Мальчишки могут учуять запах разбитого сердца с другого континента. Даже в четырнадцать. Даже в середине невинного летнего дня. У каждой девочки есть невидимая струнка внутри, которая отвечает только определенным парням.
Этот парнишка… он уничтожит ее, если я позволю ему.
– Возьми камушек. И дай мне что-нибудь взамен. – Он протянул мне раскрытую ладонь, я взглянула на маленький уродливый камень. Моя ладонь сжала письмо так, что зашуршала бумага.
Парень полностью поднял голову, и наши глаза встретились. Он изучает меня с глубоким интересом, словно я произведение искусства, а не человек. Мое сердце отбивает бешеный ритм, а в голове крутятся глупые мысли. Вы когда-нибудь замечали, как надежно укрыто сердце под ребрами? Это безумие. Будто наше тело знает, насколько оно хрупкое и как сильно нуждается в защите. Перед глазами начали плясать белые пятна, и он проплывает где-то против течения.
– Что в письме?
– Мой самый страшный кошмар.
– Дай сюда! – Он приказал, и я поддалась. Не знаю почему. Скорее всего, по причине того, что я так хотела от него избавиться. Я хотела причинить самую сильную боль Вии. Я хотела расстроить маму. Господи, что со мной? Я ужасный человек.
Его глаза все еще смотрят на меня, пока он разрывает конверт на мелкие кусочки и бросает в мусорку, словно конфетти. У него темно-зеленые глаза, глубокие, словно густой лес в туманный день. Хочется окунуться в них и убежать в самую чащу. Что-то произошло во мне в тот самый момент.
– Ты не отсюда, – сказала я. Слишком невинный. Слишком хороший. Настоящий.
Он тряхнул головой:
– Миссисипи. Семья моего отца оттуда. Кстати, одолжишь мне что-нибудь? – повторил он, практически умоляя.
Зачем ему что-то от меня?
Что ж, он имеет право попросить что-то взамен.
Я не двигалась, замерла на месте. Взамен я протянула ему холодный чай. Он взял его, сократив расстояние между нами, открыл крышку и вылил все содержимое на разорванное письмо. Вдруг он прижался ко мне. Мы сплелись воедино. Сердце к сердцу.
– Закрой глаза.
Его голос стал хриплым, томным и совершенно другим. Я сдалась.
Я знала, что это случится, а самое главное, я сама позволила этому случиться.
Мой первый поцелуй.
Я всегда думала, что все произойдет с футболистом, певцом или со студентом по обмену из Европы. С кем-то, кто выходит за рамки моего маленького мира, отредактированного фильтрами в Инстаграме. Не с парнем с дырой в футболке. Но я нуждалась в этом. Нуждалась почувствовать себя нужной, привлекательной и желанной.
Его губы едва касаются, неровное дыхание щекочет. Я ощущаю тепло на своих губах, бейсболка задевает лоб, и то, каким образом он скользит поцелуем, заставляет меня неуверенно сжать губы. Я забыла, как дышать, положила руки ему на плечи, незнакомое, нарастающее желание внутри заставляет меня попробовать его на вкус. Мы соприкасаемся ртами, забирая воздух друг у друга. Мы все делаем неправильно. Я приоткрываю губы, впуская его. Он открывается навстречу мне. Сердце бешено колотится, я ощущаю, как кровь бежит по венам, как вдруг он произносит:
– Не сейчас. Я возьму и это, но не сейчас.
Стон разочарования срывается с моих губ.
– Что же ты попросишь взамен, если я всего лишь взяла у тебя камешек?
– Сохрани для меня все свои первые разы, – прошептал он где-то между ухом и губами, после чего отстранился.
Не хотелось открывать глаза, я желала закончить начатое. Но он решил за нас двоих. Я перестала ощущать тепло его тела еще в тот момент, когда он сделал шаг назад.
Мне так и не хватило храбрости узнать его имя.
Десять, пятнадцать, двадцать секунд прошло.
Веки затрепетали сами по себе, тело подводило меня.
Он ушел.
Сбитая с толку, я облокотилась на мусорный бак, теребя ручку от маминой сумки. Через пять секунд мама схватила меня под руку и повела в «Рэндж Ровер». Ноги не слушались меня, а голова кружилась.
Синяя футболка? Бейсболка? Нежные губы? Это все, что я о нем помню?
– А, вот ты где. Спасибо за кофе. Холодного чая не было сегодня?
Я так и не смогла ответить ей, мы забрались в машину и пристегнули ремни. Мама копалась в сумочке Prada, поставив ее на подлокотник.
– Хм, мне показалось, что я достала из ящика четыре письма, а не три.
Вдруг меня осенило – она не знает! Виа поступила, но она даже не в курсе, что за письмо пришло сегодня. А потом этот парень разорвал его, потому что оно расстроило меня…
Судьба. Судьба. Судьба.
Два года назад папа решил, что он устал слушать, как три женщины ноют в доме «О господи!», поэтому нам пришлось заменить слово «господи» на «Маркс», в честь Карла Маркса, чувака, который был атеистом или что-то типа того. И вот Бог или Маркс – кто-то из них – послал этого парня помочь мне. Если он, конечно, был настоящим. Вдруг я придумала его, чтобы оправдать свой поступок.
Я достала зеркальце и нанесла немного блеска для губ, сердце бешено стучало.
– Мама, ты такая рассеянная. Если бы ты уронила письмо, то заметила бы.
Мама нахмурилась, затем кивнула. За минуту, пока она заводила машину, я поняла две вещи:
Первое – она ждала этого письма с замиранием сердца.
Второе – она опустошена.
– Милая, пока я не забыла, я купила тебе тот блокнот, который ты так хотела.
Мама достала кожаный ежедневник в черном футляре и вручила его мне. Я обнаружила его раньше, но не могла и предположить, что это что-то для меня. Она всегда отвлекалась, покупая Вии любые подарки.
Пока мы ехали в тишине, на меня нашло озарение.
Здесь я буду записывать все свои грехи.
Здесь я похороню все мои печали.
Я закрыла зеркало и сунула руки в карманы толстовки, как вдруг нащупала что-то маленькое и твердое. Вытащила и взглянула с восхищением.
Оранжевый морской камешек.
Он отдал мне его, даже если бы я не приняла его.
Сохрани для меня все свои первые разы.
Я закрыла глаза, и огромная слеза медленно скатилась по моей щеке – он был настоящим.
Пенн
Вопрос: кто отдает самую драгоценную вещь девчонке, которую он даже не знает?
Ответ: этот придурок прямо перед вами. Сделайте мне футболку с надписью «Я тупой» и со стрелкой, ведущей прямо ко мне между ног.
Я бы мог продать эту дурацкую вещицу и погасить кредит за мобильный телефон Вии. Но, увы, корабль уже пошел ко дну. И я могу лишь наблюдать со стороны, как он тонет.
Самое худшее то, что я знал, что ничего из этого не выйдет. Мне четырнадцать, и я целовался только с двумя девчонками. У обеих был огромный язык и слишком обильное слюноотделение. Но эта выглядела так, будто у нее маленький язык, так что я не мог пройти мимо и не выяснить.
Но в ту самую минуту, когда наши губы соприкоснулись, я понял, что не могу сделать этого. Она выглядела депрессивной. Грустной. Навязчивой? Я не знаю, черт побери. Может, у меня просто кишка тонка. Может, тот факт, что я наблюдал за ней три раза в неделю издалека, парализовал меня.
Эй, как вы вырубаете поток мыслей? Мне надо, чтобы они заткнулись. Сейчас!
Мой друг Кэннон передает мне сигарету на веранде нашего дома. С тех пор как еда стала дефицитом у нас, я беру все, что лежит на столе.
Кучка подражателей-гангстеров в красных банданах переходит на нашу сторону улицы, ведя питбультерьеров и держа магнитофоны, из которых играет агрессивный испанский рэп. Их собаки лают, пытаясь сорваться с поводков, а Кэннон лает на них в ответ. Он настолько высокий, что может задеть головой долбаный самолет. Я затягиваюсь и передаю сигарету Камило.
– Я одолжу тебе пятьдесят баксов, так что ты можешь позвонить, – откашлялся Камило. Он огромный, загорелый, и у него уже приличная щетина на лице. Выглядит так, будто он чей-то мексиканский дед.
– Не надо никому звонить! – завопила моя сестра-близняшка, лежащая лицом вниз на траве недалеко от нас. Будто она надеется, что солнце сожжет ее дотла.
– Вы все оглохли?! Или как? Я на это не подписывалась.
– Мы возьмем деньги, – проигнорировал я. Мы обязаны позвонить в балетную школу, это все ради нее. Она не должна оставаться здесь. Это не безопасно.
– Я люблю тебя, Пенн, но ты самая настоящая заноза в заднице, – подвела итог близняшка и бросила в нашу сторону кусок газона, который она вырвала, даже не поднимая головы. Она поблагодарит меня потом, когда станет знаменитой и богатой – ведь балерины много зарабатывают? – а я остаюсь здесь, с моими глупыми дружками, курю и пускаю слюни на местных девчонок Тодос-Сантоса. Может, мне не придется стоять и торговать наркотой. Есть то, в чем я делаю успехи: спорт и особенно борьба. Тренер говорит, что я должен потреблять больше белка, если хочу, чтобы мои мышцы росли, а также больше углеводов для набора массы. Но это вряд ли произойдет в ближайшем будущем, ведь все большая часть денег уходит на автобусные билеты до балетной школы моей сестры.
Я провожаю ее, так как чертовски волнуюсь, если она ездит одна. Особенно зимой, когда очень рано темнеет.
– Мне казалось, что ты говорил о том, что у твоей сестры прекрасно все получается? Каким образом она не поступила? – промямлил Кэннон, проводя рукой по своим длинным дредам, виски у него выбриты. Я ударяю его по руке с такой силой, что он падает в кресло, не издав ни звука, держась за свой крепкий бицепс.
– Я думаю, она должна продемонстрировать нам свои умения. Давай скорее, Виа. Покажи, как ты двигаешься.
Кам включил «Milkshake» Келиса на мобильнике, смял упаковку от жвачки и запустил прямо в голову Вии.
Ее рыдания прекратились, сменившись гробовым молчанием. Я оборачиваюсь к Камило, потирая подбородок, замахиваюсь и ударяю его прямо в челюсть, отчетливо слыша ее хруст.
Подскочив с травы, Виа побежала в дом и захлопнула за собой дверь. Не уверен, что это хорошая идея – сидеть в гостиной, когда Рэтт дома и жалуется на то, что он уставший и голодный. Сестра, вероятно, снова поругается с ним и прибежит на веранду, поджав хвост. Мама выше того, чтобы вмешиваться, но даже если она это и делает, то всегда становится на сторону своего парня. Даже когда он использует купальник, подаренный учительницей Вии, чтобы протереть туфли. А делает он это специально, чтобы вывести ее из себя. В такие дни она ходит на занятия в рваных легинсах и поношенной футболке, рыдая всю дорогу в автобусе. А он в это время дрочит в общественном туалете парка Либерти.
– Дай мне полтинник, – я протянул ладонь и повернулся к Кэму. Он покорно вложил купюру в руку. Я собираюсь купить самый большой бургер себе и Вии, пополнить счет ее телефона, чтобы она могла позвонить миссис Фоллоуил.
Я направился в Ин-энд-Аут, Камило и Кэннон последовали за мной, словно тени. Потрескавшийся бетон и росписи мертвых подростков обрамляли улицу. Пальмы сгорбились от бремени нищеты и повисли над пожелтевшими, словно больные зубы, зданиями.
Уже спустя двадцать минут, чувство удовлетворения от бумажного пакета в руке, заполненного сочными бургерами и картофелем фри, переполняет меня. Виа забудет обо всех своих переживаниях, когда увидит все это. Я открыл дверь, и то, что я увидел, заставило уронить пакеты на пол.
Парень матери растянулся на моей сестре, лежащей на диване, его жирный живот вывалился ей на грудь. Он бьет ее по лицу, его волосатая грудь блестит от пота, а рука сгибается каждый раз, когда он это делает. Рваные джинсы расстегнуты, ширинка спущена вниз. Она хрипит и кашляет, пытаясь сделать вдох. Недолго думая, я бросаюсь к ним и снимаю его с нее. Лицо сестры окровавлено, она еле выдавливает из себя, что он дешевый ублюдок, а он кричит, что она воровская тварь. Я хватаю Рэтта за воротник его рубашки и отталкиваю подальше от Вии. Он покачивается и падает на пол. Я ударяю его в лицо с такой силой, что хруст сломавшейся челюсти раздается по всей комнате. Его голова отскакивает, ударяясь о пол. Я бросаюсь к Вии, но вижу лишь спину, которая выскальзывает за дверь. Успеваю схватить ее за руку, но она вырывается. Что-то мягко падает на пол между нами. Я поднимаю: это что? Зуб? Господи боже. Он выбил ей зуб!
– Прости, – ее голос приглушен из-за крови во рту, – я не могу, не могу, Пенн.
– Виа! – кричу я.
– Пожалуйста, – умоляет она, – отпусти меня.
Я пытаюсь догнать ее, поскальзываясь на следах крови, которые оставляет за собой Виа. Даже мои руки полностью покрыты кровью. Я замедляюсь у открытой двери, готовый выбежать. Как вдруг меня втаскивают обратно и бросают на диван:
– Не так быстро, засранец. Твоя очередь!
Я закрываю глаза и позволяю всему идти своим чередом, понимая, почему Вии пришлось сбежать.
Дом там, где сердце.
Прошло три дня после побега Вии.
И два с половиной дня с тех пор, как мне удалось хоть что-то поесть, чтобы меня не стошнило (пиво же считается, да?).
После того как Рэтт избил ее за кражу мобильного телефона и попытку позвонить в Лондон, я не удивлен, что она не вернулась. Уверен, это лучше, чем трахаться с Рэттом. Виа обычно очень осторожна с ним, так как она девушка. То был момент слабости с ее стороны и стоил ей гораздо больше, чем она была готова заплатить.
В надежде, что она объявится, я весь пятничный день провел, шатаясь около балетной студии. Вдруг она осталась ночевать в доме учительницы? Кажется, они были близки, хотя довольно сложно сказать, ведь Виа надевала маску каждый раз, когда мы пересекали черту города Тодос-Сантос на автобусе. И меня трясло от того факта, что она так и не вышла на связь, убеждая себя, что у нее есть на это причина.
В шесть часов девочки, одетые во все розовое, начали медленно выходить из здания. Сунув руки в карманы, я остановился у черного блестящего Range Rover и ждал учительницу. Она покинула здание последняя, смеясь и прощаясь с толпой учеников. Рядом с ней шла девушка. А если быть точным: именно та, которую я поцеловал. А еще точнее – девчонка, по которой я схожу с ума весь год. Она прекрасна, словно экспонат из музея. А самое печальное – недостижимая. Они заметили меня на полпути. Глаза девушки округлились в удивлении, и она осмотрелась, пытаясь понять, есть ли свидетели нашего разговора. Вероятно, она подумала, что я здесь ради нее.
– Привет, – сказала она и заправила прядь волос за ухо. Она взглянула в сторону миссис Фоллоуил, всем видом показывая, что не знает, кто я такой.
– Привет, – ответил я, параллельно убивая бабочек в животе: сейчас не то время и место, – мадам, моя сестра Виа, она ваша ученица. Я не видел ее уже три дня.
Учительница ошеломленно вскинула брови, будто я ей только что сказал, что оставил кучу дерьма на капоте ее тачки. Она сказала блондинке подождать в машине, схватила меня за руку и потащила в переулок. Скрывшись между двумя зданиями, она приказала мне сесть и начала разговор.
– Я звонила ей по пять раз в день, оставила кучу сообщений, – прошептала она мне прямо в лицо. – Я хотела сказать, что ее приняли в Королевскую академию балета. Когда письмо так и не пришло, я позвонила туда лично. Ее уже ждут. Об оплате можете не беспокоиться, как я и говорила ранее: я за все заплачу.
Вздох вырвался из меня. Все ее будущее прямо здесь, а она может валяться где-нибудь в канаве. Проклятье, Виа. Черт тебя побери, неуловимая четырнадцатилетка.
