«А ты так напиши тогда: „Прочитал я тут классный научно-фантастический рассказ“… и дальше пиши, как будто пересказываешь… Я умный, я пойму».
«Ну, если память мне оставят», – намекаю я.
«Хорошо, я тебя понял, – принял моё условие Енот. – В общем, тебе, старик, я оставляю раскручивать эту загадку. Кстати, будь начеку: бьюсь об заклад – через пару дней её снова заберут в хирургию!»
«Ты чё, совсем спятил? – не выдержал я. – Её ж недавно оттуда выписали! Только в централку начала ходить».
Он мне:
«Я тебе сказал. Вспомнишь мои слова и мне напишешь… И что-то мне подсказывает, что её очередной перевод в хирургию – это далеко не самое интересное, что тебя ждёт».
Тут Енот как-то очень хитро ухмыльнулся и по плечу меня похлопал. Я даже подумал, а не успел ли он с девчонками договориться, чтобы меня подкалывать…
Тут как раз медсестра в палату вошла и Дымыча позвала… И сама к нему подошла.
Знаешь, Андрюха, хорошие она ему слова сказала. Тихо… Но я слышал… Это и меня касается. Всех нас. Она, значит, ему говорит:
«Дима, пообещай мне, что будешь учиться только на пять! Пообещай. Я знаю, что говорю. Тебе это необходимо! Очень необходимо!»
А Димыч ей на это:
«Я хорошо учусь».
А медсестра ему:
«Я знаю. И всё же, я тебе ещё раз говорю: учись только на пять. Ты не дебил – и это главное! Ты очень многое можешь, если захочешь! Ты очень многого можешь добиться в этой жизни. Дим, мне уже много лет. Мне на пенсию скоро. Я много лет проработала в этом Санатории и в этом отделении. Многое и многих видела. Поверь, я не каждому говорю то, о чём говорю сейчас тебе. Но ты – действительно можешь! Можешь всё! Несмотря на внешность – это не главное, поверь. Ты можешь выучиться – и не только в школе, но и дальше, ты сможешь работать. И семью ты тоже сможешь завести! Сможешь! Я серьёзно! Только не опускай руки. Иди, если нужно, даже против течения; но иди вперёд, только вперёд…»
Вот. Расцеловала его в обе щеки, извинилась и вышла ненадолго.
И прямо тут же девчонки возвращаются… Довольные чем-то. И тут, Андрюха, такое началось!
Серёга замолк – и такая странная улыбка у него на лице появилась, что я съёжился, ожидая услышать всё, что угодно. Хоть про цирк с титановыми пластинами!
Серёге понравился мой взгляд, и он продолжил:
– Так вот. Алина снова садится, сок себе наливает. А Анька к Еноту подходит и говорит ему:
«Дима, можно тебя на минутку?»
Димыч, вижу, даже струхнул чутка и отвечает:
«Можно… А что случилось?»
А Крылова и говорит ему, но так, что вся палата слышит:
«Да ничего не случилось. Просто давай потанцуем на прощание. Ты ж этого хотел…»
Енот сначала чуть не рухнул…
«Так это… мафона нет», – говорит.
Да я и сам чуть со стула не свалился. И тут меня какое-то злорадство схватило… «Ага! – думаю. – Огрёб! За что боролся, на то и напоролся!» И тут я сам себе, Андрюха, такой последней сволочью показался! Вижу, что Димыч и рад бы уже, но его начал ДЦП клинить… ему скулы даже свело… Слова выговорить не может!
И тут Анька свою «канадку» к столу ставит… и просто кладёт Димке руки на плечи – хоп! И он вдруг выпрямился… Она как будто его приподняла над полом. Андрюх, ты не поверишь: у меня было полное ощущение, что он над полом, как в невесомости, поднялся… Ну, не высоко, конечно… Сантиметра на два, на три. И всё – отпустило Димыча сразу… Представляешь?! А она, Анька, значит, и говорит ему:
«А зачем нам музыка? Мы и так можем… У тебя такое воображение, Дима, что ты всё можешь представить и даже сделать… Вспомни свою любимую. Мы про себя послушаем».
Димыч, похоже, в себя пришёл.
«У битлов классный медляк есть – „Лэтитби“», – говорит.
«Вот под него и будем», – Анка ему на это.
И знаешь, начали они танцевать. Нормально так! Тут тишина вокруг могильная… А они что-то там улыбаются, шепчутся – ничего не слышно. Воспиталка с медсестрой на них смотрят – застыли, как статуи. «Ага, – думаю я. – Момент истины! Сейчас она расколется Еноту!» А сам краем глаза на наших пацанов смотрю… Ну, на тех, что по койкам, как на диванах, развалились. «Вот если заржёт сейчас кто, – думаю, – сразу по кумполу тростью получит! Убью!» Но и пацаны все… как будто им «замри!» сказали… сидят, рты разинули, только глаза пучат. И ни гугу.
Я потом спросил Енота, о чём шептались они. А он улыбался так загадочно. «Да она мне то же самое, что медсестра наша, Никитишна, говорила. Только – ещё душевнее! Проникновенно так!» Енот, он такие словечки знает! Но это – потом уже было.
А тут Алина… Смотрит на меня с той стороны стола и говорит:
«Ты чего друга не поддержишь?»
«Как?» – спрашиваю.
«Вот недогадливый какой-то! – ржёт, значит. – Хоть бы меня пригласил… Раз уж ты теперь такой старший вожатый на наши головы».
Я – в отрубе! Андрюх, я ж даже с Веркой никогда не танцевал. Ну, это… не могу. Комплекс у меня. Верка всё понимает. С обниманцами у нас с ней нормально и без танцулек.
Я – Алинке:
«И чего? Я на этих скрипеть перед тобой буду?» – И стучу тростью по аппарату, чтоб погромче звенело.
А она мне:
«На этих и будешь! Ты что, лётчика Маресьева забыл?»
Встаёт, стол обходит и… и знаешь, прямо как башня надо мной. Как маяк! Глаза над железками её так и светятся! И руку свою так в сторону отводит… как когда вальс танцуют, только немного ниже. И говорит. Точнее приказывает:
«Трость поставь к столу. Обопрись правой».
Я, как под гипнозом, команду её выполняю. Кладу руку на её ладонь. Чувствую – холодная. Тоже волнуется.
«Вставай! – говорит. – Поднимайся!»
Я другой о спинку стула опёрся, встал.
«Теперь, – говорит, – этой рукой мне на плечо опирайся… Ничего. Я буду за кавалера. Не стесняйся», – так и говорит.
Мне куда деваться! Положил ей правую руку на плечо.
«Стоишь?» – спрашивает.
«Стою, – отвечаю ей. – Только не понял я, кто у нас старший вожатый и на чью голову».
Она смеётся. В общем, обстановка слегка разрядилась. Она говорит:
«Давай тоже что-нибудь любимое вспомним. Может, что-нибудь из Дассена?»
«Ну, из Дассена, так из Дассена, – говорю. – Названий не знаю. Ты мелодию напой. Я вспомню».
Она и напела… Она тихо напевала, и мы танцевали! Прикинь! Мы танцевали, кореш! Я тебе скажу, так я бы смог целый час танцевать тогда… Только воспиталка хватилась. Про поздний ужин вспомнила, за кефиром побежала! А там и проверка уж пошла… Дело к отбою… В общем, дискотеку пришлось сворачивать… столы выносить и всё такое. А у меня всё это перед глазами ещё и ночью стояло… И эта музыка. Дассен… Алинка же выше меня. Пока танцевали, у меня прямо перед носом этот обруч от корсета её, это наше проклятое железо! И так мне её жалко стало, Алинку! Думаю, как она с этим жутким ошейником живёт, с этим чёртовым таганом! Головы ж не опустить! Но она молодец – год назад и шевельнуться не могла.
– И после всего этого ты её ещё «Павлинкой» кличешь, – не мог я выйти из роли инквизитора.
– Ты сегодня злой, Андрюха! – уже привычно отмахнулся Серёга. – Ну, ты ж соображаешь… видишь всё сам. Алина же, она ведь покрасивее Веры будет… Зато Вера моя душевнее, теплее… ага… Но я-то хоть и в железе, но сам-то ведь не железный. Мне в Алине нужно какие-то недостатки видеть, чтобы крыша не съезжала. Ну вот… А последнее время у меня сильное ощущение, что она на меня глаз положила и прямо следит. Вот я и выставляю заслоны. Хотя кто знает – может, они с Енотом обо мне сговорились. Енот, он себе на уме. От него всякого прикола можно ждать. Вот слушай и объясни мне потом…
Значит, Димыча выписали на следующий день. За ним пришли сразу после завтрака. Он в «гражданку» переоделся, пришёл, со всеми чин чином простился. Руки пожал. У нас один чувак, из послеоперационных, он на кровати лежал. Взял его руку и не отпускает. Говорит:
«Ну-ка смотри. Давай быстро ответы!»
И показывает ему задания лабораторной по химии, которая предстояла в тот день. Димыч ему быстро дал ответы на все задания. Парень записал, говорит:
«Спасибо! Вот теперь – до свидания!» Вот такой он, Енот! Головастый!
А потом уж мы прощаемся, и он вдруг говорит:
«Знаешь… а всё-таки хороший она человек… Хоть и странный, но хороший…»
«Кто „она“?» – сразу не врубился я.
– Аня Крылова.
Я ему в открытую:
«Димыч, ты что, напоследок после вчерашнего и вправду влюбился? Нет, ну, ты меня удивляешь. При первой встрече ты меня „мешком по голове“, и вот теперь при расставании – тоже».
Дальше я решил поприкалывать его. Говорю, мол, Димыч, а ты вообще сам всё помнишь, что здесь происходило и что ты мне про Аньку рассказывал?
А он мне:
«Э, нет, это ты зря спросил! Этим ты меня не возьмёшь! Всё я прекрасно помню! И как пластины с ноги вытягивала, помню; и как операций уже несколько ей делали. Загадок там много. И всё-таки добрая она, я это чувствую! И в этом тоже загадка! Может, и главная загадка. Я ведь больше тебя наблюдал за ней. И многое видел. Видел, как она малым помогает всегда… Не пройдёт мимо, когда кто-то уронил что-то или другая помощь кому-то нужна. Но не только это я тебе сейчас сказать хотел. Анька – это одно. Сможешь разгадать эту загадку – будешь „молоток“. Не сможешь – значит, не судьба нам».
Я смотрел на Димыча и уже не знал, что сказать. А он вдруг ещё больше меня обломать решил. Хитро так щурится и говорит:
«А вообще, может, и не было никакой загадки, а? Ну, показалось. Показалось – и всё!»
Я не выдержал:
«Димыч, ты что, с дуба рухнул?! – чуть не ору на него. – Или она тебя вчера и вправду так охмурила на танце, что ты сейчас под гипнозом у неё?»
«Охмурить меня невозможно, – гордо так отвечает. – У меня аналитический ум. А ты, кстати, к Алинке присмотрись. Она так на тебя смотрит…»
Вот зараза-провокатор! Я ему:
«Да при чём тут Алинка? Не интересует меня никакая Алинка. Меня наше дело интересует!»
А он вдруг скучный такой сделался. Артист он, а не аналитик! И говорит, прямо в обиду напоследок играет:
«Ну, вот и разбирайся с этим своим или нашим делом. А мне лишь одного жалко – не успел поспать на веранде. А так хотелось! Ты ж помнишь, как нас тут закаливают. Прошлый раз ещё в начале октября, считай, на улице спали. Но это после лета, я понимаю… считай, по инерции… А сейчас ещё после зимы холодно… Но ты сном на веранде тоже не увлекайся, чтоб не заболеть перед операцией. А теперь мне пора. Родители уже ждут… – И добавляет: – Да ладно. Без обид. Держись!»
И обнимает меня, как настоящий кореш. Андрюх, его словно подменили в то утро! Я не помог понять, что произошло. Какая веранда? При чём тут веранда? Что у него за мысли? Ещё сутки назад мы оба жалели о том, что нам не удалось раскрыть тайну этого робота, и вот теперь он знать ничего об этом не хочет – вместо этого несёт про какой-то сон на веранде. На том он и уехал. А недели через две я получил от него письмо. И это письмо ещё больше сбило меня с толку…
Часть вторая
Мы помехи в секретном проекте?
Я невольно отвернулся, посмотрел в сторону Аньки-робота. Она теперь весело болтала со своей подружкой из Второго, гуляя с ней вокруг площадки… то есть толкая перед собой её коляску.
Пора было идти в столовую…
– Так и знал, что всё не успею, – без особой досады вздохнул Серёга. – Минут 30–40 у нас, наверно, до отбоя ещё будет… Вот держи! – Из внутреннего кармана синей курточки (который мы нередко пришивали сами) Серёга достал сложенный пополам почтовый конверт «авиа» с синими и красными полосками по краям. – Как говорится в «Семнадцати мгновениях весны», это тебе «информация к размышлению». Письмо Енота. Может, вы поужинаете раньше и у тебя время будет. Только Андрюха, прошу – никому! А тебе я доверяю. Давай встретимся у павлинника…
Серёга прикинул время.
– Хорошо, не переживай, – сказал я, взяв конверт с письмом.
На ужин был творожный лапшевник – единственное ненавидимое мною санаторское блюдо. Но я, конечно, поклевал его, чтобы не выглядеть объявившим голодовку. А по ходу думал, как ночью полезу в тумбочку за печенюшками, что прислали мама с папой в последней посылке… И приметил, с каким рвением наворачивает тот лапшевник Анька! «Точно – робот! – подумал о ней с весёлой злостью. – Нормальные люди такое есть не могут!» И странное чувство жалости вдруг мелькнуло в душе: бедным роботам, наверно, «вкусные» посылки не шлют, нет у них пап с мамами – вот и наворачивает.
… И я занялся под столом письмом, «замаскировавшись» стаканом чая. Никого моё занятие не удивило: подумаешь, парень решил письмо от родителей перечитать.
Развернул два листа, вырванные из середины тетрадки. Увидев ровный почерк Димки Балашова, я удивился, вспомнив, что у него ДЦП.
«Серёга, здравствуй!
Вот я и дома. Но мыслями всё ещё в Санатории. Всё ещё по привычке организм требует того же режима дня, обеда и ужина по часам и т. д. Также постоянно думается о том, а что бы делал в Санатории в то или иное время. Шутка ли – семь месяцев я провёл в нашей родной Двойке. Очень сильно хотелось домой, и даже не мог предположить, что так сильно будет хотеться вернуться обратно в Санаторий. Вот ложусь спать дома, а охота на веранду в нашу Двойку. Так охота под те одеяла из шкур. Тяжёлые они, но под ними так кайфово! А звёзды как падают по ночам!
Очень интересно, как вы там, чем занимаетесь? Учебный год, наверное, уже закончился. Скоро лето, море, катер… Но, увы, мне уже не положено по возрасту.
Тебе, как я понял, предстоит операция. Но ты ж не боишься, правда? Уж тебе-то бояться!!! Главное, чтобы в гипсе не сильно долго лежать, а то ведь жарко! А помнишь, как линейки засовывали в гипс, чтобы почухаться? А как потом после гипса колено с кайфом сгибается!!! Класс – правда? Ладно, не обижайся. Это всё из жизни – ты ж понимаешь. А может, тебе аппарат Илизарова поставят – ну, тогда смотри, гайки не крути!!!
Как там наши девочки – Аня, Алина? Алина ж так на тебя всегда смотрела! А ты не хотел этого замечать. Хорошая она девчонка! И Аня хорошая. Добрая Аня очень! Она ведь не пройдёт мимо, если кому-то нужна помощь, если у кого-то что-то упало, или ботинки нужно завязать, или ещё что-то. Она ж у младших девчонок всё свободное время пропадала. Откуда знаю? А она научила меня сквозь стены видеть. Проходить сквозь них только научить не успела – рано я уехал!
Ладно, Друг, расслабься, пошутил я! Ни через какие стены я не вижу. Просто наблюдательный – вот и всё. А Анькину доброту не заметить нельзя. И многому у неё стоит поучиться!
