– С кем вы разговариваете? – спросил он и огляделся по сторонам. – Или я с ума сошел?
– Пойдем отсюда, – предложил первый голос. – Все только начинается, и дел полно. Ты только не суетись!.. Вечно торопыжничаешь!..
– Ты меня не учи, – разозлился второй. – Я как могу, так и действую, а хочешь, делай все по-своему и с меня тогда не спрашивай!
Голоса удалялись, словно уходили по коридору.
Меркурьев заметался.
Он взлетел по чугунной лестнице, она неодобрительно загудела. На втором этаже тоже было темно и тихо, и никого. Он сбежал вниз, обежал вестибюль и выглянул на улицу. Под липами сиял в лунном свете белый «Кадиллак», а больше никого и ничего. Меркурьев кинулся обратно в дом, еще раз обежал вестибюль и коридор – с тем же результатом.
Но он своими ушами слышал разговор! Кто-то вышел из гостиной следом за ним и разговаривал совсем рядом! Если в доме не скрывают еще каких-то людей, значит, разговаривали свои, то есть гости!..
Он заглянул в камин, словно там мог кто-то прятаться, повернулся и в это мгновение увидел.
Густая тень втягивалась в темные двери столовой. Гаснущий свет из камина на миг выделил ее из окружающего мрака.
Василий Васильевич кинулся следом.
Из гостиной доносились голоса и пробивалась полоска света, а в столовой было совсем темно.
Меркурьев перехватил дверь, которая почти закрылась, с силой дернул ее на себя и оказался… нос к носу с незнакомцем.
– Здрасти, – громче, чем нужно, сказал Василий Васильевич, зашарил рукой по стене, нащупал «пупочку» и потянул. Зажегся свет. – Вы кто?! Что вы здесь делаете?!
– Тише, – сказал незнакомец, вернее, незнакомка. – Что ты шумишь?
Только что, несколько секунд назад, в вестибюле кто-то невидимый спрашивал второго невидимого: что ты шумишь?..
– Секундочку! – заревел Меркурьев. – Что здесь происходит?!
– Да тише, – умоляюще выговорила незнакомка. – Ты что, хочешь, чтоб они все сюда прибежали?!
Василий Васильевич перевел дух.
– Так, – сказал он, разглядывая незнакомку во все глаза. – Что это значит?
– Я очень хочу есть, – призналась она. – Но туда, где все, я не пойду. Я их боюсь. Я просто возьму чего-нибудь, вернусь к себе в комнату и съем.
– Н-да, – протянул Василий Васильевич, у которого все еще молотило в груди, – началось в колхозе утро!..
Духовная дочь Сантаны, проводница по тонким мирам, знаток потусторонних сил и последовательница некоего Пуришты, ему неизвестного, переминалась с ноги на ногу и старалась на Меркурьева не смотреть.
Мало того, что она оказалась коротко стриженной блондинкой, мало того, что без густо подведенных глаз и звезды во лбу она выглядела совершеннейшей девчонкой, мало того, что в джинсах и маечке она казалась легкой, как будто бестелесной, так еще вдобавок она шмыгала носом и то и дело утирала его бирюзовым носовым платком – бирюзовость, видимо, призвана была отдавать дань Пуриште!..
Василий Васильевич, много лет проработавший в пустыне и научившийся отличать один бархан от другого и знавший в лицо всех ишаков и верблюдов – этими знаниями и умениями он снискал необыкновенное уважение среди местного населения, – чувствовал некоторую растерянность.
– Есть, конечно, хочется, – промямлил он, а духовная дочь Сантаны вновь виновато высморкалась. – Там все дают… Нинель Федоровна старается…
– Я туда не пойду без грима.
– Без чего?! А, да. С кем ты разговаривала в коридоре, где камин?
– Я? – Она все-таки посмотрела на него. – Ни с кем. Я спустилась и пошла в столовую.
– Ты говорила: не шуми! И еще что-то про камень. Что за камень? Изумруд?
– Да ни с кем я не разговаривала ни в каком коридоре, – возмутилась преобразившаяся дочь Сантаны, – говорю же! Я спустилась, чтобы добыть еду. Пусти меня, я пойду.
Василий Васильевич почему-то посторонился.
Она шмыгнула носом, выглянула в коридор, покрутила головой и моментально пропала с глаз, словно просочилась в щель между мирами.
Василий Васильевич вышел следом, тоже покрутил головой – никого не было в коридоре – и вернулся в гостиную.
– Василий! – набросилась на него Нинель Федоровна. – Куда ты делся?! Остывает все!
Он посмотрел на Лючию, которая беседовала с Емельяном Ивановичем и не обратила на его возвращение никакого внимания – и хорошо, иначе пришлось бы снова выбегать в коридор! Софья сразу же пристала с вопросами, когда и куда они завтра пойдут гулять, а Стас пошутил, что если во время каждой их совместной прогулки будут находить по трупу, людей не хватит.
Домоправительница поторапливала его, и Меркурьев, раздумывая, уселся за стол. Перед ним на огромной тарелке помещалась приблизительно половина утки, какие-то затейливые овощи, горка риса и что-то еще.
Василий Васильевич стал строить планы, как бы половину от половины переправить последовательнице и проводнице. При мысли о том, что она сидит одна у себя в комнате голодная и простуженная, а они все тут пируют, ему становилось неловко.
Он отломил половину от половины утки и ту, что была с ногой, – самую аппетитную! – потихоньку отложил на хлебную тарелку.
Виктор Захарович налил еще по стопочке. Вид у него был жизнерадостный.
– А ты не охотник, Василий Васильевич?
Меркурьев отрицательно покачал головой. Он ел утку, и ему казалось, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал, сразу забылись ночные голоса, и метания в темноте, и неловкость перед Антипией.
Как ее на самом деле зовут? А, Марьяна, Мура!..
А Лючию как зовут на самом деле? Нужно будет узнать у Захарыча.
– Здесь, в лесу, охотничий домик есть, – продолжал хозяин. – Уж не знаю, кто и когда его поставил, поговаривали, что Фридрих Великий, он знатный был охотник. Мы детьми все туда бегали, надеялись привидения увидеть.
– Это ты к чему, Виктор Захарович? – не понял Меркурьев. Разговаривать о привидениях ему не хотелось.
– К тому, что на охоту можем сходить, – неожиданно заключил старик. – Заодно домик посмотрим.
– Архитектурный шедевр? – спросила Лючия и улыбнулась.
Меркурьев жевал.
– Да какой шедевр, так, память старины, – сказал Виктор Захарович.
– А я охочусь, – сообщила красавица, все посмотрели на нее. – И ружье у меня с собой, и снаряжение. Отчего же не сходить, если вы приглашаете!..
«Должно быть, пойнтер тоже с собой, – подумал Меркурьев, – и грум. А лошадь?..»
– Да я вон Василия приглашал, – пробормотал Виктор Захарович.
– Мы его уговорим, – пообещала Лючия. – Вы дадите себя уговорить?
– Я? – переспросил Василий Васильевич как дурак. – Конечно. Уговаривайте.
– Завтра, – пообещала красавица. – Все завтра. Нынче уже поздно.
– Я вот что хотел спросить, – произнес Меркурьев громко. – Никто ночью не слышал, как покойник на улицу выходил? Если он с четырех утра в камышах лежал, значит, вышел сразу после трех. Никто не слышал?
– Охота тебе вспоминать ерунду всякую, – пробормотала Софья. – Какая разница, кто слышал, кто не слышал! У меня вот сон чуткий, от малейшего шороха просыпаюсь, а ничего не слыхала.
– Мы все раньше разошлись, – сказала Нинель Федоровна виновато. – Я сразу после двух ушла, решила, что без меня обойдутся. Витя еще раньше, в полвторого, должно быть. Я им только водки оставила и закуски обновила. Но они уже ни есть, ни пить не могли.
– И двери были заперты?
Нинель с тревогой посмотрела на Виктора Захаровича.
– Заперты, – сказала она, словно вспоминая. – Мы на ночь всякий раз запираем!.. Витя эту запер, в гостиной. А я ту, большую.
– И ночью никто на прогулку не выходил и не возвращался? – спросил Меркурьев у остальных.
Лючия ему улыбнулась. Стас пожал плечами и сделал рожу. Кристина сказала, что спала как сурок – ее пушкой не разбудишь, сон ее решительно не чуток. Емельян Иванович заверил Меркурь_ева, что «ночью потребно спать». А Софья покрутила пальцем у виска.
– Утром я пошел бегать, – сообщил Василий Васильевич. – Весь дом спал. Я вышел через эту дверь, – он кивнул, показывая. – А когда вернулся, запер ее. Ветер был, я подумал: вдруг распахнет? Потом я пошел в вестибюль выпить кофе. В это время прибыл Емельян Иванович.
– Истинная правда, – сказал человечек. – Вы были так любезны, впустили меня и предложили чашку чая!..
– И ту, большую дверь, когда позвонил Емельян Иванович, я отпирал. Она была закрыта.
– Ну и что?! – не выдержала Софья.
– Рано утром все двери были заперты. Получается, что за покойником, когда он ночью ушел на маяк, кто-то закрыл дверь. Вот я и спрашиваю: кто?
– Ах ты, мать честная, – пробормотал Виктор Захарович. – А ведь точно! Получается, кто-то запер!..
– Убийца, – равнодушно уронила Лючия. – Он прокрался следом за молодым человеком, убил его, оттащил к маяку, а потом вернулся сюда и закрыл за собой дверь. Убийца – один из нас.
– Будет вздор молоть, – сурово оборвала ее Нинель Федоровна. – На ночь-то глядя.
Лючия легко поднялась и стремительно пошла к выходу. Мех, переброшенный через локоть, волновался и переливался на ходу.
Не дойдя нескольких шагов до двери, она повернулась и приблизилась к Меркурьеву.
Он, принявшийся было за утку, замер с куском во рту.
Лючия слегка дотронулась до его плеча.
– Вы поможете мне найти убийцу, – утвердительно сказала она. – Или зло понесется дальше и разлетится по всей Земле.
– Ой-е-ей, – передразнила Софья. – Зло понесется! Вы подумайте!
Лючия еще секунду постояла и стремительно вышла.
Меркурьев длинно, как страус, сглотнул.
– Она здесь тоже в первый раз? – спросила Кристина ей вслед. – Как и большинство присутствующих?
– В первый, в первый, – сказал Виктор Захарович. – Эх, как хороша, глаз не оторвать! И решительная!
– По-моему, дура какая-то, – фыркнула Софья. – Убийц она будет изобличать, видали! Выдумала ерунду какую-то!
– А двери и впрямь все были с ночи заперты, – продолжал хозяин.
– И утром заперты, – подхватил гость. – А человек выходил!
– Да за ним его собутыльник закрыл, и все дела, – сказал Стас с досадой. – Чего вы придумали на пустом месте детектив?! И менты считают, что ничего криминального, несчастный случай! Оттуда то и дело кто-нибудь падает! С маяка!
Виктор Захарович словно воспрянул духом:
– А ведь так могло быть! Один ушел, другой за ним запер! А я голову сломал, кто ночью по дому ходил! Выходит, никто и не ходил!
Василий Васильевич сказал, что все это очень легко проверить. Завтра надо спросить запившего друга, и сразу станет ясно.
– Если он до белой горячки не допьется, конечно, – добавил Меркурьев разумно.
На соседнем стуле он сгруппировал тарелку с утиной ногой, помидор, соленый огурец, ломоть хлеба. Вся контрабанда помещалась на льняной салфетке, чтобы можно было связать, как узелок, и донести.
Он не хотел, чтоб еду Антипии отнесла Нинель Федоровна.
Василий Васильевич, пряча узелок за спиной и продвигаясь к двери задом наперед, пожелал всем доброй ночи.
– Бог даст, без происшествий, – сказала Нинель. – Ну, отдыхайте, отдыхайте! Завтрак попозже будет, чтобы все выспались.
Василий Васильевич взбежал по пологой деревянной лестнице, оберегая свой узелок, прислушался – было тихо, никаких подозрительных разговоров, – и постучал в соседнюю с собственной дверь.
– Кто там? – отозвались приглушенно. – Я уже легла.
– Это я, – прошипел Василий Васильевич. – Поесть принес.
Какое-то время ничего не было слышно, потом раздалось шуршание, шаги, и дверь приоткрылась.
В свете торшера Василий Васильевич увидел блестящий глаз.
– Еда, – сказал он и сунул в проем узелок. – Открывай.
Глаз моргнул. Потом дверь медленно распахнулась, и он вошел.
