– Знаю, что можешь. – Я хватаю ее руку и крепко сжимаю. – Но мне кажется, я лучше…
Не могу найти нужные слова то ли из-за пилюли, которая уже начала действовать, то ли просто потому, что подходящих слов не существует.
– Буду внизу, – кивает Элли, – если вдруг тебе понадоблюсь, ладно? Я никуда не уйду.
Мои пальцы обхватывают ручку двери. Я держу эту дверь закрытой с того самого дня, как мама поменяла постельное белье. Не хочу даже случайно увидеть свежую постель, когда иду в ванную. Я мысленно очертила здесь запретную зону, как ограждают желтой лентой место преступления.
– Это просто кровать, – шепчу я, распахивая дверь.
Передо мной нет желтой полицейской ленты, а под кроватью не прячутся чудовища. Но и Фредди Хантера там тоже нет, и это разбивает сердце.
– Просто кровать, – подтверждает Элли и гладит меня по спине. – Чтобы отдохнуть.
Она лжет. Мы обе знаем, что это нечто большее. Именно эта комната – моя и Фредди спальня – стала одной из многих причин для покупки этого дома. Просторная, днем залитая светом благодаря большим окнам с раздвижными рамами и медового цвета дощатым полом, в ясные ночи она становилась полосатой из-за лунного света и теней от рам.
Кто-то, предположительно Элли, уже включил лампу у кровати, и меня приветствовало озерцо золотистого света, хотя солнце еще не совсем скрылось. И постель уже приготовили – прямо как в отеле… Когда я закрыла за собой дверь, меня окутал аромат свежего белья. И никаких следов аромата моего парфюма, смешавшегося с запахом лосьона после бритья, которым пользовался Фредди. Никаких смятых рубашек, небрежно брошенных в кресло, или ботинок, отлетевших до самого гардероба. Все аккуратно до невозможности, будто я гостья в собственной жизни.
– Это просто кровать, – снова шепотом повторяю я, садясь на самый краешек.
Закрываю глаза, ложусь и съеживаюсь под одеялом на своей половине.
Мы проводили в этой кровати из «Савоя» слишком много времени; белые хлопковые простыни значили куда больше, чем я предполагала. Когда мое тело коснулось их, они оказались теплыми: Элли положила в кровать грелку. Моя милая сестра изгнала прохладу простыней. Моя постель, наша постель, обняла меня, как старый друг, и мне стало стыдно из-за того, что я так долго ею пренебрегала.
Я лежала на своей стороне, мое тело разваливалось, терзаясь болью потери, руки потянулись в поисках Фредди. Потом я сдвинула грелку на его сторону, согрев простыни до того, как передвинулась туда сама, и прижала ее к груди обеими руками. Я зарылась лицом в подушку и завыла, как раненый зверь, и это был звук чужой и неуправляемый.
Через какое-то время я затихла. Сердце стало биться ровнее, руки и ноги налились свинцовой тяжестью. Я согрелась, закуталась в одеяло и впервые за пятьдесят шесть дней не чувствовала себя потерянной без Фредди. Одиночество исчезло, потому как, едва я погрузилась в сон, почти ощутила тяжесть его тела, давящую на матрас, и то, как он прижимается ко мне, и почувствовала его дыхание на своей шее. Фредди Хантер, спаси меня от этой тьмы, от этих неведомых вод! Я прижала его к себе, вдохнула его и заснула мирно и глубоко.
Во сне
Пятница, 11 мая
Вам знакомы эти блаженные мгновения рассвета, моменты летнего утра, когда солнце встает раньше вас, а вы приподнимаетесь – и тут же снова падаете и засыпаете, радуясь возможности подремать еще? Я поворачиваюсь и вижу Фредди, спящего рядом со мной, и облегчение столь велико, что я могу только лежать совершенно неподвижно и стараюсь попасть в ритм его дыхания. Сейчас пятый час утра, слишком рано, чтобы вставать, потому опять закрываю глаза. Не думаю, что когда-либо еще испытывала такой абсолютный покой. Постель согрета нашими телами, золотистый полусвет перед восходом солнца наполняет спальню, слышно приглушенное птичье пение. Пожалуйста, не дайте мне потерять этот сон…
Наяву
Пятница, 11 мая
Еще до того, как открыть глаза во второй раз, я знаю, что его нет. Постель холоднее, солнце в шесть утра светит резче, щебет птиц звучит как скрип железа по стеклу. Фредди был здесь, я знаю, что был. Утыкаюсь лицом в подушку и плотно закрываю глаза, всматриваюсь в темноту за веками, чтобы снова заснуть. Если засну – я смогу найти его.
В глубине живота нарастает булькающая паника; чем упорнее я стараюсь расслабиться, тем сильнее мой мозг оживает, готовясь к предстоящему дню, полному мрачных мыслей и отчаяния, с которыми я просто не знаю, что делать. А потом сердце подпрыгивает, и этот прыжок включает сознание, и я вспоминаю: у меня есть снотворное. Розовые пилюли, предназначенные специально для того, чтобы отключить меня. Тянусь к бутылочке, которую Элли поставила на прикроватную тумбочку, и с облегчением хватаю ее обеими руками, отвинчиваю крышку и глотаю одну пилюлю.
Во сне
Пятница, 11 мая
– Лидс, с добрым утром! – Фредди переворачивается и целует меня в лоб, его рука тяжело ложится на мое плечо, и тут наш будильник сообщает, что уже семь утра. – Останемся в постели? Позвоним, скажем, что заболели…
Нечто похожее он говорит почти каждое утро, и пару минут мы оба делаем вид, что обдумываем идею.
– Приготовишь нам завтрак в постель? – бормочу я, обнимая его теплое тело и прижимаясь лицом к мягким волосам на его груди.
Его тело обладает твердостью, и я люблю это; Фредди высокий и широкоплечий… Коллеги в рекламном агентстве, где он работает, в силу стереотипов иногда недооценивают его деловые способности – он ведь сложен, как игрок в регби. Фредди же только радуется, используя это к своей выгоде. Он обожает соревноваться.
– Да, если тебе хочется позавтракать в полдень.
Прижимаясь ухом к его груди, я и слышу, и ощущаю его смех, а он гладит меня по голове.
– Звучит неплохо. – С закрытыми глазами я глубоко вдыхаю его запах.
Еще несколько минут мы лежим так, позволяя себе немножко изумительной лени, зная, что вскоре придется встать. Мы медлим, потому что эти моменты важны для нас, они отделяют нас от мира. Эти моменты – фундамент, на котором стоит наша любовь, невидимый плащ на наших плечах, когда мы выходим в свет, чтобы заниматься делами. И Фредди никогда не ответит на кокетливый взгляд потрясающей девицы на четвертой платформе, где он ждет поезда в 7:47. А я никогда не позволю Леону, баристе из кафе, куда иногда захожу на ланч, пересечь линию допустимого флирта, хотя он выглядит потрясающе, словно кинозвезда, и порой пишет на моей кофейной чашке возмутительные словечки.
Я рыдаю. Несколько секунд не понимаю почему, а потом все осознаю и жадно хватаю воздух, как человек, только что вырвавшийся на поверхность после падения в глубокую воду.
Фредди испуган. Резко приподнявшись на локте, он смотрит на меня, на его лице тревога, когда он сжимает мое плечо:
– Лидс, в чем дело?
В его голосе настойчивость, готовность помочь, успокоить, избавить от любой боли.
Горло сводит судорога, в груди горит огонь.
– Ты умер…
Я со всхлипом выдыхаю эти слова, мои глаза всматриваются в любимое лицо в поисках следов катастрофы. Но их нет, никаких намеков на фатальную травму головы, отнявшую у него жизнь. Глаза Фредди необычайно синие, настолько темные, что их можно было бы принять за карие, пока не присмотришься как следует. Иногда, для важных случаев на работе, он надевает очки в черной оправе – очки с простыми стеклами, но они создают иллюзию слабости, которой у моего жениха нет и в помине. Я сейчас смотрю в эти глаза и провожу ладонью по отросшей светлой щетине на его подбородке.
Из груди Фредди вырывается мягкий смех, в глазах вспыхивает облегчение.
– Ты просто глупышка, – произносит он, прижимая меня к себе. – Ты спишь, только и всего.
Ох, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой! Я качаю головой, и Фредди берет мою руку и прижимает к своей груди.
– Чувствуешь? Я в порядке, – настойчиво говорит он. – Чувствуешь? У меня бьется сердце.
Так оно и есть. Моя ладонь прижата достаточно крепко, чтобы ощутить биение сердца, и все равно я знаю, что на самом деле это не так. Не может быть так. Фредди накрывает мою руку своей, он уже не смеется, потому что видит, насколько я расстроена. Конечно, он не понимает. Да и как ему понять? Фредди же не настоящий. Но, боже, это совершенно не воспринимается обычным сном! Я проснулась во сне. Ощущаю тепло его тела. Вдыхаю легкий запах лосьона, исходящий от его кожи. Чувствую вкус собственных слез, когда Фредди наклоняется ко мне и нежно целует. Не могу перестать плакать; я сдерживаю дыхание, обнимая любимого, как будто он соткан из дыма и улетучится, если вдруг вздохну слишком сильно.
– Просто ночной кошмар, вот и все, – шепчет он, поглаживая меня по спине, позволяя выплакаться, ведь это единственное, что он может сделать.
Если бы только он знал, что это прямая противоположность страшному сну. Это кошмар, обрушившийся на вас, когда вы с нетерпением ждете своего жениха на день рождения, а ваша семья уже собралась около ресторана на Хай-стрит…
– Я тоскую по тебе. Я так по тебе тоскую…
Не могу сдержать дрожь, и Фредди обнимает меня, на этот раз по-настоящему крепко, и говорит, как меня любит, и что он в порядке, и мы оба в порядке…
– Ты опоздаешь на работу, – шепчет он через несколько минут.
Я лежу неподвижно, глаза закрыты, пытаюсь вспомнить ощущение его рук на своем теле, когда просыпаюсь.
– Останься, – молю я. – Останься здесь навсегда.
Его рука ложится на мой затылок, он поворачивает мою голову так, чтобы заглянуть в глаза.
– Я бы и сам хотел. – На его губах скользит нечто вроде улыбки. – Но ты знаешь, что не могу. Утром встреча с кофейными королями.
– Кофейные короли?
Фредди вскидывает брови:
– Кофейная фирма! Помнишь, я тебе рассказывал? Они всегда приходят на встречи в бейсболках и футболках с изображением зеленых светящихся кофейных зерен.
– И как только я могла забыть, – говорю я, хотя все равно не понимаю, о ком речь.
Фредди отодвигается от меня, целует в щеку:
– Останься здесь. – (В его глазах я читаю заботу.) – Ты никогда не берешь выходных. Возьми сегодня, ладно? Принесу тебе чай.
Я не спорю. Хотя и не была на работе уже пятьдесят шесть дней.
Моя жизнь тесно сплелась с жизнью Фредди Хантера с того момента, когда он в первый раз поцеловал меня одним летним днем и сразу впечатался в мою ДНК. Это уже давно назревало между нами, накапливая давление, как пар в котле паровоза. Он всегда сидел рядом со мной в школьной столовой и таскал мне мороженое, а в классе мы постоянно подшучивали друг над другом. Фредди стал возвращаться домой той же дорогой, что и мы с Джоной, хотя ему нужно было в другую сторону, и постоянно придумывал для этого какие-то нелепые предлоги: якобы ему нужно что-то купить для мамы или навестить бабушку. Когда же Джона слег на неделю или две с ветрянкой, у меня не осталось шансов. До сих пор тоскливо щекочет в животе, когда я об этом думаю. Фредди подарил мне пластиковое кольцо из желтых цветочков вроде тех, которые кладут в рождественские хлопушки, а потом поцеловал, когда мы сидели у соседского дома.
– А твоя бабуля не будет беспокоиться? – уточнила я после пяти самых волнующих минут моей жизни.
– Вряд ли. Она живет в Борнмуте, – ответил он, и мы оба расхохотались, потому что до Борнмута было миль сто, не меньше.
Вот так и случилось, что я навсегда стала девушкой Фредди Хантера. На следующий день он положил мне в сумку плитку шоколада – вместе с запиской, что проводит меня домой. Будь это кто другой, я бы восприняла это как давление, однако мое нежное сердце подростка увидело лишь волнующую определенность.
И сейчас я наблюдала за тем, как Фредди целенаправленно шагает в ванную и попутно прихватывает с вешалки чистую белую рубашку.
– Могу ошибаться, но, думаю, это в сумке, – бросает он в трубку, отвечая на служебный звонок.
Он прижимает мобильник подбородком к плечу, доставая из ящика комода свежее белье. Я наблюдаю за его повседневными движениями, улыбаюсь ему в ответ дрожащими губами, когда он смотрит на меня, давая взглядом понять, что ему хочется отвязаться от телефонного собеседника.
Фредди исчезает в ванной, а я сажусь в постели и отбрасываю одеяло, когда слышу шум воды.
– Что со мной происходит? – шепчу я, спуская ноги на пол, как какой-нибудь пациент в больнице после операции на открытом сердце.
Потому что я чувствую именно это. Словно кто-то вскрыл мне грудь и массировал сердце, заставляя его вновь забиться.
– Это нереально. Я не верю в магию. – До боли прикусываю нижнюю губу и чувствую металлический вкус крови.
Фредди появляется из ванной в облаке пара, застегивая рубашку и заправляя ее в брюки.
– Лучше мне поспешить. – Он снова берет телефон. – Чай заваришь? Если потороплюсь, успею на поезд.
Мы выбрали этот дом в городе как раз ради таких случаев: когда опаздывали по утрам, Фредди радовался, что станция – прямо за углом. Его работа в городском центре Бирмингема требовала много времени, так что чем меньше он тратил его на дорогу, тем лучше. Мои собственные ежедневные поездки куда короче: десять минут – и я на автомобильной парковке у офиса.
Я любила наш дом. Он напоминал мне что-то из детских книжек. Считалось, что он самый старый в городе. Дом, наполовину деревянный, наполовину кирпичный, приютился в конце Хай-стрит. Вообще на хаотичной Хай-стрит много похожих строений; наш маленький городок в Шропшире очень древний, и он отчаянно гордится тем, что его история восходит ко дням Вильгельма Завоевателя. О том, что значит вырасти в таком городке, можно долго говорить. Многие семьи жили здесь из поколения в поколение, от колыбели до могилы. Конечно, подобный образ жизни не для всех: далеко не каждый хочет, чтобы соседи всё знали о нем, но в этом есть также и красота, и уют. Особенно когда кто-то попадает в беду.
Дом привлек нас не только расположением. Мы осматривали его в выходной, ранним весенним утром, и солнце как раз поднялось на идеальную высоту для того, чтобы показать нам медового цвета камень и глубокое окно эркера. Мы оценили террасу, и даже странная планировка дома нас не отпугнула. Здесь не было ни одной прямой стены или двери, что лишь добавляет очарования, доказывала я каждый раз, когда Фредди стукался лбом о низкую притолоку кухонной двери. Мне нравилось думать, что этот дом всеми своими облезшими досками и уютным беспорядком похож на коттедж Кейт из фильма «Отпуск по обмену». Именно этот образ я старательно поддерживала, отыскивая всякую всячину на гаражных распродажах и блошиных рынках. Периодически Фредди пытался обуздать меня, поскольку предпочитал вещи более современные. Однако эту битву он всегда проигрывал: мой сорочий глаз обожал симпатичные вещицы и выхватывал их в любой мешанине.
Пару дней назад, когда я заставила себя одеться и дойти до винного магазина, чтобы пополнить запасы алкоголя, я вдруг поняла, что не хочу возвращаться домой. Я впервые почувствовала такое с того самого утра, когда мы получили ключи. От моего сердца откололся еще один кусочек при осознании того, что это здание больше не мой дом. Я никогда бы и не подумала о том, чтобы продать его, но в тот момент словно отдалась течению, пошла в противоположном направлении и дважды обогнула детскую игровую площадку, прежде чем смогла пойти в сторону дома. А потом, как ни странно, едва очутившись внутри, утратила желание выходить снова. Я сплошное противоречие, нечего и удивляться, что мои родные жутко беспокоятся обо мне.
Это был наш дом, а теперь он стал моим, хотя мало было радости в том, чтобы в двадцать восемь лет освободиться от ипотеки, если при этом я осталась и без Фредди тоже. В свое время по совету нашего финансового консультанта мы оформили при покупке дома совместный полис страхования жизни. Мысль о том, что с кем-то из нас может что-то случиться до того, как мы расплатимся за дом, выглядела смехотворной. Просто нам очень нравилось считать себя предусмотрительными.
Я постаралась выбросить из головы эти мысли, потому что почувствовала: я снова близка к слезам. Фредди вопросительно смотрит на меня.
– Ну, теперь ты как? В порядке? – Он берет меня пальцами за подбородок и поглаживает щеку.
Я киваю и поворачиваю голову так, чтобы прижаться губами к его ладони, а он целует меня в макушку.
– Ты моя девочка, – шепчет он. – Я люблю тебя.
А мне захотелось, пусть даже это выглядело бы недостойно, вцепиться в него, умолять не покидать меня снова, но я не стала этого делать. Если это мои последние воспоминания о нем, я хотела бы запечатать их в своем сердце навсегда. Так что я встаю, берусь за лацканы его пиджака и заглядываю в его прекрасные, такие знакомые синие глаза.
– Фредди Хантер, ты – любовь всей моей жизни. – Я стараюсь произнести эти слова отчетливо и убедительно.
Он целует меня:
– Я тебя люблю больше, чем Киру Найтли.
Фредди мягко смеется, это ведь наша шутка. Мы выбрали для себя любимых актеров.
– О, так сильно? – Я округляю глаза, потому что мы всегда начинали с этого и двигались дальше; в случае Фредди это была Кира, в моем – Райан Рейнолдс.
– Именно так.
Выходя из спальни, он посылает мне воздушный поцелуй.
Внутри меня опять вскипает паника, обжигающая и желчная, и я впиваюсь пальцами ног в доски пола, чтобы удержаться на месте и не побежать следом за ним. Слышу его шаги на лестнице, стук закрывшейся парадной двери и тут же спешу к окну спальни, чтобы увидеть, как он почти бежит к углу улицы. С запозданием открываю окно, сражаясь со старыми задвижками, зову его, хотя и знаю, что он меня не услышит. Зачем я его отпустила? Что, если никогда больше его не найду? Ногти впиваются в подоконник, взгляд не отрывается от спины Фредди. Я почти ожидаю, что он растает, но этого не происходит. Он просто поворачивает за угол и теряется во внешнем мире, спеша на встречу с каким-то корпоративным кофейным клиентом, к девушке на четвертой платформе, во все те места, где я не могу быть.
Наяву
Пятница, 11 мая
