И действительно, Стефан Андерссон, тридцати трех лет, строительный рабочий, был уже ранее известен полиции. Несколько судов из-за побоев и угроз. Они с Патрицией познакомились, когда ей было девятнадцать, и вступили в сложные отношения, которые закончились за год до того, как Патриция подала заявление в программу «Мать-одиночка в поиске». Попав в программу, Патриция со слезами рассказывала, как Стефан на протяжении нескольких лет издевался над ней, и физически, и морально. Получилась хорошая и захватывающая передача, которая, отвечая всем правилам медиальной драматургии, временно привлекла внимание к насилию в близких отношениях, – прежде всего в вечерних газетах.
Передача привела также к тому, что Стефан неоднократно применял по отношению к Патриции рукоприкладство, считая, что она его оклеветала и испортила ему жизнь.
Через восемь месяцев после показа передачи последовало наконец постановление о запрете посещения.
Похоже, оно сработало, и вызовы полиции стали реже, а потом вообще прекратились. Самой Патриции удалось извлечь выгоду из обретенного статуса знаменитости, она начала вести блог и выходить в люди. Она светилась в качестве гостя в нескольких ток-шоу и телевизионных дебатах, где продолжала говорить о Стефане и борьбе за то, чтобы от него освободиться. После лета ей предстояло появиться в качестве одной из двоих ведущих серии передач о воздействии на человека близких с разного рода зависимостью и участвовать в сериале о звездах реалити-шоу.
«Победительница и проигравший в сегодняшнем обществе, одержимом СМИ», – спокойно рассудила Ванья. Она прекрасно понимала, почему Берглунд подозревает этого мужчину. Однако протоколы допросов рассказывали историю о полицейском, позволившем подозрению превратиться в убежденность без каких-либо конкретных доказательств.
Впрочем, за одно она была вынуждена Берглунда поблагодарить: ему удалось не выдать прессе имени Патриции. Это являлось частью его стратегии при допросах Стефана. «Если я сообщу, что это Патриция, твоя жизнь будет испорчена по-настоящему. Тогда тебя осудят все, вне зависимости от того, дойдет ли дело до обвинения и суда», – говорил он на нескольких допросах. «Но это единственное, за что его можно поблагодарить», – думала она, глядя на лежащую перед ней на столе беспорядочную кучу бумаг. Пока им удалось избежать атаки журналистов. Вероятно, помогло то, что ее нашли накануне праздника Середины лета, а после выходных у нее начинался отпуск. Никто ее особенно не хватился.
Кроме Макса.
Об этом Ванье не хотелось даже думать.
Вернулся Билли. Из Ульрисехамна не поступило никаких особенных новостей, но у них скоро состоится пресс-конференция, так что попадание расследования в центр внимания – лишь вопрос времени. И еще, Торкель не обрадовался привязке к знаменитостям…
Ванья и Билли сосредоточились. Им требовалось составить более серьезное представление о деле, чем позволял лежащий перед ними на столе материал, и они решили начать с учительницы подготовительной школы. Нужно было постараться успеть как можно больше до пресс-конференции. На воспоминания людей воздействует то, что они читают и слышат, поэтому им хотелось добраться до Рагнхильд раньше, чем она познакомится с теориями газет.
14
Подготовительная школа «Божья коровка» находилась в пятнадцати минутах ходьбы от отделения полиции и состояла из длинного светло-желтого одноэтажного здания с двумя флигелями и большого двора. Дети гуляли: они играли в песочнице, качались на качелях и лазали по установленному в центре двора игровому комплексу. Воздух наполняли тоненькие веселые детские голоса. Билли и Ванья представились девушке лет двадцати, за брюки которой уцепились две маленькие девочки, и изложили свое дело. Рагнхильд Турссон оказалась на совещании по планированию. Это важно? Да, важно.
Их проводили в здание и провели в маленький кабинет. Через несколько минут пришла Рагнхильд – веснушчатая женщина лет тридцати пяти с кудрявыми рыжими волосами, одетая в джинсы и голубую футболку фирмы «Адидас». Она закрыла за собой дверь и села.
– Вы узнали что-нибудь новое? – со смесью беспокойства и любопытства в голосе спросила она после того, как они вновь представились.
– Нет, но мы хотели бы задать вам еще несколько вопросов, – ответила Ванья.
– Разумеется. Все это так ужасно. – Рагнхильд понизила голос, как обычно поступают сопереживающие люди, когда им напоминают о трагедиях.
Она производила впечатление женщины основательной, собранной и почти по-матерински волнующейся. Ванья поймала себя на мысли, что благодарна за то, что Макс находился вместе с Рагнхильд, когда пришли представители социальной службы и рассказали об этом кошмаре.
– Как сейчас себя чувствует Макс? – поинтересовалась она.
Рагнхильд с некоторым отчаянием пожала плечами и вздохнула.
– Трудно сказать. Ему пять лет. Он толком не понимает, что такое смерть. Но ему, конечно, не хватает мамы.
– Естественно…
– Он временно помещен в дежурный детский дом семейного типа, но социальная служба считает, что лучше, чтобы он продолжал приходить сюда на несколько часов в день. Чтобы получалась хоть какая-то стабильность. Он скоро придет, так что вы сможете поговорить с ним, если захотите.
Ванья кивнула и посмотрела на Билли. Стоит ли им разговаривать с Максом? С пятилетним ребенком. Они ведь не учились допрашивать детей.
– Спасибо, возможно, захотим, – ответила Ванья. – Не запомнилось ли вам что-нибудь сказанное Максом, что могло бы нам помочь? Что угодно?
– Нет. Я думала об этом после… произошедшего, но… нет. Ничего.
– Не могли бы вы рассказать о дне, когда исчезла Патриция? Не приходило ли вам в голову что-нибудь особенное? – начал новую тему Билли.
– Нет, Патриция собиралась забрать сына немного позже обычного. Она всегда забирает его около четырех, а тут она предупредила, что придет около пяти. Это все.
– Она говорила, почему?
– Нет, но, оставляя ребенка утром, она больше разговаривала с Ясмин. Возможно, она что-нибудь знает.
Ванья быстро заглянула в расследование Берглунда. Насколько ей помнилось, никакую Ясмин не допрашивали.
– Как фамилия Ясмин? – спросила она, перелистывая неполноценный материал.
– Асхари. Если хотите, я могу ее привести.
– Приведите, пожалуйста.
Рагнхильд встала и ушла, из коридора послышалось, как она зовет Ясмин.
Билли откинулся на спинку стула и посмотрел на Ванью. Он думал о том же, о чем она.
– Как ты считаешь? Стоит нам разговаривать с Максом? – спросил он.
– Не знаю, разве что коротко, просто поздороваться. Установить небольшой контакт, который можно в дальнейшем развить. А ты как думаешь? – отозвалась Ванья.
– Не знаю. Наверное, лучше узнать у социальной службы, как будет лучше.
– Черт возьми, представить только, пятилетний ребенок, который внезапно попадает в такую ситуацию. Мама убита, а папа с запретом на посещение. Это немного отдаляет собственные проблемы.
Билли ответил не сразу. У него во взгляде появилось нечто такое, что ей было трудно истолковать.
– Собственные проблемы это собственные проблемы, как их ни отдаляй, – произнес он приглушенным голосом. Ванья посмотрела на него с некоторым удивлением.
– Ты только что женился, какие у тебя могут быть проблемы? Слишком много секса?
Шутка осталась без ответа. В его глазах Ванья увидела не смех, а нечто иное. Беспокойство. Он определенно что-то скрывает.
Подумать над этим больше она не успела. Дверь открылась, и Рагнхильд ввела коротко стриженную девушку лет двадцати пяти, с татуировками и в очках, одетую в клетчатую блузку поверх юбки до колен.
– Это Ясмин.
Они пожали руки, и Ясмин села.
– Для начала я хочу спросить, допрашивали ли вас раньше?
– Нет. Когда сюда приходила полиция, у меня был выходной, а потом ко мне так и не обратились. Мне это показалось немного странным.
Ванья сумела подавить вздох, но не мысль. Берглунд даже не допросил человека, который, как они знали, последним общался с Патрицией. «Немного странно» – это мало сказать. Это, черт возьми, должностное преступление.
– Тогда хорошо, что мы имеем возможность задать вам вопросы сейчас, – проговорила Ванья, стараясь не выдавать своих эмоций.
Пятнадцатью минутами позже они сидели в машине, разговаривая с Торкелем по громкой связи. Оба сосредоточенные, но возбужденные. У них произошел первый прорыв. Снова возник Свен Катон.
По словам Ясмин, Патриция договорилась о встрече именно с ним. Поэтому она и собиралась забрать Макса немного позднее. О ней предполагали написать статью в газете. В «Сюдсвенска дагбладет». Патриция с гордостью рассказала об этом Ясмин за минуту до того, как вышла из школы, чтобы больше никогда не появиться. Ясмин говорила с полной уверенностью.
– Хорошо, значит, тот же метод, что с Петковичем, – произнес серьезным голосом Торкель. – Вы знаете, где они встречались?
Ванья отрицательно покачала головой, хотя он и не мог этого видеть.
– Нет, те, кто отвечал здесь за расследование, упустили все, что могли. Нам придется начинать все с начала. К сожалению.
– Понятно, – вздохнул Торкель, но постарался мыслить конструктивно. – Я позвоню Кристианссону в Мальмё и узнаю, не сможет ли он оказать вам поддержку. Придется полностью отобрать дело у Хельсигборга.
– Как там дела с пресс-конференцией? – поинтересовался Билли.
– Она начнется через тридцать минут. – В голосе Торкеля безошибочно слышалась усталость. Они знали, насколько он не любит публичную часть работы. – Потом созвонимся.
– Удачи! – пожелала Ванья.
Выключив мобильный телефон, Билли сделал глубокий вдох.
– О’кей, давай разделим усилия, – предложил он. – Я возьму мобильные звонки, ее компьютер, почту и все такое. А ты бери ее коллег и соседей. Если успеешь, бывшего жениха.
Ванья кивнула. Она ожидала, что Билли заведет машину и они поедут, но он продолжал сидеть, откинув голову на подголовник. У нее возникло ощущение, что он хочет что-то сказать.
– Мне не хватало этого, – в конце концов произнес он. – Только ты и я. Как в старые добрые времена.
Ванья улыбнулась искренней, довольной улыбкой. Она чувствовала себя главной виновницей того, что их отношения стали такими, как стали. В минуту слабости она обидела Билли.
– Мне очень жаль, что нас разнесло, – начала она.
– В этом виновата не только ты, – перебил ее Билли.
– Все началось с меня, – возразила она, хотя была с ним согласна. С тех пор, как появилась Мю, Билли изменился. Их отношения стали другими. Они теперь почти никогда не видятся вне работы. Наверное, вполне естественно, если человек влюблен. Откуда ей знать, она всегда ставила на первое место работу и коллег.
– Опять друзья? – спросила она, протягивая ему руку.
– Мы всегда были друзьями, – ответил он, пожимая ее руку. – Я только должен лучше это показывать.
15
Торкель сидел в комнате для совещаний, где они составили столы в центре маленьким островком – как обычно, как им нравилось. Они повесили временной график последнего дня Петковича, дополненный фотографиями с места преступления. Скоро здесь появится еще один. Патриции. Торкеля беспокоило, что их станет больше. Он достаточно долго работал, чтобы понимать, что Себастиан, вероятно, прав. Преступник почти наверняка продолжит убивать.
Он продвигает какую-то идею, хочет что-то сказать.
Для любого другого объяснения метод слишком изощренный. Подобная побудительная сила не исчезает. Напротив, внимание ее обычно только подхлестывает, создает ему ощущение, что люди его слушают. Ощущение успеха.
Успех порождает успех.
Торкеля беспокоило именно это. Не сама по себе пресс-конференция, а шумиха, которую она вызовет. Подхлестнет ли она убийцу, ускорит ли решение нанести новый удар? Возможно, но он, собственно, ничего не может с этим поделать. Рано или поздно пресса выведает, что убийства связаны между собой и как именно, а в результате некоторой открытости он сможет, по крайней мере, попытаться контролировать информационный поток.
В комнату вошел Себастиан. С тем же беззаботным выражением лица, как раньше. Торкеля это вдруг рассердило. После всего случившегося, узнав, как близок он был к тому, чтобы его навсегда выставили из Госкомиссии, он все равно способен просто беззаботно разгуливать.
– Ты не видел Эву? – спросил Себастиан, усаживаясь на край ближайшего стола.
– Нет, а что?
– Я собирался спросить ее, не хочет ли она сегодня со мной поужинать.
– Она замужем.
– И значит, она не ест, или что ты хочешь этим сказать?
Торкель был не в силах отвечать. Он собрал свои заметки: обычно он записывал несколько ключевых слов, чтобы на них опираться. Какое-то время он поиграл с мыслью попытаться сохранить в тайне личности жертв, но быстро отбросил ее. Им требовалось узнать, где Андрэн и Петкович находились в свои последние часы, где они встречались со Свеном Катоном. Им этого не узнать, если не выдать имен. Пресса все равно до них докопается. То, что имена еще неизвестны, просто небольшое чудо.
– Готов? – вяло спросил Себастиан. – Твой любимчик уже здесь.
– У меня есть любимчик?
– Вебер.
Аксель Вебер, криминальный репортер газеты «Экспрессен», настоящая ищейка, ему обычно удавалось докопаться до большинства того, что Торкелю хотелось бы сохранить в тайне. Он слишком часто звонил с раздобытыми сведениями, чтобы услышать от Торкеля подтверждение, и получал ответ: «Без комментариев», причем оба знали, что это равнозначно подтверждению.
Неужели газета не могла предоставить ему ранний отпуск? Послать вместо него какого-нибудь взятого на лето новичка. Кого-нибудь, кого легче обойти. Пустые мечты.
Торкель вздохнул, встал и надел пиджак. Пора собираться.
– Как, ты думаешь, они это назовут? – спокойно продолжил Себастиан.
– Кто?
– Вечерняя пресса. Они обожают хорошие заголовки. Я думаю, «Убийства в застеколье».
Торкель фыркнул.
– Честно говоря, меня это не слишком волнует.
– Знаю, но угадывать забавно. Это самое очевидное, что объединяет жертвы. Кроме того, что они не смогли ответить на шестьдесят вопросов викторины.
– Эту деталь надо не выдавать прессе как можно дольше, – ответил Торкель откровенно предостерегающим тоном. Себастиан не имел привычки сливать прессе информацию, но напомнить не повредит.
