– Думаю, просто новичкам везёт, – скромничал Мика, хотя внутри ликовал от своего триумфа.
– А я бы сказал, врождённый талант, – ответил Илай. – Надо только его совершенствовать.
– То есть тренироваться, – сказал Мика.
– То есть тренироваться, – подтвердил Илай.
Мика вернулся к стене напротив двери. Он стрелял по мишени, пока не расстрелял все камешки, потом собрал их и начал сначала.
Илай устроился позади него на змеиной шкуре, спиной прислонившись к стене. Разложив перед собой все ножи, что у них были, – и для готовки, и для охоты, с ровными лезвиями и зазубренными, даже небольшой нож Мики, – он брал их по одному и точил лезвия. Тихое шуршание, с которым металл скользил по точильному камню, сопровождал глухой стук камешков, бившихся о мишень.
Время от времени Илай поднимал взгляд и делал полезные замечания.
– Не выставляй локоть.
Или:
– Когда целишься, держи голову прямо.
И частенько:
– Отличный выстрел, парень.
Каждый раз, когда скалолаз хвалил его, Мика заливался краской, хотя и сам понимал, что стреляет всё лучше. С каждой собранной горстью камешков попаданий в яблочко становилось всё больше. К тому же с каждой новой попыткой что-то менялось. Что-то внутри него. Вставая в стойку и совершая движения на автомате, он мог сосредоточиться на самом полёте камешка, и под конец, выпуская каждый новый снаряд, он будто бы мысленно гнал его к цели.
Чёрный круг, нарисованный Илаем, потихоньку стирался с каждым точным попаданием Мики. И каждый раз, когда это происходило, Мика уже не удивлялся, а наслаждался тем, что держит всё под контролем.
Он оглянулся и увидел, что Фракия внимательно следит за ним; её серые глаза поблёскивали из-под капюшона. Одним изящным движением она поднялась на ноги, подошла к нему, забрала рогатку, быстро развернулась, оттянула тетиву и выстрелила, попав в самый центр мишени. Потом повернулась к Мике, выпустила рогатку из руки – и та с грохотом упала на каменный пол. Девушка снова уселась на шкуру. Мика чувствовал, что лицо у него горит огнём.
– Думаю, можно уже и передохнуть, – мягко сказал Илай и взял со стола флягу с ликёром; Мика услышал звук извлекаемой пробки.
– Хотите, я помогу убрать ножи? – спросил Мика.
Илай собирался было ответить утвердительно, но тут его взгляд упал на часы. Почти весь песок пересыпался вниз.
– Завтра сделаем, – сказал скалолаз. – Я дождусь, когда всё прогорит, и пойду спать.
Он уселся на толстой змеиной шкуре возле мерцающих углей. Мика сел напротив и наблюдал, как обгоревшее дерево отливало то ярко-оранжевым, то синим, и как клубы дыма обнимали основание металлической трубы.
Это было любимое время дня Мики – время, когда песок в часах второй раз за день почти полностью перетекал из верхней части колбы в нижнюю, когда вся работа по дому была переделана и скоро уже можно было отправляться спать. Обычно в этот час Илай приглушал свет лампы, раздавал каждому по рюмке с ликёром, и они тихонько беседовали, пока тлеющие угли догорали; огонь постепенно угасал, и в темноте звучали лишь бестелесные голоса.
Фракия села рядом с Микой; лицо у неё было задумчивое.
– Я не хотела… проявить неуважение к твоей работе, – сказала она.
– Всё нормально, – вздохнул Мика. – Ты просто лучше стреляешь, Фракия, вот и всё. Сколько бы я ни тренировался.
– Фракия – змеерод, парень. Это у неё в крови.
Скалолаз потянулся и каблуком толкнул сгоревшее полено. Оранжевые искры взметнулись и тут же исчезли.
– Но вот что я скажу тебе, парень: эта рогатка – настоящее, отличное оружие, сделанное твоими руками. Кропотливая работа. Точная. Я горжусь тобой.
Мика скромно улыбнулся. После короткой вспышки света от искр снова повисла тёмная тишина.
– Мне не хватает моего родокопья. С ним я чувствовала себя защищённой… – голос Фракии был низким, прерывистым, но Мика мог различить в её словах боль утраты и упрёк. – Мне не хватает воздуха, неба, высоты, где мне было так спокойно. Эта… эта тесная тёмная пещера, зловонная и грязная, испачканная нами же, – я задыхаюсь здесь…
– Тогда говори о своей жизни, Фракия. О родстве. Вспоминай облака. Высокие скалы и долины, – голос скалолаза выдавал его собственную глубокую тоску. – Возвращайся туда в своих мыслях… Поверь, это поможет!
Послышался скрип душекожи; Мика догадался: Фракия надела капюшон.
– Не могу.
– Выпей ликёра, – сказал Мика. – Поможет уснуть.
Фракия с сомнением взглянула на протянутую ей рюмку, но через мгновение взяла её, в два глотка выпила обжигающую жидкость и поставила рюмку в сторону.
Мика почувствовал, как его тело отяжелело, а в голове всё поплыло. Нерешительным движением он взял Фракию за руку. Она её не отдёрнула. Мика потянулся к ней другой рукой и осторожно привлёк к себе – и вдруг она обняла его так крепко, что ему показалось, будто его сердце вот-вот взорвётся.
– Сейчас я погашу свет, – объявил Илай из соседней комнаты.
Мика лёг рядом с Фракией, натянул на них обоих одеяло и обвил руками её стройное тело. Илай потушил лампу, и зимнее укрытие погрузилось в непроглядную тьму.
– Фракия? – прошептал Мика.
– Мика, – отозвалась девушка и повернулась; Мика почувствовал тёплый пряный аромат её дыхания. – Мика.
Она стянула с себя шелковистую душекожу, протянула руки и принялась расстёгивать рубашку Мики. Наконец они остались лежать обнажённые, кожа к коже.
– Мика. Мика…
Потом Мика лежал на спине, ощущая в груди боль, глубокую, сильную и неодолимую. Фракия была так близко, и всё же, казалось, с каждым днём она все больше отдаляется от него. Одной рукой он нежно обнял её за плечи, погладил по щеке большим пальцем, а другую руку положил ей на грудь, чтобы чувствовать, как бьётся её сердце.
– Тебе не нужно родокопьё, Фракия. У тебя есть я, – сказал он с нежностью. – Я буду защищать тебя, – он помолчал, – всегда.
Девушка-змеерод не ответила. Дыхание её было спокойным и ровным – она спала. Вскоре уснул и Мика.
В это время у них над головами крошечный мандрозмей, выбиваясь из сил, взмахнул крыльями и рухнул на пол клетки. Тихий чирикающий звук застрял в глубине его горла: он задохнулся, тщетно пытаясь втянуть хоть немного свежего воздуха из отверстия в камне, и умер.
Глава шестая
Тихонько крякнув, тот, кто призывает зиму, снял с плеч тяжёлый рюкзак и поставил его на землю. Рюкзак утонул в рыхлом снегу. Тот, кто призывает зиму, развязал его, запустил внутрь руку в перчатке и стал ощупывать содержимое.
Сдвинул фляги кровавого мёда, завернутое в бумагу мясо; ножи, удавки, обрезки верёвки и другие нужные инструменты. Щипцы для вырывания языков, ложки для выскабливания глаз, ножницы для костей, тиски для печени…
Наконец пальцы его сомкнулись, ухватив пару снегоступов, – он нашёл то, что искал. Тот, кто призывает зиму, вытащил их из рюкзака, и снегоступы – шлёп, шлёп – один за другим упали на землю. От взметнувшегося вихря снежинок у него даже дыхание перехватило.
Внешние рамы и распорки широких овальных снегоступов были сделаны из рёбер змеев, между ними была натянута переплетённая кишечная нить. С трудом поднимая ноги из глубокого снега, тот, кто призывает зиму, хорошенько прикрепил свои тяжёлые ботинки к снегоступам.
Он сделал пару шагов, пробуя снежный наст. Снегоступы скользили по поверхности, но не проваливались, и тот, кто призывает зиму, одобрительно хмыкнул. Расправив плечи, он взгромоздил на спину тяжёлый рюкзак и продолжил путь.
Снег валил без остановки уже давно. Три ночи, не меньше, плюс короткие дневные часы между ними. Гонимые ветром хлопья падали, оседали, накапливались и замерзали, наст слой за слоем всё утолщался. А снегопад даже не думал прекращаться.
Он приглушал запах (своими землистыми нотками), по которому двигался тот, кто призывает зиму, но не поглощал его полностью. Нюх у того был слишком хорош. В любой момент пути он мог учуять даже самый слабый запах своей добычи, и кусок тряпки не давал ему сбиться с пути.
Цель уже близко, он знал это точно. Совсем близко. Тот, кто призывает зиму, встал на колени, наклонился, опираясь огромными ладонями на снежный наст, и потянул носом воздух.
Эти были умнее многих. Они очень старательно замаскировали свой дымоход и вывели его так далеко от укрытия, как только было возможно. И свои отходы они выносили и прятали так, чтобы ничто не указывало на их присутствие. И всё же недоглядели: всего одна капля содержимого мусорного ведра выдала их – крошечная капля под коркой снега, которую не заметил бы любой другой с менее обострёнными чувствами, чем у того, кто призывает зиму.
Выпрямившись, он отцепил кирку, привязанную сбоку к его рюкзаку, и обеими руками сжал резную ручку из бука. Был ещё день, ну или то время суток, которое можно было так назвать. Змеиный жир, которым был смазан острый металлический брусок, поблёскивал в тусклом желтовато-сером свете. Наклонившись, тот, кто призывает зиму, раскидал свежий снег и принялся стучать по заледеневшему слою внизу. Его дыхание учащалось, и чем глубже он копал, тем выше становилась куча снега позади него. Иногда с холма вдруг срывался замёрзший ком; он скатывался вниз, собирая по пути снег, и, разрастаясь, оставлял на склоне примятую дорожку.
Тот, кто призывает зиму, остановился. Прижал к лицу тряпку и вдохнул. Затем понюхал яму в сугробе. Экскременты. Он учуял их. Это экскременты тех, кого он ищет.
Из-под костяной маски вырвался влажный фыркающий звук. Из прорези для рта повалили клубы морозного дыхания.
Тот, кто призывает зиму, смеялся.
Глава седьмая
– Просыпайся…
Приглушённый голос будто бы доносился из какой-то глубокой пещеры или колодца. Мика слушал, как он то грохочет, то стихает; потом тяжесть опять навалилась, будто прижимая его к земле, пока он не врос в скалу; было темно, и всё вокруг пульсировало чётко и мерно.
– Просыпайся же…
Мика дёрнулся. Тусклый красноватый свет проникал ему под веки. Мика попытался поднять их, но не смог; от усилий в голове застучало.
Темнота сгущалась, уплотнялась и сковывала тело. Она давила на него, однако в ней было тепло и не сказать, что неприятно. Ему хотелось там остаться…
– Просыпайся… Мика…
Снова появился красный свет; что-то тянуло его за руку, тормошило и трясло.
– Мика!
Он открыл глаза. Свет лампы, жёлтый и яркий, мерцал прямо у него перед носом.
– Мика, скорее. Вставай.
– Илай? – Мика еле шевелил губами: во рту было вязкое ощущение, будто его набили мокрыми перьями. – Илай, что случилось? – спросил он, разглядев обеспокоенное лицо скалолаза.
– Вставай, Мика. Сейчас же! – Скалолаз повернулся к девушке-змеероду, лежавшей на матрасе возле Мики, и принялся трясти её за плечи. – Фракия, просыпайся…
Мика приподнялся на локтях, совершенно разбитый. Его тело отяжелело и ныло, а в голове всё смешалось в одну сплошную кашу. Он повернулся к Фракии. Она лежала обнажённая под стёганым одеялом и была так красива. Стройная, бледная…
Мике бросился в глаза синеватый оттенок её губ. И кончиков пальцев…
– Илай! – воскликнул Мика; ему показалось, что собственный голос прозвучал откуда-то издалека. – Что стряслось?
Свет лампы потускнел.
– Мандрозмей мёртв, Мика, – сказал Илай, и от этих слов у Фракии задрожал подбородок и дёрнулись веки. – Воздух испорчен. Скорее, Фракия, – Илай снова потряс девушку за плечо, – нужно вставать. Вставай же, Фракия!
Глаза девушки-змеерода распахнулись; она смотрела на Илая, но как будто не узнавала его. Фракия медленно приподнялась на матрасе и спокойно натянула на себя одеяло.
– У нас мало времени, – сказал Илай. – Похоже, труба забилась, и в укрытие больше не поступает воздух. Нам срочно нужно проветрить его.
Мика быстро натянул штаны, рубашку и жилет из змеиной кожи, затем принялся зашнуровывать ботинки из телячьей кожи, которые чинил три дня. Дышать ему было тяжело, и как бы он ни пытался вдохнуть глубоко, одышка не прекращалась.
Мика посмотрел вверх и увидел в подвешенной клетке безжизненного мандрозмея: глаза тусклые, язык вывалился, одно крыло свесилось между прутьями решётки. Фракия тоже увидела его – и тихо застонала.
Илай схватил Мику за руку и потянул его из спальни через большую комнату. Ощущение было, будто они пробирались через вязкий чёрный сироп. Стены пещеры то раздувались, то сворачивались перед глазами. Грудь сдавило, голову будто сжимали тиски. В висках пульсировала кровь.
Остановившись у каменной плиты, закрывавшей вход в укрытие, скалолаз присел на корточки и обхватил камень. Мика присел с ним рядом.
– Раз… Два… Три… Толкай! – скомандовал Илай.
Они навалились на плиту, кряхтя от напряжения. Но плита не сдвинулась с места.
– Толкай!
Они снова поднажали; руки и ноги дрожали, над сдвинутыми бровями выступал пот. Силы их были на исходе.
– Фракия! Фракия! – позвал Илай.
Рядом с ними появилась девушка-змеерод; свет лампы выхватил из темноты её лицо и блестящую на плечах душекожу. Она обхватила синеватыми пальцами боковую сторону каменной плиты, чуть ниже Мики. Он почувствовал, как она прижалась к нему дрожащим телом.
– Толкай! – прорычал Илай.
Мика, закрыв глаза, толкнул плиту что было сил. Раздался скрип, и камень чуть сместился. Совсем немного. Но небольшая щель всё же появилась.
Илай выпрямился.
– Раз. Два. Три. Толкай! – закричал он.
Тяжёлая плита поддалась и на этот раз, со скрипом отодвинулась и обнажила плотную замёрзшую снежную стену, перегородившую вход.
Мика сделал шаг вперёд и коснулся твёрдого снега. Он сверкал в свете лампы Илая. Скалолаз схватил лопату, прислонённую к стене.
– Надо копать, – сказал он. – Пустить в пещеру немного свежего воздуха.
