство еще широко не культивировалось в стане мошенников. «А для стопроцентной гарантии успеха, – продолжал разглагольствовать Шульц, – надо в топливный бак автобуса подсыпать сахарку, и он двух километров после этого не протянет». И тут же рассказал поучительную историю о том, как успешно опробовал этот метод на легковушке вреднюги-соседа, который парковал свою «копейку» канареечного цвета прямо у подъезда, мешая проходу, – просто достал, сволочь. Правда, этот фортель самому Шульцу дорого обошелся, вернее сказать, его матушке, которой пришлось оплатить ремонт попорченной машины, а то в противном случае сосед грозил «накатать телегу» в ментовку.
Короче говоря, нам была прямая дорога в Автопредприятие № 29, в котором числился злополучный автобус «Икарус-250» под госномером «05–18 ВРН». Туда мы и направились, выйдя на небольшой железнодорожной станции в Тукумсе. Решили действовать по обстановке. На проходной сидел старичок в кепке с взлохмаченными седыми бровями и такими же взлохмаченными седыми усами, скрывавшими верхнюю губу; на чистом русском языке он поинтересовался, зачем мы сюда пожаловали. Отрекомендовались мы начинающими журналистами, мол, по заданию редакции хотим написать очерк о вышеозначенном автопредприятии. «Автопредприятии?» – вахтер аж крякнул, потом спросил:
– А вы сами-то, ребята, откуда будете?
– Из Петербурга, – машинально произнес я и тут же осекся, поняв, что допустил непростительную ошибку, тут же, смутившись, поправился: – В смысле – из Ленинграда, конечно, это я так… пошутил.
– Из ЛЕ-НИН-ГРА-ДА? – удивленно протянул вахтер и с подозрением спросил: – А тут что делаете?
– Отдыхаем, – не очень уверенно ответил я.
– Так вы – журналисты или отдыхающие? – Видно, уж очень бдительный вахтер попался.
– Мы отдыхающие журналисты. Отдыхаем здесь и пишем очерк, чтобы прославить работников вашего уважаемого предприятия…
– Ославить?
– Да нет, вы не поняли…
– Все я понял, как надо… А документы у вас имеются? – с хитрецой в прищуренных глазах полюбопытствовал старичок. Видно, рад был развлечься чем-то новеньким. А тут такие два подозрительных «свежака» заявились.
Я небрежно похлопал по карманам и как можно беспечнее ответил:
– Знаете, все в палатке оставили… Не думали, что у вас все так строго.
Это было первое, что в голову пришло.
Вахтер протянул руку и снял тяжелую трубку черного допотопного эбонитового телефона, набрал трехзначный номер, ему скоро ответили, и он доложил:
– Товарищ директор, тут к вам журналисты пожаловали… Из самого Ленинграда… Говорят, что желают написать о нашем автопредприятии… Документов у них нету… Что?.. На кого похожи?.. Не знаю, скорее на молокососов каких-то… Что? Гнать в шею?!
Это только в художественных кинофильмах перед юнкорами распахиваются все двери, включая директорские, на самом деле – все намного прозаичнее. Конца телефонного разговора мы, разумеется, не дослушали, решив «не дразнить гусей», ретироваться от греха подальше. Шульц, правда, предложил все-таки сигануть через забор, чтобы довести задуманное до логического конца, но я наотрез отказался, решив, что подобный заход явно закончится приводом в ментовку. Ни меня, ни Шульца не ждало ничего хорошего от общения с представителями правопорядка; вразумительного ответа, откуда мы взялись, а точнее, свалились, не могли предоставить, так что нам оттуда светила только одна дорога – в дурдом. Да, «рок-н-ролл без обломов не бывает»! Обломались мы в этом чертовом Автопредприятии № 29 по полной программе, а ведь какие грандиозные планы поначалу были! Уже намного позже, после завершения всех моих необычайных и опасных приключений, я выяснил, что наш визит на Автопредприятие № 29 именно 14 августа был абсолютно пустой затеей. Дело в том, что нужный нам автобус в это время находился в ремонте и на маршрут должен был выехать еще пустым, без пассажиров, только на следующий день – как раз перед самой катастрофой.
Не теряя зря времени, мы поймали на станции такси, которое, кстати, также оказалось приписанным к вожделенному автопредприятию – у него на лобовом стекле с внутренней стороны имелась соответствующая бумажка. Мы, разумеется, не заикнулись, что там побывали, и направились прямиком в Плиеньциемс. Ехали недолго – минут пятнадцать. По надписи на почтовом ящике отыскали нужный дом и засели в близлежащих кустах. По счастью, поблизости дворовых собак не оказалось, а то бы нам не сдобровать – псы без труда бы учуяли нас и подняли бы переполох в поселке. По всему видать – хозяева ближайших домов дорожили своей тихой уединенной жизнью. Да, важная деталь: у дома две легковушки стояли, темная – машина Цоя, а светлая – Каспаряна. Это я знал доподлинно, мне еще Долгов об этом рассказывал. Работая над своим «Черным квадратом», он опрашивал друзей и знакомых Виктора Цоя, пытаясь восстановить мельчайшие подробности последних дней жизни. Так вот, одним из них был Юрий Каспарян, который, как известно, покинул Плиеньциемс вечером накануне гибели Цоя, завершив работу над очередным альбомом группы «Кино» – записывали черновой вариант.
Солнце припекало вовсю – день выдался на удивление жаркий, можно сказать, что вернулось лето. Я давно скинул бушлат, как и Шульц; мы сидели на них, чтобы было удобнее, от тепла и усталости меня потянуло в сон… Последний раз, если не ошибаюсь, я смог немного покемарить в Пскове, перед тем как пересечь границу, да и то – сон был короткий, нервный, а теперь я и вовсе сбился со счета, сколько бодрствую, перескакивая из одного времени в другое…
Как ни пыжился, но все равно продолжал клевать носом, периодически вырубаясь и снова встряхиваясь. А вот Шульц держался молодцом – бдительно нес вахту, то и дело пихая меня в бок: «Это еще кто?» – если из дома вдруг выходили или, наоборот, входили. И я ему рапортовал: «Это Каспарян, гитарист “Кино”».
– Здесь что, вся группа в полном составе собралась?
– Да нет, что ты. Каспарян один приехал специально для того, чтобы с Цоем записать болванку следующего альбома.
И про себя добавил: «Черного», как после выхода в свет его негласно окрестили поклонники Виктора Цоя, только вот сами рок-творцы, ваявшие альбом, об этом трагичном названии даже не догадывались. И дай-то Бог, чтобы эта работа для группы «Кино» не стала последней в их дискографии, а сам альбом в конце концов вышел под другим названием – ободряющим, оптимистичным, обнадеживающим… Ну хотя бы «Кончится лето» – по названию открывающей альбом песни. А что? Отличная вещь, очень эмоциональная, вполне достойная дать название всему альбому.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=57365166&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
